М Стрешинский - Генерал Симоняк

• Название: Генерал Симоняк
• Автор: М Стрешинский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Неподалеку от Усть-Тосно Симоняку повстречались два человека. В одном из них он узнал командира седьмой роты Федора Собакина. Его поддерживал под руку солдат с перевязанной шеей.

- Что с тобой, Собакин?

Старший лейтенант мотнул головой, беззвучно зашевелил синими губами.

- Контузило его, товарищ генерал, - объяснил солдат. - Язык отнялся...

Собакин, пытаясь говорить, задвигал губами, но вместо слов вырвались невнятные звуки.

- Иди, Собакин. Выздоравливай и обратно возвращайся. Понял?

Командир роты что-то промычал в ответ.

Во врытом в невский берег блиндаже, куда протиснулся командир дивизий, у фонаря летучая мышь сидел начальник штаба волка майор Поляков и диктовал писарю:

- К восемнадцати ноль-ноль третий батальон...

Перед Поляковым лежала карта, и Симоняк, скользнув по ней глазами, определил безошибочно: за последние часы каких-либо существенных перемен не произошло.

Симоняк старался не показывать угнетенного состояния, в котором он был с утра из-за больших потерь в батальонах 270-го полка и срыва атаки 269-го. Он лишь был больше обычного нахмурен, но говорил неторопливо, внимательно расспрашивал Полякова о ходе боя, уверенно распоряжался, проинструктировал командиров первого батальона и роты автоматчиков, которым ночью предстояло переправиться к Путилову.

- Связь с Шерстневым есть? - спросил комдив у Полякова.

- Так точно, товарищ генерал.

- Соедините меня.

Подполковник Шерстнев нервничал. Слушая его сбивчивый доклад, комдив это ясно почувствовал. Александр Иванович проводил первый бой как командир полка, и вот ничего не получается...

- Возьми себя в руки, - как можно спокойнее сказал комдив. - На левом фланге, говоришь, не пробиться? Перекантуйся на правый, вылезай из болота...

Командир первой роты Коломиец изнывал от жажды. Губы потрескались, в горле пересохло. Он не узнавал собственного голоса, сиплого и скрипучего. За глоток воды старший лейтенант всё, казалось бы, отдал. Но где ее взять? Посылать кого-либо в тыл - язык не поворачивался. Трудно туда пробраться. Вот разве когда стемнеет...

До конца жизни врежется ему в память этот день - 2 сентября сорок второго года. С десяти часов утра и до самого вечера идет тяжелый бой. Перепахана снарядами, минами, бомбами земля, завалена трупами, и нашими и немецкими, извилистая траншея. Мало людей осталось у Коломийца.

...Опять огневой налет. Ротный прижался к земле. Громко билась кровь в висках.

Новая контратака. Кому ее отражать?

Коломиец поднялся.

В сторону немцев полетели гранаты, затрещали винтовочные выстрелы. Сзади ударила полковая пушка. Молодец, сержант Шишкин! Славно он воевал на Ханко. И сегодня его расчет подбил вражескую противотанковую пушку, разнес вдребезги миномет, подавил пулеметную точку. Бей гадов! Еще крепче бей!

Орудийный расчет Шишкина посылал один снаряд за другим. Кто мог догадаться, что у пушки управлялся один человек. Все товарищи Шишкина были ранены, вышли из строя.

И правее первой роты наши бойцы успешно отражали натиск атакующих немцев. Командовал там политрук Федор Приходченко. Он еще утром заменил погибшего командира стрелкового взвода, повел бойцов в атаку. Ханковцы перебили десятка три фашистов, захватили четыре вражеских миномета. К исходу дня у Приходченко осталось в строю всего шесть человек.

Ночью ударом с двух сторон гитлеровцы пытались взять наших бойцов в клещи. Не вышло. Как вкопанные стояли ханковцы. Под утро комбат Васильев прислал подкрепление, гранаты, патроны, консервы и несколько буханок хлеба.

- Теперь живем! - вырвалось у Приходченко.

Трижды контратаковали гитлеровцы и позиции третьего батальона. У насыпи им удалось несколько потеснить ханковцев.

- Это никуда не годится! - взорвался военком батальона Шелепа. - Нужно резерв вводить. Я с ним сам пойду.

С ротой ханковцев Шелепа двинулся по болотистому кустарнику.

Часа через полтора ханковцы не только восстановили положение, но из болота выбрались на сухое место, овладели первой неприятельской траншеей. Шелепа до нее не дошел. Его ранило пулей в правую руку. Связной Петя Морозов втащил комиссара в глубокую воронку. Распорол ножом рукав гимнастерки, перевязал рану.

- Пошли дальше, - поднимаясь, сказал Шелепа.

- Никуда вас не пущу, - запротестовал Морозов. - И отсюда всё хорошо видно. До траншеи метров пятьдесят. Что в роты передать?

Пожалуй, связной прав, - подумал военком. - Воронка, в которой мы находимся, подходящий командный пункт.

Раз двадцать ходил в передовые цепи Морозов. Через него Шелепа передавал приказания, получал донесения от ротного Британова и командиров взводов. Петька, белобрысый, голубоглазый московский парень, весело насвистывая, полз то вперед, то назад, совершенно забыв об опасности.

Начало смеркаться. Куда-то запропастился Петька. Час прошел, другой... Шелепа послал автоматчика разыскать связного. И тот исчез в темноте, словно в воду канул.

Правая рука у военкома совершенно одеревенела, глаза слипались. Он почувствовал, что силы иссякают...

- Петр Федотович... Петр Федотович!.. - привел его в сознание глухой, словно пробивающийся из-под земли, голос.

Морозов лежал на краю воронки.

- А я думал...

- Как я вас могу покинуть, Петр Федотович! Вы для меня дороже отца.

С Шелепой судьба столкнула Морозова на Ханко. Был Петька санитаром, а Шелепа - комиссаром тыла. Привязался к нему солдат, и Шелепа полюбил ротного запевалу, веселого, отчаянно смелого парня, рекомендовал его в партию. Перевели комиссара в стрелковый батальон, и Петька с ним отпросился.

Сейчас, увидев, что происходит с военкомом, Морозов, не спускаясь в воронку, помог ему выбраться.

- Вам надо на ППМ.

Они поползли, натыкаясь на мшистые кочки и кусты. Доползти до командного пункта батальона у Морозова не хватило сил.

- Не могу больше, - виновато сказал он.

- Да ты что?

- Ногу раздробило разрывной пулей.

Шелепа никак не решался оставить Петьку одного, раненого, во тьме, на вязком болоте. Он пробовал его тащить, - ничего не получалось, рука страшно ныла, а одной рукой не справиться.

- Ползите один, - настаивал Морозов. - Дождусь санитаров. А то оба пропадем ни за понюх табака.

И Шелепа пополз, потеряв счет минутам и часам. Он добрался до командного пункта. Капитан Белявский подхватил его, уложил на нары.

- Санитаров пошлите за Морозовым, - прежде всего сказал военком.

Глаза у него закрывались, но он еще услышал, как комбат говорил командиру полка:

- Меньшов уже здесь и Давиденко. Попробуем выбраться к воде.

Очнулся военком на рассвете, телефонист настойчиво тряс его за плечо:

- Товарищ батальонный комиссар!

- Что случилось?

- Капитан Белявский погиб.

Шелепа поднялся с нар. Телефонист рассказывал, что случилось ночью. Комбат повел бойцов в атаку, и его смертельно ранило в живот.

Вошел начальник штаба полка Меньшов.

- До ППМ доберешься? - спросил он Шелепу.

- Никуда я не пойду. Здоров.

Шелепа и впрямь как будто твердо держался на ногах, вот только правая рука висела вдоль тела тяжелой плетью.

- Серьезно говоришь? - переспросил начальник штаба. - Тогда командуй здесь, пока нового комбата не пришлем.

9

Чернее грозовой тучи ходил по наблюдательному пункту Симоняк. К стереотрубе его больше не тянуло. Что он там увидит...

Дивизия не выполнила свою задачу, оборону противника не прорвала. Командующий 55-й армией генерал-майор Свиридов, от которого Симоняк только что вернулся, не скрывал своего недовольства. Полки, сказал Свиридов, к наступательным действиям оказались недостаточно подготовленными. Штаб дивизии не организовал тщательного изучения обороны противника. Не всегда умело использовался артиллерийский огонь для поддержки своей пехоты.

Командующий армией сердито выговаривал, а Симоняк молча глотал горькие пилюли. Оправдываться не хотелось. Действительно, промахи были - и у него, и у молодого начальника штаба Трусова, и у командиров полков. Но неужели командарм не видит, что причины неудачи гораздо глубже. Вместо таранного удара по вражеской долговременной обороне получилось что-то вроде прокола шилом. Полки наступали на узком участке по голой, как лысина, местности, а в это время весь фронт молчал. Разве нарушишь систему вражеского огня, когда на артиллерийскую подготовку отпустили считанные снаряды? А немецкая авиация? Она почти беспрепятственно бомбила и штурмовала позиции ханковцев...

Симоняк понимал, что дивизии дали всё, что могли. Больше средств фронт не имел.

Но можно ли было отказаться от этой операции и от других боев местного значения (как их называли в сводках), когда порой продвижение исчислялось не километрами, а лишь десятками и сотнями метров? Можно ли было без них обойтись? Симоняку вспомнились стихи неизвестного поэта, которые он прочитал во фронтовой газете: