Павел Паутин - Дом с закрытыми ставнями

• Название: Дом с закрытыми ставнями
• Автор: Павел Паутин
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Автор повести «Дом о закрытыми ставнями» Павел Паутин вырос в одном из поселков Новосибирской области. Его отец был членом баптистской общины, и мальчик с самых ранних лет был невольным свидетелем, а порой и участником молений, он изнутри, а не со стороны наблюдал быт баптистов, знакомился с их нравами и мировоззрением. Автору не потребовалось придумывать сюжет, привносить в него те или иные краски — как уже сказано, повесть носит автобиографический характер. Что заставило Павла Паутина взяться за перо с целью рассказать о своем детстве? С болью и горечью вспоминает Павел Паутин лицемерную елейность баптистских речей и молений, раскрывая надежно замаскированную от сторонних взглядов суть религиозного учения, призывающего людей к отказу от радостей жизни во имя эфемерного «царства божия» после смерти. Эта повесть могла бы иметь подзаголовок «Украденное детство» — каждым эпизодом она обличает тех, кто лишает детей радостей, сужает их мир, отбирает у них возможность жить интересами, близкими и доступными каждому ребенку нашей страны.

---

Тебе. Учись.

Я торопливо раскрыл ранец и принялся вытаскивать всякие сокровища. Там оказались масляные краски в тюбиках, акварельные — в коробке, кисти, цветные карандаши, тетради для рисования, большой альбом с репродукциями — «Третьяковская галерея», книги, перочинный ножичек с тремя лезвиями, со штопором и даже с вилочкой…

Я благодарно и восхищенно посмотрел на деда.

Ну, вот и хорошо, — ухмыльнулся он в бороду, а потом положил руки мне на плечи и, глядя в мои глаза, спросил:

Без меня кто к нам приходил? Баптистов не называй. Кто, кроме них, приходил?

Фекла… Тетя Феня…

Руки деда, словно железные зажимы, стиснули мои плечи. Мне показалось, что он раздавил мои кости, — так было больно. Я вскрикнул. Дед бросился из мастерской, оставив дверь распахнутой в мороз, в сиянье снега. Я торопливо столкал свои сокровища в ранец, прижал его к груди и побежал в дом. Мне казалось, что сейчас должно случиться страшное.

Шмыгнув в коридорчик, я застыл на месте. В кухне, захлебываясь, в ужасе кричала мать. Раздавались удары, грохот. Дед бил и отца и мать.

Что ты, тять?! Что ты?! — прерывисто бормотал отец.

Скоты! Звери! Звери! — хрипло выдыхал дед. Раздавался удар — и кто — то рушился на пол.

Да ты ополоумел?! — визжала мать. — Мы и в глаза — то ее не видели!

«Фекла призналась деду! — подумал я, пораженный догадкой. — Убьет он их. Зачем я только сказал?» Я бросился в свою комнату и закрылся на крючок.

Я хотел было молиться и просить бога, чтобы в доме не произошло ничего страшного, и вдруг понял, что не могу молиться потому, что уже не верю в бога. «Где же ты был, когда так жестоко обманули Феню? — подумал я. — В твоем молельном доме одна ложь! Да нет тебя, злой старик! И мать с отцом — разве в душе у них ты живешь? Дедушка правильно сказал: звери они, звери! Только обманывают всех в этом своем доме».

Я уткнулся в подушку и глухо завыл е бессильной ярости… В этот день я потерял не только бога, по и отца с матерью. В этот день свершилось то, что исподволь подготавливали школа, природа, люди — вся окружающая жизнь и моя жажда жить…

Приезд Евмена

Я с нетерпением ждал деда, часто выбегал на дорогу и глазел на опушку леса. Но тайга молчала. Она будто проглотила деда. Я боялся, чтобы его не задрал медведь. Мне представлялось, как валяется он в снегу — мертвый, никому не нужный.

Мучимый одиночеством, я уходил в сад и долго бродил там по снегу. На нем красногрудые снегири казались еще красней. Они весело прыгали по саду, выгребая из — под снега мороженую калину и рябину.

Я ходил по саду, а снег крякал под ногами, как селезень. Многочисленные следы ворон и сорок синели на нем черточками. Воздух пах смолой деревьев.

Я садился на пенек и прислушивался к голосам синиц, чечеток, клестов, к потрескиванию и скрипу морозца. Растрепанные ели стояли в снеговых шапках. Баня тоже укрылась снежным одеялом и стала низкой, маленькой. В саду были и кедры. Ветви их сгибались под снежной тяжестью. Иногда снег рушился, бухая в сугробы. Все здесь было таинственным и сказочным. Тихо и бело вокруг…

Едва оправившийся после побоев деда отец как — то утром сосчитал деньги, собранные с верующих, вздохнул и сказал:

Мало собрал, мало. Если и дальше так дело пойдет, не то что пресвитерам платить, а и вина к вечере не на что будет купить.

Плохо мы несем людям слово божие, — всхлипнула мать. Тут уже не до новых, хоть бы старых — то братьев да сестер сохранить. Дед наш совсем откачнулся от божьего дома. Да и сама жизнь все рушит, плотского соблазна много.

В это время пришел к нам Парфен. Уши его раскраснелись от мороза. Ходил он почему — то без шапки, подняв воротник коротенького осеннего пальто.

Мир вам, — проговорил он.

Лицо его было бледным и унылым. Черные брови сошлись над переносицей.

И тебе мир, — приветствовал отец. — Проходи, брат Парфен, присаживайся.

Парфен сел на лавку.

Ты чем — то опечален, сын мой? Или с Анютой что случилось?

Горе у ней… Мать ее преставилась сегодня….

Отец сразу оживился.

Да, это истинное горе. А ты Анюту господом утешал? Да и сам — то прибегаешь ли к господу? Облегчил ли Иисус твою жизнь?

Очень облегчил. Бывает, навалится какая — нибудь беда или тоска. А помолишься Христу — и легче на душе станет. И думаешь о том, что господь для искупления наших грехов и холод, и голод, и муки всякие терпел. А мы в мелких житейских бедах своих стонем да ропщем. Он терпел и нам велел… Вот и несешь крест свой, а дух божий помогает.

Это хорошо, что ты так чувствуешь. Пусть не ослабевает твоя вера. С ней легче. Веди и Анюту к нам в молельный дом. А то ведь нельзя тебе жениться на ней.

Не пойдет она.

Пойдет, если любит, веди.

А ведь я, брат Никифор, к тебе пришел…

Знаю, знаю, брат, зачем ты пришел. Сам господь велел нам помогать друг другу. Деньги нужны на похороны?

Мне только взаймы. Помочь надо Анюте. А зарплату получу — отдам.

Ты, брат мой, пришел в общину, а мы помогаем друг другу… Мать, пойдем поможем ему. Да и с Анютой побеседуем…

Едва они ушли, как в кухню неожиданно ввалились… Редько. Ненавистные мне Редько: Пронька, тетка Ага, Евмен. Два мужика начали таскать в дом разные узлы и чемоданы. Я ничего не сказал, скрылся в своей комнате…

О, брат Евмен Стратионович приехал! — с притворной радостью воскликнул отец, когда вошел.

Братья во Христе крепко обнялись, поцеловались.

Ну, как съездил? Рассказывай. Сестра Ага, Проша, располагайтесь. Ступайте лучше в пресвитерскую, там удобней будет.

Услышав голос отца, я зашел на кухню. Пронька покосился на меня, скривив рот. Я показал ему кулак.

Мам, а чо Пашка кулак показывает? — заныл он.

А ты не смотри на него, — фыркнула Ага.

А он все равно показывает!

Ага вытолкнула Проньку и захлопнула дверь.

Я взял из шкафа кружку, налил молока и, отрезав ломоть хлеба, сел есть.' Стало быть, опять, брат Евмен, господа прославлять в Сибирь приехал?

Христос сказал, где б вы ни были, я всюду с вами. Что поделаешь, брат Никифор! Привык я к вам, а на чужой стороне скучно, одиноко.

Ты создал там общину? Привел ли к богу хоть одну блудную овцу?

А как же, брат Никифор. Двенадцать душ привел к господу.

Похвально, брат, похвально. Господь зачтет тебе это. Отец мой по старости сложил с себя обязанности пресвитера. Община назначила меня на его место. А ты теперь вместо меня становись.

Согласен, брат, коль богу так угодно. За меня — то кто теперь?

Ивановна.

Евмен недовольно хмыкнул.

Ты поживи пока у меня, а домик купишь — переедешь. Я отлучусь на месяц, так ты собрания и проводи. Мало пожертвований, мало… Особливо за Пар — феном и Анютой присматривай. Молоды они, как бы не свихнулись…

Через неделю отец собрался в Москву по каким — то своим делам. Провожать его пришла Ивановна.

В кухне они о чем — то долго спорили, а я пробрался в отцов кабинет за «Детством» Горького. Книжку нужно было сдавать в библиотеку. Я осмотрел полки, забитые церковными книгами и журналами, но «Детства» там не оказалось. Я встал на стул и начал перебирать большую стопу книг на самой верхней полке, но тут услышал голоса и в испуге спрятался за кресло в углу.

В кабинет вошли.

Общину поручаю тебе, брат Евмен, — буркнул отец.

Пусть будет так, — сквозь зубы процедила Ивановна.

Побеседуйте пока, а я насчет автобуса узнаю. Дорогу — то перемело.

Отец ушел.

А кассу он кому поручил? — спросила Ивановна.

Кассу контролировать буду я, — заявил Евмен.

Почему же, брат, ты?

А ты чего так ухватилась за нее? Или…

О, господи, что он говорит? Не тебе говорить» брат Евмен! Ох, не тебе! — скорбно воскликнула Ивановна.

Вернулся отец, и брат с сестрой во Христе сели за стол как ни в чем не бывало.

Вот деньги, — сказал отец и бросил на свой стол кошелек. — Еду завтра в семь. Ответственным за кассу назначаю тебя, брат Евмен.

Вы побеседуйте, братья, а я пойду, что — то нездоровится, знобит… — холодно сказала Ивановна и с тяжелым вздохом ушла…

Когда я пришел из школы, в нашем доме шло моление. Я хотел было шмыгнуть в свою комнату, но мать перехватила меня, прогнала в зал.

Совсем уж отшатнулся от Христа, басурман, — выругалась она. — Помолиться лень!

Мест в душном зале всем не хватило, и некоторые братья стояли вдоль стены. Встал и я с ними. Окна были занавешены желтым бархатом. На нем сверкали пришитые звездочки. Некоторые молились, стоя на коленях. Они, должно быть, каялись в грехах, мучились.

Мне было жаль их. В такую минуту делай с ними что угодно, хоть убей, им все равно. Они плакали искренно и молили бога о прощении тоже искренно. Они страшились кары. А Евмен и отец умели запугивать.

Я увидел тетю Аню. Она сидела рядом с Парфеном. После смерти своей матери она похудела, под глазами появилась синева. Она сидела какая — то отрешенная от всего, будто одеревеневшая. «Неужели и она будет баптисткой? — подумал я. — Неужели им удастся «обратить ее к богу»? Как только плохо человеку — они тут как тут!»