Людмила Жукова - Выбираю таран

• Название: Выбираю таран
• Автор: Людмила Жукова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-235-02824-4

Что такое воздушный таран? Почему и в нашей стране, и за рубежом одни считают его уникальным подвигом, русским феноменом, другие — варварством и неумением воевать? Почему рискнули пойти на таран и «умеющие воевать» германские летчики, но лишь в 1945-м — против англо-американских бомбардировщиков? Как объясняли свое решение идти на таран и описывали свои ощущения в миг страшного удара наши герои? Наконец, какими они были, летчики-таранщики, на фронте и в мирной жизни, в дружбе и любви, — обо всем этом рассказывает книга, созданная Людмилой Жуковой, членом Союза писателей России, на основе документов, воспоминаний однополчан и родственников героев, своих впечатлений от встреч с некоторыми из них.

---

Накануне 1 мая 1943 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении летчику Лавриненкову звания Героя Советсткого Союза за 20 воздушных побед. Качали и поздравляли его друзья на радостях, но об одном жалел молодой Герой: родным послать весточку нельзя — вся его родня осталась на оккупированной Смоленщине.

На «аэрокобре» Лавриненков и провел тот драматический бой с фашистским «Фокке-Вульфом-189», который разделил его жизнь на «до» и «после» плена.

За день до рокового полета дурачились они, молодые — всем чуть за двадцать, — то ли на скифском, то ли славянском кургане, сталкивая друг друга с его крутых склонов, не задумываясь, что веселятся на могиле своего древнего предка. Треск расколотого зеркальца в нагрудном кармане напомнил народную примету — зеркало бьется не к добру. Да что летчику-герою предрассудки! Выкинул осколки Владимир и забыл о нем.

…Приказ был: лететь четверкой и непременно уничтожить «раму», снимавшую на фотопленку наши передовые позиции, вслед за которой, как правило, приходили увешанные бомбами «юнкерсы» и «хейнкели». «Аэрокобра» Лавриненкова № 17 была на ремонте, и вылететь пришлось на машине командира полка А. Морозова.

Приближаясь к ФВ-189, он набирал высоту и рассматривал приговоренный им к смерти самолет. Два фюзеляжа, соединенные одним центропланом и стабилизатором, делали его и впрямь похожим на раму. Экипаж «рамы» — три человека, включая стрелка. Ну и что? Такую большую неуклюжую машину он-то, победивший уже 26 вражеских самолетов, собьет с первой атаки. А «рама», завидев «ястребки», начала не просто пикировать или планировать на свою территорию, а каким-то незнакомым для Лавриненкова образом «сползать» вниз по спирали.

Перекрестные линии на прицеле «аэрокобры» в отличие от привычного «яка» не имели никаких делений, и требовался немалый опыт, чтоб при стрельбе точно определить упреждение. Он прицеливался по эволюции, которые совершала «рама», но ее загадочное сползание «сводило» на нет все усилия для прицельного огня.

«Я летел на машине Морозова, имевшей номер «01». Но вдруг услышал в наушниках: «Сокол-17, не узнаю вас!» Говорил кто-то из тех, кто находился на командном пункте нашей воздушной армии или штаба фронта. (Похоже, сам командующий армией Т. Т. Хрюкин.)

Выходит, они знали, кто ведет морозовскую машину, а я непростительно промазал…»

— Я — Сокол-17. Надеюсь, в ближайшие минуты вы узнаете меня! — разгоряченный обидой, выкрикнул в эфир Владимир.

На земле шло сражение, вздымались клубы огня, дыма и пыли. Видно, «фоккер» уже сфотографировал боевые позиции нашей пехоты, а значит, и артиллерии и не должен был уйти с фотопленкой на запад.

«Я пошел в атаку. До ФВ оставалось метров 50–70. Я выдержал еще секунду. Мои трассы прошили оба фюзеляжа. Стрелок не ответил. Значит, убит. Я хотел обойти «раму», — вспоминает ход событий того нечаянного тарана Лавриненков, — но то ли я развил столь большую скорость, то ли «рама», потеряв управление, непроизвольно скользнула туда же, куда сворачивал я. А может, причиной всему был необычно широкий фюзеляж «фокке-вульфа»? Только нам двоим не хватало места, чтобы разминуться».

Крылом «кобры» он задел хвостовое оперение «рамы»… Вот он, таран, пусть непреднамеренный, но классический, безударный — плоскостью по хвосту, каких множество совершили наши летчики до этого дня и большинство из них сумели довести машину с поврежденным крылом или винтом до аэродрома. Но крыло «американки» не выдержало удара — отвалилось…

«От удара меня бросило вверх, — вспоминает Лавриненков. — Грудью натолкнулся на ручку управления, головой ударился о прицел. От резких движений при падении я очнулся. Правой рукой нажал на аварийный рычаг. Дверцу словно вырвало ветром… Вывалился на крыло. Струей воздуха меня смело с него. Рука машинально нащупала спасительное кольцо. Парашют раскрылся. Я повис над землей, которая будто застыла в удивленном ожидании…»

А внизу — железная дорога, которая здесь, близ Матвеева кургана, делит землю на свою и чужую. Куда отнесет ветер летчика, оставшегося без надежных крыльев? Понес на запад, к новым испытаниям его характера, его воли.

«Страх, охвативший меня на какое-то мгновение, не нарушил ясности мысли, — продолжал Лавриненков. — Не хочу, не хочу очутиться у фрицев! — протестовала во мне каждая клеточка. Начал вертеться, раскачиваться в воздухе. Уже взорвались оба падавших самолета. Уже «кобры» моих товарищей растаяли в синеве. Мимо просвистела пуля, отстрелила купол. Мне сдавило горло. Я закашлялся, ртом пошла кровь. Наконец, почувствовал под ногами мягкую землю. Парашют немного протащил меня. Несколько гитлеровцев схватили меня и поволокли в траншею. Навалились, придушили, обезоружили, начали обыскивать. Потом услышал над собой властный голос. Один из гитлеровцев, взяв меня за плечо, помог подняться. Пять или шесть солдат, наставив автоматы, стали вокруг. Вперед шагнул офицер, подтолкнул меня. Я догадался, что надо идти…

Тяжко идти, не ведая куда. Я боялся выстрела в затылок, боялся, что не успею бросить в лицо врагу свое проклятье.

Под дулами автоматов впервые подумал: как держать себя на допросах?

Из летчиков нашего полка, сбитых над оккупированной территорией, домой никто не возвращался, их горькая наука осталась неизвестной. Надо бежать! Только бежать! Решил это и почувствовал, как сразу стало легче».

Его привели на допрос к генералу.

— Кто вы? — спросил он через переводчика-майора.

— Я летчик, Герой Советского Союза, — твердо ответил Лавриненков, вспомнив, что в нагрудном кармане лежит письмо друга, из которого немцы узнают, кто он.

— Почему вы пошли на таран нашего самолета?

Пришлось объяснить ситуацию, сложившуюся в воздушном поединке с «рамой», о неожиданном столкновении с ней.

— Но у нас есть свидетель, который утверждает, что вы намеренно таранили нашего разведчика.

«Через минуту в комнату вошел высокий светловолосый офицер. Голова и левая рука его были забинтованы, куртка расстегнута, на кителе поблескивали какие-то нашивки и награды.

Мне объяснили, что это знаменитый летчик-разведчик, работающий на танкистов. Раненый заговорил тоже.

— Господин генерал считает, что вы сбили нашего аса, нарушив законы ведения войны в воздухе, — торжественно переводил майор. — За таран вы будете наказаны».

Эта реакция фашистов на таран — не высшая ли оценка русского рискованного приема?

Лавриненкову не поверили. Через несколько дней сидения под стражей его привезли на немецкий аэродром. Как стало вскоре понятно, для показа гитлеровским летчикам: те хотели увидеть советского аса и побеседовать с ним. Его подводили то к «хейнкелям», то к «мессерам»: пусть русский посмотрит, какие у них отличные боевые машины!

— Ваши летчики начали драться с нами на вертикалях, — заметил один из пилотов.

— Значит, есть у нас и боевая вертикаль, — ответил Лавриненков.

«Немецкие пилоты с интересом ощупывали мою гимнастерку, заглядывали почему-то под нее. Пробовали пальцами мышцы моих рук. Увидев окровавленную нижнюю сорочку, покачали головами, отошли.

— Вас сбивали раньше? — спросил старший из них. — Нет.

— Выбрасывались из самолета в воздухе? — Нет.

— Как ваши летчики ведут бой на «яках» с «мессершмиттами»?

О секретах ведения боя он рассказывать не должен, и не будет, и потому ответил, что после удара головой о прицел плохо соображает.

— Почему ваши идут на таран? — спросил, наконец, один.

Все замерли в ожидании ответа. Может быть, это и был главный вопрос, ответ на который хотели услышать фашистские асы.

— Если кончились патроны и диктует обстановка, — ответил Лавриненков.

Вокруг возмущенно зашумели. Растолкав коллег, вперед выступил офицер со шрамом на скуле и запальчиво заговорил, а переводчик еле успевал переводить:

— Меня таранил ваш летчик. Если бы это был ты, я своими руками придушил бы тебя.

— Какой самолет вас таранил? — бесстрастно спросил Лавриненков.

— ЛаГГ-3 — показал три пальца пострадавший от тарана ас».

Вскоре Лавриненкова и другого летчика, сбитого под Краматорском, перебросили на самолете еще дальше на запад, в днепродзержинский пересыльный лагерь для авиаторов при штабе 6-го германского воздушного флота. Многие наши летчики попали в плен недавно и, когда Лавриненков называл свою фамилию, жали руку: «Слышали о тебе, читали в «Звездочке»: ты 26 фашистов сбил, герой!» — делились своими планами на побег.

«Нас роднил дух непокорности, несгибаемости перед ударами судьбы, стремление к свободе», — писал о своих товарищах по несчастью Лавриненков. На допросах фашисты показали, что и они наслышаны о Лавриненкове и его знаменитых однополчанах, расспрашивали, что удивляло плененного, о Шестакове, Амет-Хане, Алелю-хине.