Анатолий Виноградов - Стендаль

• Название: Стендаль
• Автор: Анатолий Виноградов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Книга А. Виноградова «Стендаль и его время» — это итог более чем двадцатипятилетних изысканий, раздумий над биографией и над произведениями великого французского романиста.

---

Бейль писал: «Одним из главных средств понравиться императору было уменье уничтожить до последней вспышки «социальный разум», который в те дни, как и теперь, назывался якобинством.

В 1811 году маленькая деревенская коммуна захотела после уплаты шестидесяти франков использовать бракованный булыжник, выброшенный наполеоновским инженером, коему был поручен ремонт большой дороги. Для этой простой операции понадобилось четырнадцать утверждений префекта, супрефекта, инженера и министра. После невероятных трудов и проявления чрезвычайной активности получено было, наконец, необходимое разрешение одиннадцать месяцев спустя после подачи прошения, а булыжный брак за это время был уже израсходован на починку каких-то дорожных ям. Невежественный наполеоновский чиновник в силу централизации власти в Париже за двести лье от заинтересованной коммуны решал дело, которое требовало самое большее двух часов обдумывания и проверки на месте…

Главное стремление Наполеона было унизить гражданское достоинство человека, а еще более главное— помешать ему разумно мыслить, — отвратительная привычка французов, коренившаяся в них со времени Якобинского клуба…

Чиновничье бытие неминуемо влечет людей к отупению. В первый момент дебюта в канцелярии — это проявление красивого почерка и талантливое применение сандарака. Все остальное при Наполеоне состояло в том, чтобы уметь следить за внешностью. Человек, напустивший на себя многозначительный вид, обеспечен будущим. Интересы этого человека сводятся к тому, чтобы болтать языком без предварительных знаний. Так и получается явление: живой свидетель подлейших интриг — чиновник Наполеона I соединяет придворные пороки со всеми подленькими привычками, корни которых гнездятся в ранней нужде, определяющей биографию чиновника первые две трети всего срока его существования. И вот этим людям император Наполеон предоставил Францию как жертву. Себе он оставил право презирать людей…

Если что может живописать эпоху, так это бумагомарание и отчеты министерств. Они невероятны. Показателем их является исполинская, ненужная и поневоле плохая работа, которую делали эти несчастные министры и их жалкие префекты. Примером больших дел тогдашнего времени было собственноручное писание отчетов и многочисленных копий этих отчетов для разнообразных министерств, и чем больше работали эти люди, тем больше разрушали дело, им порученное…

Любые министерские решения, выходившие из Парижа, достигали адресата только через год. Они были смешны незнанием подробностей и всегда отличались полным безразличием. Однако есть страна, называть которую я не хочу, — там ни один мировой судья не может вывести решение, не совершив дикой несправедливости против бедного в пользу богатого…

Государственный совет императора прекрасно сознавал, что единственно разумной системой является оплата каждым департаментом своих префектов, своего духовенства, своих судей, своих расходов на областные и коммунальные дороги, а что в Париж следует посылать только то, что полагается монарху, армии, министрам, и, наконец, общие сборы.

При Наполеоне эта система стала тяготить министров, ибо император не смог бы больше обворовывать коммуны».

Бейль писал: «Чтобы быть хорошо принятым у императора, надо было всегда быть готовым разрешить задачу, волнующую его в момент вашего прихода. Например: какой суммой выражается сейчас стоимость оборудования всех военных госпиталей. И если министр не сумел ответить искренне, как человек, который целый день посвятил только подготовке ответа на этот вопрос, такого министра уничтожали, даже если он обладал прозорливостью Фуше — Отрантского герцога».

Бейль отмечает чрезвычайную беспощадность Наполеона к своим сотрудникам. Крете, министр внутренних дел, умер от специфической болезни, происшедшей по вине Наполеона, не отпускавшего своего министра за элементарной человеческой нуждой. Бонапарт ответил: «Это только справедливо. Человек, которого я сделал министром, должен отвыкнуть мочиться».

Бейль записал фразу Наполеона по поводу спора с римским первосвященником:

«Вам легко говорить все это. Но если римский папа явится ко мне и скажет: «Нынче ночью меня посетил архангел Гавриил и объявил мне нижеследующее…», ведь я же принужден буду ему поверить».

Бейль точно передавал слова Наполеона в годы, когда Франция изнывала от рекрутских наборов:

«Да сидите же вы сложа руки. Полицейские префекты все сделают за вас, и, как награду за ваш сладкий отдых, я прошу у вас только одного: производите детей. Как можно больше детей. И зарабатывайте деньги, как можно больше денег, в отличие от моих генералов, которые разбогатели только воровством»[50].

Прочитав все это, мы можем понять, почему Анри Бейль спокойно ел лимонное мороженое, когда площадь перед храмом Св. Марка в Венеции оглашалась выкриками газетчиков: «Лев сломал клетку — Наполеон снова в Париже».

«Сколько низости и трусости в генералах империи! — думал Бейль. — Вот в чем истинный недостаток гения Наполеона: он давал высшие должности по признаку храбрости, невзирая на то, что в гражданской службе его люди становились подлецами».

Анжела Пьетрагруа внезапно разрушила все представления Бейля о верности женского сердца. В венских и французских газетах шумит синьор Карпани. И над всем этим — фигура огромного неудачника Бонапарта, который после скандального боя при Ватерлоо бесславно проводит свои дни на острове Святой Елены.

Нет никакой надобности связывать свою судьбу с чьим бы то ни было персональным авторитетом. И если сейчас во Франции господин Жозеф де Местр хлопочет о полной реставрации принципа авторитета католической церкви, то для Анри Бейля по-прежнему единым авторитетом остается упорное искание истины путем опыта и наблюдения, путем математического анализа. Никакой веры. Он вспоминает слова Дантона:

«Правда. Пусть бесконечно горькая, но только правда».

ГЛАВА Х

Молодежь Италии читала и перечитывала слова Уго Фосколо:

«Судьба наша почти свершилась. Все потеряно, и сама жизнь, если нам ее даруют, уйдет на оплакивание наших несчастий и нашего позора… И мы сами, в довершение несчастья, мы, итальянцы, омываем руки в крови итальянцев».

Бывший наполеоновский офицер к прежним наполеоновским солдатам из числа молодых итальянцев обращался с призывом начать борьбу за свободу родины. Уже в 1811 году Италия покрылась сетью секретных союзов, которые вели свое начало от старинного европейского масонства. В применении к секретному братству, возникшему приблизительно около середины XVII века, слово «масонери» обозначает «союз вольных каменщиков» — филантропическое общество с очень расплывчатой программой. Масоны объясняют свое название каменщиков ссылкой на то, что основу их союза составляют строители древнего Соломонова храма, и самый внутренний распорядок своей организации они уподобляют цеховым и иерархическим степеням строителей этого храма. Тройки, семерки и пятерки, лежащие в основе низовых ячеек тайных масонских организаций, завершались более или менее значительным кругом венераблей — наиболее уважаемых членов масонских братств, возглавлявших областные объединения масонских лож.

По типу масонских организаций и возникли в Италии первые конспиративные союзы, имевшие целью объединение всех говорящих на итальянском языке. Эти масоны новой итальянской формации, стремившиеся к восстановлению единой Италии, свободной от иноземного ига, получили название карбонариев. Carbonajo по-итальянски значит «угольщик». Определить происхождение этого наименования с точностью доселе не удалось. Некоторые говорят, что тайные братья, принадлежащие к этому союзу, должны были укрываться долгое время в лесах и жить в лачугах угольщиков. Сами карбонарии вели свою историю от глубокой древности. Во времена Данте, по их словам, уже были карбонарские ячейки (венты). Комментаторы «Божественной комедии» Данте начала XIX столетия находят в ней символическое повествование о таких первоначальных союзах освободителей Италии, о которых, вероятно, сам творец «Божественной комедии» и не мечтал. Во всяком случае, сверстники Бейля карбонарии Россетти и Берше и в печати и на собраниях североитальянской карбонады комментировали Данте именно с этой точки зрения.

Первоначально Иоахим Мюрат, король Неаполитанский, сделал вид, что он опирается на национально-освободительные тенденции карбонариев, имевших в первой четверти XIX века до шестисот тысяч членов на территории Апеннинского полуострова. Историки указывают, что не было роты и эскадрона, а может быть, даже не было и семьи в крупных городах, в которых общество карбонариев не имело бы своих представителей. Особенной прочностью и солидностью отличался Воинский союз лесных итальянских угольщиков[51]. Совершенно несомненно, что Главная, или Верховная, вента карбонарских организаций Италии входила в соприкосновение с международными революционными организациями, что особенно усилилось со времени создания на Венском конгрессе Священного союза монархов.