А. Андреев - Мир тропы. Очерки русской этнопсихологии

• Название: Мир тропы. Очерки русской этнопсихологии
• Автор: А. Андреев
• Издательство: Тропа Троянова
• Жанр: Культурология
• Год: 1998

Книга начинает серию публикаций, посвященных русской этнографии, этнопсихологии и философии. Она открывает перед читателем сказочный мир одной из ветвей народной традиции. Сохранившейся на Верхней Волге и переданной автору стариками, считавшими себя потомками офеней-скоморохов. Написанная живым и образным языком, книга будет интересна как специалистам в области этнографии, психологии, истории, педагогики, так и широкому кругу читателей, интересующихся русской традиционной культурой. Первым изданием этой книги издательство «Тропа Троянова» начинало в 1998 году серию публикаций, посвященных русской этнопсихологии, этнографии и философии. Основой для сборника послужили личные этнографические сборы А. Андреева (А.А.Шевцова), давшие начало работе по изучению и возрождению одной из ветвей народной культуры, носители которой жили на Верхней Волге и именовали себя мазыками или потомками офеней. Эта работа продолжается автором в серии исследований, посвященных самопознанию и прикладной культурно-исторической психологии. Во второе, дополненное издание книги, были добавлены статьи автора, опубликованные в 1997-98 годах, а также главы из его более поздних работ, посвященные мазыкам.  

---

– Наверное, отец. Манька, иди открой. Я побежала в коридор, кричу:

– Папа, папа!

А там и нет никого. Ну я рассказала, мама и говорит:

– Ну, может, нам всем показалось.

Потом посидели минут пять, ну, может, три. Затихли. Опять такой же нежный стук. На этот раз пошла Лариса. Тоже никого нет. Мы перепугались.

А когда на третий раз опять получился этот стук, мама говорит:

– А может, это с отцом что случилось, Лежит где-нибудь под окном. Пошли втроем, девки.

Я лампу в коридоре поставила и с ними. Вышли и в прогон поглядели, и за дом поглядели. Никого. Потом домой вернулись, мама вдруг и говорит:

– Девчонки, да ведь это моя мать приходила! Ваша бабушка. Ведь сегодня годовщина смерти, а я и забыла. Мне бы надо было в церковь сходить, помянуть!.. Вот она и прилетала мне напомнить…

Бабушка на этом же самом месте все время сидеть любила, где мама-то… А через некоторое время отец пришел. Ну, тут совсем другой стук. Грубый, да не в окно, а в дверь.

Еще раньше к нам тоже птичка прилетала. Аркадий (брат – А.А.) как раз в армии был. У меня окно было открыто. Сначала села, постучала, потом влетела, полетала, на часах посидела, ну и улетела опять в окно. А мама верила в эти вещи, она сразу говорит:

– Ну вот, какая-то весть будет!

И точно, не сразу, но было письмо.

И сестра моя Лариса Владимировна – ведь вечером перед смертью к ней ведь покойный Иван Федорович (муж – А.А.) приходил. Она нас трижды с Федюшкой (сыном Ларисы Владимировны – А.А.) прогоняла смотреть. Вдруг говорит мне;

– Мария, стучатся к нам!

Я книжку читала, может, прослушала. Я вышла, покричала:

– Кто?

Никого нет. Ну, я уж знала, что она умирает, а у умирающих бывают такие штуки. Пришла, сказала, что нет никого. Через какое-то время опять, прошло несколько времени, говорит:

– - Опять стучат!

Ну, мы с Федюшкой вместе вышли. Возвращаемся, она мне сама говорит, не спрашивает:

– Ну что, опять никого нет?

– Может, убежал.

– Да, нет!- смеется,- Это Иван Федорович приходил за мной! Вы-то не слышите, я одна слышу! Это он. Зовет меня к себе, ведь я же умираю… А знаешь, ведь я приду к нему и опять его моложе намного…

Я ей поуспокоить:

– Да полно тебе, Лариса, ты же грамотная, тебя же учили. Такого же не бывает, ты же знаешь!

А она:

– Да нет, я уж знаю. Это Иван Федорович…"

Вот ради этого противоречия в понимании Знания я и привел весь этот рассказ. Умирающий "знает" совсем не так, как "знает" образованный. Член общества, человек воспитанный "знает" мир совсем не так, как человек из общества вырванный или уходящий, как говорится в этнографии, находящийся в лиминальном, то есть переходном состоянии. Вот об этом, пожалуй, и говорится в былинном выражении "заколодела прямоезжая дорожка": как существа общественные, мы утеряли способность воспринимать Мир таким, как видели его наши древние предки. Совершенно очевидно, что с утратой видения утерялись и прежние возможности.

Если мы хотим понять взрастившую нас культуру, нам придется принять, что Душа в народном понимании отнюдь не абстрактное представление, не способ называть определенные проявления мышления или "сознания", а вещь материальная, хотя и гораздо менее вещественная, чем Тель, как раньше называлось физическое тело. Впрочем, это тоже тело, только более "тонкое", чем физическое, это тело сознания или Духа. И оно способно перемещаться из мира в мир и материализоваться в разных видах. Способно ли оно материализоваться мгновенно, сказать трудно, но то, что именно Душа или нечто с ней сопоставимое, как своеобразная генетическая программа, выращивает наши физические тела, накапливая вещество в соответствии с определенным образом воплощения, очевидно. Но если принять это положение за исходное, тогда естественно возникает и следующий вопрос: так ли иллюзорно это путешествие, о котором поют древние песни? Не предполагается ли ими чего-то гораздо более сущего, чем самокопание, тоска по детству или дорога до кладбища, когда они рассказывают о путях и способах путешествия Души.

Приглядитесь: "Сяду я, скручуся, вспорхну и полечу"… Тот, кто говорит это, даже не допускает мысли, что слушателю может быть непонятно, что такое "скрутиться", не объясняет, как само собой разумеющееся, и зачем при этом надо садиться. Похоже, что когда создавалась первооснова песен про Дочку-пташку, а их у славян существует целый цикл, всем было еще ясно и зачем, и даже как это делать. Так ведь это всего лишь один текст и один песенный мотив. А сколько подобных "технических" деталей и подробностей исконной магии рассыпано по всему народному фольклору? Я это знаю, мне довелось кое-что почувствовать на себе. Порой, слушая пение моих старичков, я ловил себя на том, что воздействие их странного пения на меня больше, чем просто музыкальное. Оно околдовывало, и состояние моего сознания странно менялось. В те мгновенья я твердо знал, что ходил этими путями и дорогами неоднократно… ходил, но забыл. Забыл и пути, и способы, и даже где вход. Скорее всего, потому, что принял современную культуру, как основу мышления и мировоззрения. А она видит мир не так, как видели предки. Как там у Стругацких: "…с тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы…"

И Дядька, и Поханя любили подобные сопоставительные экскурсы в русские песни. Они, конечно, и не пытались придавать этому научность. Им нравилось выявлять и показывать внутренние связи культуры, но еще больше им нравилось погружать меня в забытые состояния… После такого я сжимал зубы и начинал искать сам.

Итак, девку "сговорили", а что это значит? Хорошо это или плохо? Если задать этот вопрос женщинам, то они в подавляющем большинстве таинственно заулыбаются и скажут: хорошо! Почему? Потому что это замужество! Но почему замужество хорошо? Потому что теперь ты состоялась как социальное существо? Теперь общество не имеет к тебе претензий, ты свои долги ему отдала? Ты обретаешь некий вид покоя? Но какой ценой! Ты согласилась быть послушной и подвластной. Ты работница в домашнем хозяйстве, обреченная на многолетние муки. Нет, просто замужество не может быть так уж хорошо. Безусловно, это стереотип общественного мышления – радоваться выходу замуж. Сколько песен и сколько живых рассказов повествуют о том, что ничего хорошего замужем нет.

Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан,
Не входи, родимая,
Попусту в изъян.
Рано мою косыньку
На две расплетать,
Прикажи мне русую
В ленты убирать;
Пускай, не покрытая
Шелковой тафтой,
Очи молодецкия
Веселит собой.
То ли житье девичье,
Чтоб его менять,
Торопиться замуж,
Охать да вздыхать?
Золотая волюшка
Мне милей всего,
Не хочу я с волюшкой
В свете ничего. – Дитя, мое дитятко,
Дочка милая,
Головушка бедная,
Неразумная!
Не век тебе пташечкой
Звонко распевать,
Легкокрылой бабочкой
По цветам порхать.
На щеках заблекнут ведь
Маковы цветы,
Прискучат забавушки,
Стоскуешься ты.
А мы и при старости
Себя веселим,
Младость вспоминаючи,
На детей глядим

[45, с. 86].

Все ясно, казалось бы, – это всего лишь воспитание и беспощадное давление общественного мнения заставляют считать замужество радостью, а свадьбу – праздником. Все довольно прозрачно и просто. Но как объяснить эту странную, нездешнюю улыбку женщин, когда им задают такие вопросы? Я не говорю о современных браках, хотя и они ой как далеко не всегда счастливые. Я рассматриваю традиционный брак, когда у тебя и не спрашивают "любишь – не любишь". Женщина – винтик социальной машины, ею торгуют. Или обмениваются, если следовать за Леви-Стросом. Единственное, что требует от девки на выданье традиционная культура – это общее согласие на брак, сопоставимое с признанием себя половозрелой. Такой обряд совершеннолетия девицы описан Зелениным как обычай одевания (или впрыгивания в) поневы [2]. После этого твоя воля и радость заканчиваются, и тебя продают на сторону.

Но это брак. А улыбаемся мы, когда вспоминаем то, что связано с любовью! Общество чуть ли не всех времен и народов не упускало возможность использовать такой рычаг управления своими членами и запрещало свободную любовь. Брак – это всего лишь ворота, двери в Мир Любви. Наше мышление, взращенное страхом перед злом и болью, насквозь инфернально. Оно – путы и тюрьма для Души, которая рвется из Ада в Рай. Как ни странно, брак – сам по себе орудие подавления и подчинения – оказывается освященным отблеском рая. Именно сквозь него доходит до нас райский луч – любовь. Если присмотреться к языку, то увидишь, что "богини" и "ангелы" живут в нем в основном как имена любимых. Но страна любви, рай для взрослых, всю жизнь ожидаемый, оказывается недостижим, вырождается в латиноамериканские сериалы, и нам остается только мечтать о Рае утерянном, о Стране зарождающейся жизни, зарождающегося дня, о детстве, где тоже живут ангелы и маленькие божки. Но это всего лишь подходы к психологическому разговору о том, почему так важна тема замужества для традиции. Это в другом месте.