Вероника Рот - Четыре. История дивергента

• Название: Четыре. История дивергента
• Автор: Вероника Рот
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-78433-2

Перед вами приквел к культовой трилогии-антиутопии о выживании подростков и взрослых в экспериментальной реальности. В сборник вошли четыре рассказа: «Перешедший», «Неофит», «Сын», «Предатель», а также дополнительный бонус для фанатов – «Эксклюзивные сцены из “Дивергента”, рассказанные от лица Тобиаса».

Главный герой книги, Тобиас Итон по прозвищу «Четыре», сын деспота Маркуса из фракции Альтруистов, станет в недалеком будущем наставником, а потом и парнем мятежной Трис.

Но пока персонажи находятся только в самом начале пути, матрица еще не раскручивается, а Тобиас уже проявляет характер. Отчаявшийся парень пытается вырваться на свободу и сбежать от лицемера-отца. В итоге Тобиас выбирает не фракцию Альтруистов, как положено ему по наследству, а экстремальное Лихачество. Но найдет ли он здесь убежище и спасение от самого себя?..

Впервые на русском языке!

---

Я замираю, чтобы понаблюдать за ними. Мне они не кажутся самодовольными. Они – просто люди, которые прилагают все усилия, чтобы соответствовать своей фракции. Если правила предполагают ношение очков без медицинских показаний, то не мне их судить. Я мог выбрать Эрудицию в качестве убежища. Но я предпочел другую фракцию – и теперь я вместе со всеми глазею на чужаков, а полноправные лихачи подшучивают над эрудитами и подначивают Амара, чтобы он прошел в холл и устроил суматоху.

Амар направляется к центральному зданию Эрудиции и скрывается внутри.

Мы наблюдаем за происходящим, хихикая. Через стеклянные двери я смотрю на портрет Джанин Мэтьюз, висящий на противоположной стене. Ее соломенные волосы убраны с лица, а синий пиджак застегнут на самую верхнюю пуговицу. Она симпатичная, но в первую очередь я замечаю не ее внешность, а суровость. Может, у меня разыгралось воображение, но разве она не выглядит немного испуганной?

Амар вбегает в холл, игнорируя протесты эрудитов на рецепции, и кричит:

– Эй, заучки! Зацените!

Эрудиты в холле разом отрываются от книг и мониторов, а лихачи начинают дружно хохотать, когда Амар поворачивается к ним, виляя голым задом. Эрудиты на рецепции бегают вокруг стола, чтобы поймать Амара, а тот быстро натягивает штаны и несется в нашу сторону. Мы тоже пускаемся наутек, улепетывая подальше от дверей. Я не могу сдержаться – я тоже смеюсь, и меня удивляет, что от смеха у меня болит живот.

Зик догоняет меня, и мы вместе мчимся к железной дороге, потому что больше некуда бежать. Преследующие нас эрудиты сдаются, преодолев один квартал, и мы все тормозим в переулке, прислонившись к кирпичной стене, чтобы отдышаться.

Амар добирается до переулка последним, подняв руки вверх, и мы встречаем его одобрительными возгласами. Он поднимает флягу, словно это трофей, и указывает на Шону.

– Эй, мелкая, – объявляет он, – я бросаю тебе вызов. Тебе нужно залезть на памятник перед зданием Верхних ступеней.

Она ловит брошенную ей фляжку и делает большой глоток.

– Ладно, – говорит она, ухмыляясь.

* * *

К тому моменту, когда очередь доходит до меня, почти все уже пьяны – лихачи и неофиты шатаются и хохочут над каждой шуткой, какой бы глупой она ни казалась. Несмотря на прохладный воздух, я чувствую тепло, но я по-прежнему сохраняю трезвость ума, впитывая эту ночь – терпкий запах болота, звуки льющегося смеха, иссиня-черное небо и силуэты городских строений. Мои ноги ноют – наверное, сегодня я бегал, ходил и залезал везде, где только мог, но я до сих пор не выполнил свое задание – до меня еще не дошла очередь. Теперь мы направляемся к штаб-квартире лихачей с ее проседающими зданиями.

– Кто еще остался? – спрашивает Лорен, пробегая мутным взглядом по лицам присутствующих, пока не останавливается на моем. – А, неофит из Альтруизма с именем-цифрой Четыре, верно?

– Ага, – говорю я.

– Сухарь? – нечленораздельно бормочет парень, удобно устроившийся рядом с Амаром, и таращится на меня.

У него фляжка, поэтому он бросает следующий вызов. За сегодняшний вечер я успел посмотреть, как люди забирались на небоскребы, прыгали в темные дыры и бродили в пустых домах, чтобы достать вентиль или стул. Смотрел, как они голышом носились по переулкам и прокалывали иголками мочки ушей без обезболивающего. Если бы меня попросили придумать вызов, мне бы ничего не пришло в голову. Хорошо, что я последний.

Я чувствую дрожь в груди и мускулах. Что он скажет мне сделать?

– Сухари всегда жутко нервные. – Парень преподносит это как общеизвестный факт. – Давай докажи, что теперь ты действительно лихач… я бросаю тебе вызов – ты должен сделать татуировку.

Я вижу их татуировки, обвивающие запястья, руки, плечи, шеи. В ушах, губах и бровях лихачей поблескивают металлические штанги. А моя нетронутая кожа не соответствует мне и моему новому образу – я должен быть в шрамах, отмеченный, как и они. Но мои отметины должны напоминать о боли, а рубцы – о том, что мне пришлось пережить. Я пожимаю плечами.

– Я принимаю вызов.

Он бросает мне фляжку, и я осушаю ее, не обращая внимания на то, что горький, как яд, алкоголь жалит мое горло. Мы направляемся к «Спайру».

* * *

Дверь открывает Тори. На ней – мужское белье и футболка, волосы закрывают левую часть лица. Она удивленно моргает. Очевидно, мы разбудили ее, но она не кажется раздраженной – только слегка ворчливой.

– Пожалуйста, – просит Амар. – Мы играем в Вызов.

– Ты уверен, что хочешь, чтобы уставшая женщина делала тебе татуировку, Четыре? Она не смоется, – бурчит Тори.

– Я тебе доверяю, – отвечаю я.

Я не собираюсь отказываться от вызова, особенно после того, как все остальные выполнили свои задания.

– Хорошо. – Тори зевает. – Чего только не сделаешь ради своей фракции. Сейчас вернусь, мне надо надеть штаны. – Она закрывает разделяющую нас дверь.

По дороге сюда я голову сломал, пытаясь понять, какую татуировку я хочу и в каком месте. Я не мог решить – мысли путались. И сейчас не лучше. Спустя несколько секунд Тори возвращается уже в штанах, но еще босиком.

– Если у меня будут неприятности из-за того, что я включила свет в ночное время, я буду утверждать, что ко мне вломились вандалы. И я назову их имена.

– Понял, – киваю я.

– Здесь есть черный ход. Проходите за мной, – говорит Тори, подзывая нас.

Я следую за ней в темноте через прибранную гостиную. На кофейном столике валяются листки бумаги, испещренные рисунками. Некоторые сделаны небрежно и просто, как большинство татуировок, которые я когда-либо видел, а другие – сложнее, со множеством деталей. По-видимому, Тори – лихое воплощение художника. Я торможу у стола. На одной из страниц изображены символы всех фракций, но без колец, которые обычно их соединяют. Снизу – дерево Товарищества, из его корней появляется глаз Эрудиции и весы Правдолюбия. Над ними – руки Альтруизма, они словно баюкают пламя Лихачества. Кажется, что символы произрастают друг из друга.

Остальные лихачи прошли мимо меня. Я поторапливаюсь, чтобы догнать их. Кухня Тори тоже выглядит безупречно, несмотря на устаревшую технику, ржавый кран и холодильник, дверцу которого придерживает большой зажим.

Открытая задняя дверь кухни ведет в узкий сырой коридор. Я бреду по нему и попадаю прямиком в тату-салон. Я бывал здесь раньше, но никогда не переступал его порог, будучи уверенным, что у меня нет причин, чтобы протыкать собственное тело иголкой. Зато теперь, я думаю, у меня есть одна причина. После того как я сделаю татуировку, не только лихачи, но и я сам буду видеть нового себя каждый раз, глядя на свое отражение в зеркале.

Комната завешана рисунками. Стена у двери полностью посвящена символам Лихачества, некоторые – угольно-черные, некоторые – цветные и едва узнаваемые. Тори включает свет над одним из кресел и складывает инструменты на поднос рядом. Лихачи садятся на скамейки и стулья вокруг нас, как будто собираются смотреть представление. Мое лицо горит.

– Основные законы татуажа, – начинает Тори, – чем меньше твоя жировая прослойка или чем ты костлявее в месте нанесения татуировки, тем больнее тебе будет. Первую картинку стоит набивать… я даже не знаю, на руке или…

– Или на заду, – предлагает Зик, фыркнув от смеха.

Тори хмурится.

– Обычно первую татуировку там не делают. Да и последнюю тоже.

Я кошусь на парня, который бросил мне вызов. У него – непроницаемое лицо. Я понимаю, чего он ждет и на что надеются они все – что я набью что-нибудь маленькое на плече или на ноге, – то, что легко спрятать. Я бросаю взгляд на стену с символами. Один из них меня особенно привлекает – искусное изображение пламени.

– Вот эту, – заявляю я, указывая на рисунок.

– Понятно, – отвечает Тори. – Уже придумал, где?

У меня на колене – глубокий шрам, полученный еще в детстве от падения на тротуаре. Мне всегда казалось глупым, что та боль, которую я испытал, не оставила на мне видимых отметин. Иногда, не имея доказательств, я начинал сомневаться, что действительно прошел через это, – спустя время воспоминания становились смутными. Мне хочется иметь своего рода знак, свидетельствующий о том, что хотя раны и заживают, они не исчезают. Они – всегда и везде со мной, таков порядок вещей. Вот чем будет для меня первая татуировка – шрамом. И меня вполне устраивает подобный расклад. Тату должна запечатлеть самое худшее воспоминание, связанное с физической болью, которое у меня есть. Я кладу руку на грудную клетку, думая о синяках, которые были там, и о страхе за свою жизнь, который я чувствовал в те давние моменты. У моего отца была череда плохих ночей сразу после смерти матери.

– Ты уверен? – спрашивает Тори. – Возможно, ты выбрал самое болезненное место на теле.

– Ну и хорошо, – отвечаю я и сажусь в кресло.

Толпа лихачей улюлюкает и передает по кругу уже другую фляжку – бронзовую, крупнее предыдущей.