Андрей Столяров - Я - Мышиный король

• Название: Я - Мышиный король
• Автор: Андрей Столяров
• Жанр: Научная Фантастика

---

Главное же заключалось в том, что вся она была заполнена ликующей массой народа: сотни лиц, одеваясь улыбками, тянулись к нему, сотни искренних счастливых голосов восклицали:

- Слава Мышиному королю!..

И Елена тоже кричала. Она находилась сейчас в первом ряду, но - не в джинсах и в вытертой блеклой куртке, которую она надевала на улицу, а в невероятно красивом, бальном, атласном платье, доходящем до пят и перехваченном красными лентами. Шею ее украшала нитка кораллов, а сквозь локоны сложной прически поблескивали капельки жемчуга.

- Слава Мышиному королю!..

Подросток даже зажмурился, до чего она была восхитительна, а когда он снова открыл глаза, то увидел, что ликующая праздничная толпа расступается, а по освобожденному пустому пространству, равнодушный к овациям, неторопливо шествует Мэр, охраняемый с одной стороны Ценципером, а с другой - Директором и Дуремаром, и, как гостя, поддерживая под локоть, осторожно выводит закованного в черные латы, мрачного, высокорослого предводителя сарацинов.

Они подошли к нему и остановились. И приветливый скучный Мэр поднял руку, чтобы прекратились аплодисменты. И сказал звучным басом, от которого у подростка похолодели кончики пальцев:

- Милый герцог, разрешите представить вам нашего молодого героя!

И тогда сдержанный, надменный Геккон чуть заметно склонился и вдруг тоже, в свою очередь, произнес - сладким, как у Мальвины, голосом:

- Лапочка ты моя, дай я тебя поцелую!..

7. К Л А У С. В О Д В О Р Е.

Капель сводила с ума.

Еще вчера, сидя на уроке истории и вполслуха воспринимая унылое журчание Дуремара, бесконечно, как забытое радио, излагающего очередной период из "Славного прошлого", я вдруг обратил внимание, что в природе произошли какие-то изменения.

Парта моя стояла впритык к окну, за окном находился привычный мне школьный двор, обсаженный тополями, поднимались в углу его горы досок, прикрытые листами толи, ровной грязной разбухлостью чернела прямоугольная игровая площадка, вязли вокруг нее голые прутья кустов, снег практически уже весь сошел, тупо, серо, уныло раскинулись там и сям невероятные лужи, глина на подсохших пригорках казалась коричневой, и лишь кое-где, как короста еще не выздоровевшей земли, обреченно проглядывали желтизной слежавшиеся ледяные останки.

Да белели щербатые отполированные черепа, сохранившиеся на школьной ограде.

В общем, все выглядело, как обычно.

И тем не менее, я определенно чувствовал, что что-то за окном изменилось - то ли солнце приобрело горячий рыжеватый оттенок, то ли тронулись на деревьях, прорезываясь, заплывшие горькие почки, очень трудно было понять, что именно, некоторое время я просто таращился, как бы внезапно очнувшись, и вдруг, точно в озарении, услыхал - звонкое, совершенно весеннее теньканье частых капель.

То есть, зима, по-видимому, завершилась.

Это было вчера.

А сегодня, уже с утра, заплескалось и гулко зашлепало буквально по всему мокрому городу. Капало с пальцев сосулек, во множестве еще отвисающих под скатами крыш, капало с широких карнизов, где пластинчатый мутный лед по-немногу дотаивал, оставляя после себя шероховатую пленочку копоти, капало из водосточных труб, в сердцевине которых, наверное, тоже еще сохранились бугристые ледяные наросты, капало со всевозможных навесов и выпуклых лепных украшений - временами казалось, что сам влажный воздух рождает эти холодные, крупные, будто виноградины, капли.

Громкое беспечное бульканье гуляло по улицам.

Даже сарацины, по-моему, повеселели.

То они, угрюмые, с опущенными лицевыми забралами, обязательно человека по три, по четыре, патрулировали притихшие городские кварталы - непрерывно оглядываясь и держа оружие наготове, а то вдруг разом, словно по чьей-то команде, оккупировали пивные подвальчики, открытые в последние дни круглосуточно - крепко заперлись там, чуть ли не забаррикадировались - и лишь по нестройным безудержным песням, пробивающимся сквозь окошки, едва высовывающиеся из тротуара, можно было догадываться, что данное заведение функционирует в полную силу. Да еще иногда, по-видимому, обалдев от "водяры", которую в эти дни оплачивал Финансовый департамент, захотев нормально дохнуть или просто обуреваемый жаждой подвига, выползал по мокрым ступенькам наверх какой-нибудь упившийся воин и, не понимая, как он, собственно, здесь очутился, вытащив из ножен заточенный кривой ятаган или просто размахивая над головою ножкой от стула, испускал гортанный могучий крик, зовущий в атаку, а затем грузно падал и лежал, как колода, пока кто-нибудь из соратников не уволакивал его обратно в подвал.

То есть, сарацины привыкали к своему новому статусу.

Один из них даже каким-то образом попал на наш школьный двор и теперь покачивался на расставленных коротких ногах, пытаясь сохранить равновесие. Шлем у него съехал до носа, практически закрывая глаза, а из-под расстегнутых потускневших лат выбивалась мятая холстина рубашки.

Словно он пританцовывал в белой юбочке.

Вид у него был счастливо-придурковатый.

И он так бессмысленно озирался вокруг себя и с такой важной серьезностью хватался за воздух, будто за невидимого противника, что я, засмотревшись, невольно отвлекся от всего остального и не сразу почувствовал напряженную нервную тишину, которая воцарилась в классе. И опомнился лишь тогда, когда Карл пихнул меня в бок локтем.

- Тебя спрашивают!.. - прошипел он, как рассерженная гадюка.

Я, недоумевая, поднялся.

Я, оказывается, уже был в центре внимания: кто смотрел на меня с жалостью, а кто с любопытством, я заметил противную расплывающуюся рожу Радикулита, который явно злорадствовал, а затем - мгновенный пронзительный взгляд Елены, сразу же отвернувшейся, точно она обожглась, и - холодное оценивающее внимание Косташа, сломавшего правую бровь, и - хихиканье Мымры, которая, укрываясь за спинами, подавала мне какие-то знаки.

Но хуже всего было то, что на меня смотрела Мальвина.

Она была, видимо, уже в совершенной ярости: полные губы ее подворачивались, открывая початок зубов, все лицо от подбородка до лба расчерчено было продольными складками, а глаза из-под накрашенных толстых ресниц сверкали потусторонней свирепостью.

И подрагивала в согнутой пухлой руке пластмассовая указка:

- Я, по-моему, к тебе обращаюсь!?.

Чувствовалось, что она еле сдерживается.

- Да, - сказал я.

- Что "да", разиня?..

- Ну, это самое...

Ситуация была - хуже некуда.

Мальвина требовала, чтобы я повторил - о чем она в данную минуту рассказывала, а я не только не мог сделать этого, но и просто-напросто не представлял себе тему урока.

Все как будто вылетело из головы.

Я лишь отупело таращился - почти не воспринимая происходящее.

Потому что именно в эту секунду я увидел совсем другую Мальвину - как она после оглушительного выстрела из пистолета, улыбаясь такой улыбкой, словно мысленно она находилась не здесь, а в умопомрачительной спальне, очень мягко и вместе с тем повелительно сказала ничего не соображающему Ценциперу:

- Не пугай ребенка, я его знаю, это - хороший мальчик...

А затем, словно добрая фея, взяв меня за рубашку красивыми наманикюренными ногтями, пятясь и все также отсутствующе улыбаясь, отворила дверь директорского кабинета, который, оказывается не был заперт, и вдруг отчего-то часто и тяжело задышав, потянула меня в его сказочную темноту - даже не обратив внимания на причмокивание Дуремара: "Сладкого Мальвиночке захотелось"... - А прикрыв начальственную тяжелую дверь и остановившись посередине ковра, уходящего своими краями под строгую мебель, чрезвычайно задумчиво, повторила одними губами:

- Хороший мальчик...

И вдруг - быстро, неуловимым движением, сдернула с себя кружевной пеньюар.

Белизна обнаженного тела хлынула мне в глаза.

- Не надо бояться...

Только это была не Мальвина, стоящая сейчас у доски, это была Елена, и изогнутые крепкие груди ее торчали - просто и беззащитно.

Я даже закашлялся.

А на глазах у меня, выдавленные, по-видимому, краской стыда, проступили горячие, щиплющие под веками, дурацкие слезы.

Я готов был провалиться сквозь землю.

К счастью, этого моего смущения, наверное, никто не заметил: протрезвонил последний звонок, и весь класс, вдруг воспрянув, загудел, как потревоженный улей. Сразу же, хлопая крышками, повскакивали второгодники на задних партах, встрепенувшийся Шпунтик, как всегда, уронил свой портфель и из него покатились какие-то гаечки и колесики, кто-то завопил: "Ну, зема, ну ты у меня заработаешь"!... - а кто-то, наоборот, еле слышно бубнил: "Да отстань, елы-палы, тебя еще тут не хватает"!.. - замкнутая, отрешенная ото всего Елена аккуратно укладывала тетради в разбухшую папку, а подвижный, будто сделанный из резины, Радикулит, как лягушка, выскочил на середину прохода, и, присев, растянул себе пальцами рот состроив гримасу: