Михаил Колосов - Три круга войны

• Название: Три круга войны
• Автор: Михаил Колосов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1981

Это — повесть о становлении солдата, о том, как из простого донбасского паренька Василия Гурина, почти два года находившегося на территории, оккупированной гитлеровцами, в ходе сражений Великой Отечественной войны выковывается настоящий советский воин — смелый, душевный, самоотверженный.

От порога родного дома до самого фашистского логова, Берлина, — таков путь Василия Гурина, рядового пехоты, затем курсанта и старшего сержанта, комсорга батальона.

---

— Луция? Что с тобой?

Она не ответила, убежала.

«Вот так да… Доигрались… Она, наверное, привыкла уже и игру стала принимать за настоящую жизнь…» И сделалось ему как-то очень не по себе.

Постепенно Луция успокоилась, но до самых последних дней относилась к нему сухо и всякий раз при случае говорила:

— Изменник…

Комбат Дорошенко был недоволен действиями своих подчиненных в засаде.

— Это что ж за война такая? — возмущался он. — Отпугиваем немцев — и все, идите, мол, дорогие, ищите себе проход в другом месте. Ну они и идут, ищут, где послабее, где разрыв, щель, нападают врасплох, убивают наших же солдат. Это не война, товарищи дорогие, — майор крутил головой, вышагивая по просторной комнате штаба. — Нам не хватает еще, чтобы мы обзавелись трещотками, как сторожа возле колхозных амбаров. Сиди себе в окопе, трещи, оповещай немцев заранее. — Комбат обвел взглядом молчавших офицеров. — Нам надо выманивать их из леса и уничтожать. Уничтожать надо вражью силу! А если мы будем только попугивать, долго нам еще придется воевать. Да и нечестно это. Перед другими солдатами нечестно, на которых мы перекладываем свою работу. Вот так. С сегодняшнего дня решительным образом меняем свою тактику: появившийся в нашей зоне уйти не должен — такая задача. Для этого приказываю, — он подошел к карте и карандашом, как указкой, стал объяснять, где нужно строить засады. — А чтобы уяснить это как следует, сейчас выйдем на место и там разыграем.

Майоров план был прост — вместо фронтального расположения одной засады организовать три: две по флангам и одну фронтальную, но последнюю отнести далеко в глубь нашей территории, почти до самого Дразикмюле. Замысел был таков: когда немцы выйдут из леса, наши фланговые засады должны, не обнаруживая себя, пропустить их — вперед и потом сомкнуться за их спиной, отрезав таким образом им дорогу для отступления. А впереди у немцев будет стоять фронтальная засада, которая закроет им путь выхода в главном направлении — пересечь шоссе и железную дорогу и далее скрыться в следующем лесу.

В засаду ходили обычно по одному взводу, ходили, как в наряд, по очереди, а еще два взвода составляли «тревожную группу». Они тоже покидали свои квартиры и, не раздеваясь, спали в эту ночь в самом станционном здании на втором этаже. В случае чего, по сигналу тревоги они должны были спешить на помощь взводу.

На полустанок Гурин пришел засветло, дежурила как раз его родная рота. Взвод Максимова собирался в засаду, и сам он штудировал обязательную теперь на этот случай фразу: «Немецкие солдаты! Вы окружены! Сдавайтесь, или мы открываем огонь! На размышление две минуты!»

Гурин принес свежие газеты, раздал агитаторам.

Егоров — веснушчатый круглолицый курсант, любитель «клубнички», увидев Гурина, улыбаясь и потирая руки, спросил:

— Старший сержант, а у тебя там чего-нибудь какого… для души, случаем, ничего нет?

— А что твоя душа желает?

— Ну, такого… — Егоров покрутил рукой перед ухом, будто раскачивал остановившийся будильник.

— Такого нет.

— Ну, дал бы почитать ту книжечку, про бравого солдата Швейка? Уж больно смешная книжка, — и он засмеялся, всхлипывая и качая головой.

— Так ведь зажилишь?

— Нет! Ну, сам почитай.

— Отставить! — прервал разговор строгим окриком капитан Коваленков. — Никаких чтений! Вы идете на боевое задание, проверьте оружие, уясните еще раз свою задачу, чтобы не подвести ни себя, ни товарищей.

— Обойдется, товарищ капитан, — беспечно отмахнулся Егоров. — Они уже прекратили идти, за последние дни ни одного немца не появлялось.

— Ты знаешь, прекратили они или не прекратили? — Коваленков обернулся к командиру взвода: — Максимов, что за порядки у тебя во взводе? Вы на боевое задание идете или на прогулку?

— Егоров! — окликнул Максимов курсанта. — Займитесь делом! Безобразие, понимаете: пререкаться с командиром роты! Вы что?

— Виноват, товарищ лейтенант…

Когда Коваленков вышел, Гурин спросил у Максимова, мучившего немецкую фразу:

— Что, трудно дается?

— А думаешь, легко? Дойтче зольдатен — это я знаю, а вот дальше… Ты с нами собрался идти в засаду?

— Не могу оставить родной взвод. Примешь?

— Пойдем! Веселее ночь пройдёт. Так, может, ты и выучишь эти слова и прокричишь, если немцы появятся? — и шепнул: — Я тоже думаю, что их не будет уже: Познанская операция ведь закончилась. — Он передал Гурину листок: — Учи! — и довольный отошел к курсантам. — Егоров, ты чем занимаешься? Опять художественной литературой? Безобразие, понимаете!..

С наступлением темноты взвод вышел в засаду. Дул порывистый ветер, мела поземка, и курсанты тут же опустили уши на шапках и отвернули воротники шинелей. Нахохлились, как воробьи. Днем было по-весеннему тепло, а на ночь вдруг завьюжило.

Одно отделение отстало от основной группы сразу же, заняло фронтальные траншеи, второе отделилось чуть позднее — свернуло на правый фланг, остальные два во главе с лейтенантом направились на левый. Здесь кроме траншеи была отрыта просторная землянка, и лейтенант, отрядив двух наблюдателей, укрыл остальных курсантов в землянке, приказав им не шуметь и не спать. Подождав с полчаса, пока курсанты утихомирились, Максимов оставил за себя сержанта, а сам вместе с Гуриным пошел к наблюдателям — посмотреть, какая у них обстановка.

За лесом было затишно, но в кронах высоких деревьев стоял такой шум, будто где-то совсем рядом бушевал морской прибой. Временами ветер налетал с такой силой, что казалось, кто-то там, наверху, рвет и полощет большое полотно.

Максимов проверил наблюдателей, еще раз проинструктировал их, наказал быть внимательными и не выдавать себя, обернулся к Гурину:

— Пойдем в землянку, тут нам делать нечего.

В землянке курсанты, зажав ладонями рты, прыскали от смеха: Егоров шепотом травил анекдоты. При появлении лейтенанта все умолкли. Максимов проворчал:

— Опять ты, Егоров, свои пошлости рассказываешь?

— Да вы что, товарищ лейтенант! Какие пошлости! Это народный юмор, фольклор по-научному. Я, что ли, придумал? Народ!

— А в народе мало пошляков?

— Нет, товарищ лейтенант, тут я с вами не согласен. Пошляков, конечно, много, но только анекдоты сочиняют, думается мне, умные люди: уж больно они складные. Вот послушайте. Стояла в чулане бочка с бражкой, хозяин самогон собирался варить. И в эту брагу упала мышь, а выбраться не может. Увидела кота, взмолилась: «Котик, серенький, выручи меня!» А кот и говорит: «Я могу выручить, только за это я тебя съем». — «Хорошо!» — согласилась мышка. Кот вытащил мышь и отпустил коготки. «Куда, мол, она денется? Моя! Она же обещала». А та — юрк в норку и была такова. «Эй, — говорит кот, — это нечестно. Ты же обещала!..» А мышка и отвечает: «Мало ли что женщина в пьяном виде может наобещать!» Ну? Что тут плохого? А поучительный: если тебе пообещала, так бери сразу, не раздумывай…

— Ну вот, — сказал лейтенант. — Если анекдот приличный, то ты мораль придумаешь пошлую. У тебя без этого не обходится.

— Так это же жизнь, товарищ лейтенант! — И Гурин представил себе в темноте Егорова — красную круглую его физиономию со смеющимися хитрыми глазами. — К чему в жизни все сводится? К этому! Только называют по-разному, обходным манером подступают.

— Глупости, — оборвал его Максимов. — Глупости!

— Ну ладно, — согласился Егоров, но по голосу было слышно, что он не сдался, а просто уступил. Помолчал, признался: — Я здорово юмор люблю! Мне бывает удивительно: как оно вот — вроде все обыкновенно и вдруг — раз, будто искра сверкнула — смешно. Как оно вот так поворачивается? Старший сержант нам про Швейка читал. А это ж не глупый человек сочинял, писатель! Помните, как Швейк потрогал бабу за голую попу, а она у нее гусиной кожей от холода покрылась. И Швейк говорит: «Как терка, чуть руку не оцарапал». Ой, не могу! — захохотал Егоров. — Это же надо! Представляю себе — как терка.

Курсанты тоже хохотали в кулак, но лейтенант тем не менее прикрикнул:

— Тихо, тихо! Разошлись…

— А хотите про Гитлера? — не унимался Егоров. — Вот отпустил он своих Геббельса с Герингом и пошел к бабе…

— Чепуха, — оборвал его кто-то из курсантов. — С чем ему к бабе идти? Он же мерин!

— Кто мерин?

— Гитлер. Он потому и не женат до сих пор. И злой такой поэтому.

— Это точно, — поддержал его другой. — Если бы он был нормальным, так бы не злобствовал. А то своих нет — ни жены, ни детей, вот он и других презирает.

— При чем тут это? Чудаки, — возмутился Егоров. — А Геббельс вон, кажется, штук шесть геббельсят настрогал. Ну? Чем он лучше Гитлера? Не дали рассказать, а там как раз смешно, как фюрер обанкротился на этот счет…

— Ну, говори, говори, — разрешил кто-то.