Андрей Столяров - Альбом идиота

• Название: Альбом идиота
• Автор: Андрей Столяров
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1992
• ISBN: 5-85982-004-6

Повесть — фэнтези известного писателя продолжает традиции петербуржской городской сказки. Фантастический мир Ойкумены — второго лика Великого Города — втягивает убогого серого героя в цепь фантасмогорических событий...

`Альбом идиота` представляет сборники лучшей отечественной фантастики, готовящиеся в издательстве `Terra Fantastica`.

---

sf_fantasy Андрей Столяров Альбом идиота

Повесть — фэнтези известного писателя продолжает традиции петербуржской городской сказки. Фантастический мир Ойкумены — второго лика Великого Города — втягивает убогого серого героя в цепь фантасмогорических событий...

`Альбом идиота` представляет сборники лучшей отечественной фантастики, готовящиеся в издательстве `Terra Fantastica`.

ru Ego [email protected] Fiction Book Designer, FB Tools 03.01.2006 EGO-PW1N6PE6-U0XF-W35B-F6CH-RUHSVB3N93B4 1.0 Альбом идиота Terra Fantastica СПб 1992 5-85982-004-6

Андрей Столяров Альбом идиота

1

Я расскажу все, как было, — ни о чем не умалчивая и ничего не добавляя от себя.

Шторы были задернуты. Трепетала зелень на индикаторах плоского магнитофона. И гитара, изнемогая от любви, беспрестанно выщипывала гортанные звонкие струны: «О, прекрасная донна, подари мне эту розу!.. О, прекрасная донна, я навсегда сохраню ее!.. Подари эту розу, как память о нашей встрече!.. О, прекрасная белая роза!.. О, как она свежа!..»

Голос пел, обволакивая собою пространство. Сладость, нега и безразличие пропитывали его.

Анпилогов поднялся и медленно скрипнул зубами.

— Я исчезаю, с меня хватит, — побуревшим сдавленным голосом сказал он. — Зубри текст, Александр. Шестого ты обязан петь, как соловей.

— Соловей из меня — хреновый, — ответил Игнациус. — И к тому же до шестого еще надо дожить.

Тогда Анпилогов неприятно сощурился.

— Тебя что-нибудь беспокоит? — спросил он.

— Да все то же, — вяло ответил Игнациус.

— Грун?

— Конечно. Мне кажется, мы торопимся.

Анпилогов нагнулся и обеими руками взял его за кончики воротника:

— Никакого Груна не существует. Он умер. Не было, нет и не будет уже никогда. Даже имени его не осталось. Я советую: выбрось все это из головы. Потому что крысятник уже давно шебуршится. Ты же знаешь, какой у них разработанный нюх. Если кто-нибудь где-нибудь вымолвит хоть полслова… В общем, все это может мгновенно обрушиться, Александр!..

Он — дышал и буравил прищуренными глазами.

— Порвешь рубашку, — мрачно сказал Игнациус.

В комнате стоял цветной полумрак. Одинокая ленивая пара танцевала посередине гостиной — изгибаясь и донельзя прильнув друг к другу. Было видно, что — Эмма и кто-то еще. Багровела, спускаясь до пола, суставчатая бегония. Низенький, скучный, насупленный Рома Эритрин, прислонившись к книжному стеллажу, равнодушно обкусывал бутерброд с серой семгой. Борода его двигалась вверх и вниз. А желтушная кожа на лбу собиралась морщинами. Игнациус тоже хотел есть. Семгу, однако, купили не для него. Он отлично об этом знал. Сеньора Валентина под апельсиновым немецким торшером оживленно беседовала с двумя плечистыми лакированными молодыми людьми, которые, подрагивая вытянутыми ногами, нетерпеливо жрали маслины. Разговор шел об Испании — идальго и акапулько. Валентина смеялась после каждой фразы и трясла мелко завитой розовой головой. А увидев Игнациуса, воздела длинные руки:

— Представляешь!.. Они недавно ходили по Эспланада дель Косо!

— Неужели в этих самых ботинках? — изумился Игнациус, опускаясь и внимательно разглядывая подошвы.

Лакированные юноши, оторопев, назвали себя: Кенк и Пенк, — из вежливости перестав жрать. Он не понял: это — клички или фамилии.

Очень громко поцеловал жену в лоб:

— О, белая роза!.. О, как ты свежа!..

— Вы закончили? — нервно сказала сеньора Валентина. — Ты, пожалуйста, присмотри за Пончиком.

Подошел унылый тоскующий Эритрин и, дожевывая скупые волокна на хлебе, как о чем-то само собой разумеющемся, попросил:

— Разменяй сто рублей.

— Откуда? — пожал плечами Игнациус.

Эритрин, как гиена, проглотил последний кусок.

— Понимаешь, этот жмудик клянется, что нет мелких денег. Он мне должен десятку. За трехтомник еще. Но ведь он замотает, я его с детства знаю…

— Где находится Сонная улица? — спросил Игнациус.

— На Фонтанке, около Репина, — ответил озабоченный Эритрин. — Ты — не суйся туда, сожрут с потрохами…

— Это — как?

— А вот так. Расшифруют и тут же сожрут… Слушай, может быть, дашь мне полтинник до вторника? Я же честно верну, я тебе — не Жаконя…

Эритрин был исключительно деловой. Крупный фирменный доставала. Впрочем, нынче Игнациус чихал на него. Он до боли, до судорог выворачивал шею. Аня сидела на диване в углу и ее бодро теснил какой-то редковолосый, облизанный как червяк, очень скользкий гуттаперчевый тип, закинувший руку на спинку — полуобнимая. Он шептал что-то мокрыми шлепающими губами. А она, отогнув шелковистую штору, глядела в снежную пустоту.

Вероятно, следовало — немедленно прекратить. Но Игнациуса потянули в пузатое кресло. Черноглазая разгоряченная Эмма приблизила к нему овечье лицо. Он внимательно посмотрел — а кто же танцует? Танцевала теперь, оказывается, сеньора Валентина. И причем — точно так же. Он тихо присвистнул. Эмма, дружески отвлекая, схватила его за ладонь.

— У меня к тебе есть оч-чень серьезная просьба…

— Эмма Арнольдовна! Товарищ Булкина! — перекрыв сладость музыки, сказал Игнациус.

Эмма дернулась, точно ошпаренная. Она терпеть не могла, когда ее называли официально. Говорят, что Жека скрывал свою фамилию до последней минуты, все анкеты в ЗАГСе заполнил — сам, и она услышала ее только при регистрации. А потом рыдала неделю.

Прежнее имя, конечно, звучало гораздо мощнее — Эмма Неголая.

— Давай твою просьбу, — сказал Игнациус.

— Мы с Валентиной хотим серьезно заняться языком, — обиженно протянула Эмма. Тронула бриллиантовые висюльки в ушах — проверяя. — Я договорилась со Стасом, он водит испанцев, у него каталонское произношение. Будет давать уроки раз в неделю, это совсем недорого.

— Ты уверена, что вам нужен именно испанский? — спросил Игнациус. — А не суахили и не древневерхненемецкий? Вы же собирались голодать по системе Бронц-Мюллера. А до этого, я помню, реставрировали иконы. Между прочим, паркет я до сих пор не могу отмыть.

— Алекса-андр!.. — умоляющим голосом воскликнула Эмма.

— Честно говоря, питаться дафниями — спокойней.

— Ну, Алекса-андр!..

Задыхающийся Игнациус поднял палец.

— Хорошо. Один поцелуй.

— Я тебя люблю, — Эмма подставила бледную напудренную щеку.

— Все наоборот, — сказал Игнациус. — Ладно, останется за тобой. Объясни мне лучше, где находится Сонная улица?

— На Голодае, — мгновенно ответила Эмма. — Я жила неподалеку целых два года. Ужасный район. Переулок Каховского, Сонная, дальше — Проезд…

— А кто такой Стас?

— Тот, что танцует.

Игнациус посмотрел, как пара по центру комнаты сливается в некоем действии, для обозначения которого требовались медицинские термины.

— Каталония, значит… А если попросту, без затей, дать ему в морду?

— Ты с ума сошел, это же — халипяк.

— Правильно, я чокнутый, — сказал Игнациус.

— Стас — серьезный каратист, — предупредила Эмма.

— Ну и что?

— Будешь мучиться, — предупредила Эмма.

— Помнится, у Жеки среди инструментов был небольшой ломик, — задумчиво произнес Игнациус. — Небольшой такой, новенький, как раз — по руке.

Эмма тут же исчезла и появилась сеньора Валентина, которая процедила, улыбаясь всеми зубами и стараясь не привлекать внимания:

— Ты можешь вести себя нормально?

— Когда я вижу этих ребят, то у меня уши сворачиваются трубочками, — ответил Игнациус.

— Пожалуйста, никаких историй.

— Никаких историй не будет.

И он засмеялся. Ему было весело. Из дверей, ведущих в детскую, доносились дикие возгласы. Он слегка приоткрыл. Пончик и Ботулин, разворотив постель, лупили друг друга подушками. Они визжали и прыгали от восторга. Летал белый пух, торчали ножки перевернутых стульев. А из опрокинутой керамической вазы, державшей камыш, натекла вдоль паласа широкая черная лужа. Оба вдруг замерли, увидев его: возбужденные, потные, испуганные, взъерошенные.

— Обливаться чернилами намного интереснее, — посоветовал им Игнациус.

И прикрыл утепленную дверь.

Сразу же возник тот тип, что теснил Аню. Который — червяк и облизанный.

— Никакого просвета, как глухая, наверное, лесбиянка, — доверительно сообщил он. — Я уже нарывался на таких, ну ее в задницу, проще снять вон тех дур — эти сами разденутся. Правда, морды у них керосиновые, но морду можно платком закрыть. И потом — в темноте не видно.

Он явно принимал Игнациуса не за того. От бесцветных и липких волос его разило духами.