Брем Стокер - Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста)

• Название: Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста)
• Автор: Брем Стокер
• Издательство: Гарт
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1991
• ISBN: 5-7985-0016-0

---

– Могу я взять их? – спросил я тихо.

Ее дыхание было неровно, но она смотрела мне прямо в глаза, с улыбкой, отлично понимая мою скрытую мысль.

– Можете! – ответила она. Я поклонился, затворив за ней дверь, и спрятав цветы, возвратился, удовлетворенный, на свое место у стола.

XIII

Оставшись со мной и Лючио, лорд Эльтон сбросил всякую сдержанность и стал не только фамильярным, но даже льстивым в своем ухаживании за нами обоими. Унижение и жалкое желание понравиться нам и снискать наше расположение проглядывали в каждом его слове, и я твердо убежден, что если б я холодно и грубо предложил купить его красавицу-дочь за сто тысяч фунтов стерлингов, с условием уплатить эту сумму в день свадьбы, он бы охотно согласился на продажу. Между тем, исключая его личное корыстолюбие, я чувствовал и знал, что мое ухаживанье за леди Сибиллой будет принято, как нечто вроде рыночного торга, разве только, если мне действительно удастся завоевать любовь девушки. Я намеревался попробовать это, но вполне сознавал трудность, почти невозможность для нее забыть факт моего колоссального состояния и смотреть на меня только ради меня самого. В этом одно из благ бедности, забываемое и не ценимое бедняками. Бедняк, если завладеет любовью женщины, то знает, что любовь эта искренняя и лишена личного интереса. Но богач некогда не может быть уверен в истинной любви. Преимущества богатого замужества поощряются родителями и друзьями девушек-невест. И нужно быть действительно цельной натурой, чтоб смотреть на мужа, обладающего пятью миллионами, без чувства корыстного удовлетворения. Очень богатый человек даже не может быть уверен в дружбе; самая высокая, сильная, благородная любовь почти всегда отказано ему; осуществляются те правдивые слова: «Как трудно богатому войти в царство небесное». Царство женской любви, испытанной и в невзгодах, и в трудностях, ее верность и преданность в дни печали и тоски, ее героическая самоотверженность и мужество в часы сомнения и отчаяния – эта светлая, прекрасная сторона женской души определена Божественным повелением для бедного человека. Миллионер может жениться на ком ему вздумается, среди красавиц всего света, – он может одеть ее в роскошные наряды, осыпать ее драгоценностями и смотреть на нее, на весь блеск ее богато украшенной красоты, как на статую или картину, но он никогда не постигнет сокровенных тайн ее души и не узнает нравственных начал ее прекрасной натуры. С первых же дней моего восхищения леди Сибиллой я об этом думал, хотя и не так настойчиво, как часто с тех пор. Я слишком гордился своим богатством, чтоб допустить возможность проигрыша, и я наслаждался, смотря с несколько презрительным злорадством на смиренное преклонение графа пред ослепительным источником золота, какой представляли собой я и мой блистательный товарищ. Я ощущал странное удовольствие покровительствовать ему и обращался с ним с видом снисходительной благосклонности, что, по-видимому, нравилось ему. Внутренне я смеялся и думал, какое бы иное было положение дел, если б я, в самом деле, был не более, чем «автор». Если б я был одним из самых великих писателей времени, но вместе с тем беден или только со средним достатком, этот самый полуобанкротившийся граф, тайно державший на пансионе американскую наследницу за тысячу гиней в год, счел бы за «снисхождение» пригласить меня в свой дом, смотрел бы на меня с высоты своей титулованной ничтожности и, может быть, отозвался бы обо мне, как о «человеке, который пишет… э… да… э… скорей неглупый, я думаю…» – и больше бы не вспомнил. По этой самой причине, как «автор» еще, хотя миллионер, я ощущал особенное удовольствие унижать насколько возможно его графское достоинство, и для этого я нашел лучший способ говоря о Виллосмире. Я видел, что он нахмурился при одном имени своей потерянной собственности и не мог скрыть своего душевного беспокойства относительно моих дальнейших намерений. Лючио, опытность и предусмотрительность которого надоумили меня на покупку этого места, ловко помогал мне обнаруживать его характер, и к тому времени, когда мы кончили кофе и сигары, я знал, что «гордый» граф Эльтон, который вел свой род от первых крестоносцев, готов был согнуть спину и ползать в пыли из-за денег, как отельный швейцар в ожидании соверена «на чай». Я никогда не был высокого мнения об аристократах, и в данном случае оно, конечно, не улучшилось, но, помня, что этот расточительный дворянин около меня – отец Сибиллы, я обращался с ним с большим уважением, чем он того заслуживал.

Возвратившись после обеда в гостиную, я был охвачен холодом, веявшим, как мне казалось, от ложа леди Эльтон, которое помещалось у камина и напоминало черный саркофаг своими очертаниями и объемом. Это была узкая кровать на колесах, искусно задрапированная черною материей, чтоб несколько скрыть ее гробовидную форму. Вытянутая фигура парализованной графини своей неподвижностью казалась мертвой, но ее лицо, когда она повернулась к нам при нашем появлении, было и теперь еще красиво, и ее большие глаза были ясны и почти блестящи. Ее дочь тихо представила нас обоих, и она сделала легкое движение головой в виде поклона, рассматривая нас с любопытством.

– Какой неожиданный сюрприз, дорогая! – сказал весело граф Эльтон. – Почти три месяца мы не имели удовольствия быть в вашем обществе. Как вы себя чувствуете?

– Лучше, – ответила она медленно, но ясно, и ее взгляд был устремлен с напряженным вниманием на князя Риманца.

– Мать нашла комнату холодной, – объяснила леди Сибилла, – поэтому мы перенесли ее поближе к огню… Холодно… (И она вздрогнула.) Я думаю, на дворе сильный мороз.

– Где Дайана? – спросил граф, ища глазами веселую молодую особу.

– Мисс Чесней пошла к себе написать письмо, – ответила его дочь несколько холодно. – Она сейчас вернется.

В этот момент леди Эльтон слабо подняла руку и указала на Лючио, который отвернулся, чтоб ответить на вопрос мисс Шарлотте.

– Кто это? – прошептала она.

– Мама милая, ведь я сказала вам, – проговорила леди Сибилла, – это князь Лючио Риманец, папин большой друг.

Бледная рука графини осталась поднятой, как будто бы она замерла в воздухе.

– Что он такое? – опять спросила она медленно, и ее рука вдруг упала, как мертвая.

– Вы не должны волноваться, Елена, – сказал ее муж, наклоняясь над ее ложем с настоящей или искусственной заботливостью. – Вы, наверное, помните все, что я вам рассказывал про князя? И также про этого джентльмена, мистера Джеффри Темпеста?

Она кивнула головой и неохотно перевела свой пристальный взгляд на меня.

– Вы очень молоды, чтоб быть миллионером, были ее следующие слова, очевидно произнесенные с усилием. – Вы женаты?

Я улыбнулся и ответил отрицательно. Ее взгляд от меня скользнул на дочь, – потом назад, ко мне с особенно напряженным выражением. Наконец могущественная притягательная сила Лючио опять привлекла ее, и она жестом указала на него.

– Попросите вашего друга… прийти сюда… поговорить со мной.

Риманец инстинктивно повернулся и с присущей ему галантной грацией подошел к парализованной даме и, взяв ее руку, поцеловал.

– Ваше лицо мне знакомо, – сказала она, говоря теперь по-видимому, свободнее. – Не встречала ли я вас раньше?

– Дорогая леди, это весьма возможно, – ответил он с пленительной мягкостью в голосе и манере. – Много лет тому назад, в дни юности и счастия, мне случилось увидеть раз, как мимолетное видение красоты, Елену Фитцрой, прежде чем она стала графиней Эльтон.

– Вы, должно быть, были мальчиком, ребенком, в то время, – прошептала она, слабо улыбаясь.

– Не совсем! Так как вы еще молоды, миледи, а я стар! Вы смотрите недоверчиво? Увы, это так, и я дивлюсь, отчего я не выгляжу по своим летам! Многие из моих знакомых проводят большую часть своей жизни в стараниях казаться в том возрасте, которого нет на самом деле. И я ни разу не встречал пятидесятилетнего человека, который бы не был горд, если ему давали тридцать девять. Мои желания более похвальны, хотя почтенная старость отказывается запечатлеться на моих чертах. Это мое больное место, уверяю вас.

– Хорошо, но сколько же вам лет в действительности? – спросила, улыбаясь ему, леди Сибилла.

– Ах, я не смею сказать, – ответил он, возвращая улыбку, – но я должен объяснить, что мое счисление своеобразно; я сужу о летах по работе мысли и чувства больше, чем по прожитым годам. Поэтому вас не должно удивлять, что я чувствую себя старым-старым, как мир!

– Но есть ученые, утверждающие, что мир молод, – заметил я, – и что только теперь он начинает чувствовать свои силы и показывать свою энергию.

– Такие оптимисты с претензией на ученость очень ошибаются, – возразил он. – Человечество почти завершило все свои назначенные фазы, и конец близок!

– Конец? – повторила леди Сибилла. – Вы верите, что свет когда-нибудь придет к концу?