Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы

• Название: Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
• Автор: Борис Лавренёв
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

В первый том вошли повести и рассказы, написанные Б. А. Лавреневым в 1916–1926 годах. Среди них завоевавшие огромную популярность произведения о героической революции и гражданской войне, о людях, боровшихся за счастье народа («Ветер», «Сорок первый», «Рассказ о простой вещи» и др.).

---

Старик прислушался. Железный лязг под полом становился реже л резче.

Евстратыч встал.

— Должно быть, что станция… Ровное поле говоришь, сделать, мила-ай? Сделай, сделай. Углядим — поверим в твою машину. Мы, мужики, народ упористый: пока не пощупам — не поверим. Разговор твой хороший, а ты мне раньше ситчику на порты отпусти, а машина потом…

— Эх, душа ваша мужицкая, темная! Все себе только. Ситчику! А у других, может, и рядна нет.

Теплушка дрогнула на стрелке. В щель мелькнули тусклые огни в замороженных окнах. Евстратыч похлопал по бедрам.

— Оно так! Каждый допрежь всего к своей плоти заботчик… А ты, товарищ Завихляев, сходил бы на станцию. Может, дадут покусать чего ребятам?

Завихляев отодвинул дверь и спрыгнул в ветряной свист. Старик посмотрел ему вслед, покачал головой:

— И-эх, народ пошел какой! Цены себе не знат, не жалеет себя. Сам без портов, а для обчества на щиблеты старается. Чудные дела!

4

Оранжевые блики от ламп ложились жирными пятнами на острые скулы Завихляева и прыгали на них.

Нагнувшись над столом, упершись жесткими глазами в закутанную дохой до глаз фигуру, Завихляев бросал слова, нервно цепляясь пальцами за край стола:

— Вы не имеете права отказывать в довольствии, товарищ! Не для собственного удовольствия катаемся. Вы прочли документы, видите, что команда сопровождает чрезвычайно важный для республики груз. Красноармейцы голодны. Денег нам не могли дать на всю дорогу. Полк — не казначейство. Я буду жаловаться на саботажное отношение.

Доха вскинула глаза и равнодушно сказала:

— Жалуйтесь хоть самому черту! Много вас таких сопровождающих тут шатается каждым поездом. Словчились с фронта дернуть? Сопровождение груза? Без вас не доедет? Отправляйтесь обратно в свою часть!

Завихляев дернулся от обиды.

— Это мне как же понимать? — сказал он, повышая голос. — Кто это с фронта словчился дернуть? Я на фронте два года без передыху, а ты вот видал фронт? Закутал морду в доху ворованную и думаешь, что цаца!

Доха вскочила.

— Что? Вы мне тут партизанскую демагогию не разводите, товарищ, а то отправитесь в ящик! Вы видали, как я доху крал?

— Видать не видал, а по вашему обращению так полагаю.

— Потрудитесь оставить комендантскую и больше не являться! Вы вообще подлежите задержанию и отправке в особый отдел, как незаконно покинувшие часть, а вы еще имеете наглость требовать довольствия!

— То есть, как же это незаконно, ежели у меня на всю команду документы имеются по форме: командировка, литера, аттестаты?

— Да что у вас дубовая, что ли, башка? На основании приказа Реввоенсовета, который вам должен быть известен, никакая часть без утверждения Ревсовета армии не может командировать людей в центр. А кто вас командировал? Полк? Здорово! Какой-то полк будет командировать людей в Москву! За это одно под суд, а вы еще довольствия требуете. Этак каждый взводный будет командировать красноармейцев в Америку! Убирайтесь, пока я вас не арестовал!

— Так вы отдайте под суд комиссара, ежели он неправильно сделал, а людей, которые свое дело исполняют, чтоб голодом морить, так это ж бюрократичный саботаж, и ничего больше.

Доха окончательно вспылила:

— Последний раз говорю вам, товарищ: убирайтесь, пока целы! Иванов, сходите за агентом особого отдела. Если вы не уйдете, я отправлю вас в особняк, как дезертира!

Завихляев сжал кулаки и шагнул к дохе. Но вспомнил: «А машина? Арестуют, пока разберутся, а с машиной опять что-нибудь стрясется». Махнул рукой.

— Черт с вами! Уйду! Может, как-нибудь до следующей станции доедем, там кто поумней найдется. Счастливо оставаться!

— Сволочь! — бросила вслед хлопнувшей двери доха.

5

— Нет таких положениев, чтоб не кормить командировочных, которые сопровождающие…

— Пятые сутки без хлеба…

— Даешь жратво!

— Тише, ребятки!..

— Служба, вошь ее раздави! Как кровь лить, так это в момент, а как кормить, так по месяцу волынят!

Голоса гудели злобно и настойчиво:

— Требуй сполна!..

— На муху коменданта!..

— Какой ты командир, ежли хлеба достать не можешь?

— Тише! — крикнул Завихляев, свирепея.

— А ты хто: генерал? — отозвалось из угла теплушки, но все же крики затихли.

— Дело такого рода, товарищи, что если рассудить, комендант, значит, скотина. Я от этого не отказываюсь, но по закону выходит, что его правда. Потому, совершенно верно, как полк часть маленькая, и ежели каждый полк начнет людей посылать от себя в Москву, то получится разврат и дезорганизация. Это уж Яков Артурыч, комиссар, прохлопал, значит. Оно, конечно, если б комендант не собака был, а свой рабочий человек, то не допустил бы людей по всей строгости закона с голоду подыхать. Ну так что ж с человеком сделаешь, если он скотина? Нужно, братики, до следующей большой станции еще потерпеть. Больше терпели!

Сразу взорвало деревянные стенки криками:

— К ляду терпеть!

— Добро б на хронте терпеть, а то в командировке, по закону…

— Полагается, чтоб кормить…

— Забирай, робя, винтовки! Сыпь коменданта на муху брать!

— Зажирел, гад, на сытости…

Бросились к винтовкам. Завихляев сорвал наган с ремня. Ощерился.

— Не позволю! Первому, кто с винтовкой сунется, — пулю вворочу! Не самовольничать! Белякам под руку играете?

Тряс револьвером, и по лицу было видно, что выстрелит.

Сумрачно и нехотя поставили винтовки в углы. Избегали смотреть в лицо Завихляеву. Рябоватый нескладный детина виновато улыбнулся, сказал простецким, разрядившим напряженность голосом:

— И то! Что мы — разбойники, шпана? Пойдем, ребята, по мужикам просить жратвы. Село, видать, богатое. Не дадут же людям с голоду подохнуть.

— Дело! Собирайся, рать честная, Христа славить. Оно и впрямь сочельник подпирает.

Выпрыгивали из теплушки с хохотом, угрузая ногами в снегу, подхватывая вещевые мешки.

Завихляев тоже выпрыгнул из вагона. Рядом — буфер к буферу — стояла, поблескивая темным багрянцем свежей краски, теплушка «3б. 213 437».

Завихляев подошел, прижался щекой к ледяному дереву.

Там, за топкой шелевкой, молчало во временной дреме огромное сердце машины. И Завихляеву показалось, что в снеговой тишине, на запасном пути он слышит внутри легкие, чуть уловимые содрогания этого сердца.

Затаив дыхание, слушал несколько секунд, оторвался, застенчиво улыбнулся обветренными губами и, смотря в дымный хоровод снежинок, бросил крепко и коротко:

— Довезу, родная!

6

Поезд тронулся и проходил семафор, тяжело повизгивая на обледенелом подъеме, а двоих из команды не было.

Завихляев дергался по теплушке, спрашивал:

— Куда ж могли деваться? Оповестил я всех вчера, что нынче в семь уйдем. Неужто забыли? Вот раззявы, олухи непеченые! И без документов. Попадут в работу!

В теплушке было странное любопытствующее молчание.

С нар смотрели на волнующегося командира несколько пар лукавых глаз.

— Кто их видел в последний? Кто с ними по селу ходил? Ты, Блакитный, что ли?

— Ходив, та я их на площади кинув. Не знаю, куды пишли. Мабудь, за околицю к дивчатам.

— Ах, собачьи дети! Говорил же, за село не выходить. Ну, как теперь отвертятся, ежели на контроль наскочат?

— Не наскочат! — отозвался вдруг голос из глубины теплушки.

— Как не наскочат?.. Вернутся на станцию, и готово.

— А ты не беспокойся, товарищ командир! Они не вернутся. Они знают, куда иттить!

Завихляев остановился и внимательно поглядел в угол.

— То есть как это мне понимать?

— А так! Парни-то здешние. У их дом в тридцати верстах. Вовсе, значит, не случаем отстали, а просто по домам двинули. Голодать кому охота? Добро б за что!

Завихляев ринулся к говорившему и вытащил за шиворот к свету.

— Ты знал, знал, стервец? Что ж у тебя язык пришило? А ты знаешь, как можешь ответить по военному закону за покрывательство дезертиров? А?

Парень отряхнулся от завихляевской руки и осклабил огромный щелистый рот.

— Чего знал? Знать ничего не знал, — слыхал, промеж себя гуторили, что дома хорошо бы побывать, баб помять. Ну вот, значит, и сбегли!

— Ах, сволочи!

— Чего сволочи? — сказал глухо сидевший перед Завихляевым. — Помирать с голодухи на казенном деле никому не сладко. Неделю ишшо проголодуем, — счастливо оставаться, товарищ. Помирать задарма присяги не давали. Ежели за власть Советов, это я всегда с огромадной охотой. Подохну и не икну. А из-за теплухи какой, черт весть што в ей везем, — благодарим мирен!

— Правильно!.. Все уйдем! Ну ее к черту! Сама доедет!..

— Я вам уйду!

— А ты не грозись, мила-ай, — протянул лениво Евстратыч, — парни-то правду бают. Где ж это слыхано, чтоб государства солдатов в голоду держала. Мы многого не требовам. Шаньгов али пельменей не прошу, а что полагается, — дай, и никаких!