Алекс Громов - Жуков. Мастер побед или кровавый палач?

• Название: Жуков. Мастер побед или кровавый палач?
• Автор: Алекс Громов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-8522-7, 978-966-14-8287-5, 978-5-9910-3089-2, 978-966-14-8521-0

Еще при жизни маршал Жуков превратился в легенду, выдающийся военачальник стал подлинно народным кумиром. И вместе с тем это одна из наиболее неоднозначных личностей. Одни называют его спасителем Отечества, другие – мясником, напрасно загубившим тысячи солдат. Автор книги, основываясь на документальных свидетельствах, подтверждает факты и развенчивает мифы о знаменитом полководце.

---

Битва продолжалась семнадцать часов, город неоднократно переходил из рук в руки и был почти полностью разрушен. Легендарную известность обрел тогда местный житель – повытчик нижнего земского суда Савва Беляев. Увидев, как французы пытаются навести понтоны взамен взорванного городского моста, он (призванный по случаю войны на должность смотрителя воинских кордонов) кликнул на помощь нескольких товарищей и разрушил мельничную запруду. Хлынувшая вода снесла и понтоны, и вражеских саперов.

Впрочем, современный историк Г. А. Ачековский из того самого Угодского Завода (ныне город Жуков) выдвинул версию, что некоторые жители этих мест могут быть прямыми потомками древних римлян. Как пишет он в своей «Краткой истории Жуковского района Калужской области. I–XVII века», наиболее древнее свидетельство о здешнем крае обнаружил еще Ломоносов. А версия его состоит в том, что после разгрома воинства Спартака знаменитый военачальник Марк Лициний Красс отправился воевать с парфянами, но потерпел поражение. Часть его разгромленной армии перешла на сторону победителей, а потом вместе с парфянским войском отправилась завоевывать то ли Китай, то ли гиперборейские земли. Но как бы то ни было, уцелевшие легионеры оказались на берегах Протвы и Угодки, где и осели на постоянное жительство.

Но это всего лишь гипотеза, хотя и красивая. Владимир Дайнес отмечает в своем биографическом труде: «То обстоятельство, что отец Жукова Константин был подкидышем, впоследствии стало поводом для всевозможных домыслов». Это обстоятельство бросается в глаза многим. Так, младшая дочь Георгия Константиновича – Мария высказывалась на эту тему: «Раньше были легенды о его арийском происхождении. Теперь появилась новая, «свежая» версия. Оказывается, Жуков был греком. Когда тщетными оказываются попытки обвинить Жукова в бездарности и представить его «врагом народа», предпринимаются попытки доказать хотя бы то, что он не был русским».

В реальности предполагаемым потомкам римских легионеров приходилось использовать все возможности, чтобы добыть пропитание, а если повезет – выбиться в люди. Впрочем, эта проблема и в античные времена была актуальна…

Георгий часто ходил на охоту вместе с братом своей крестной матери Прохором: летом на уток, зимой на зайцев – и той, и другой дичи в окрестностях деревни было много. Брат крестной носил прозвище Прошка-хромой, но поврежденная нога не мешала ему быть искусным охотником. Задачей юного Георгия было загонять дичь и доставать добычу из воды.

В воспоминаниях Жуков признавался, что страстная любовь к охоте осталась у него с детства на всю жизнь. Утиная охота в России обычно популярностью не пользовалась – знатные ценители псовой травли и, как говорят теперь, трофейной охоты не считали утку достойной дичью. А крестьянам, кому любая добыча была подспорьем в смысле пропитания, обычно было некогда, ведь главное время утиной охоты совпадало со временем интенсивных земледельческих работ. Поэтому уток всегда было много. Недаром и сейчас охота на утку остается одним из наиболее доступных видов охоты по перу. Но в таких местностях, где тихие речки и озера чередуются с обработанными полями, крестьянские охотники могли не только успешно стрелять уток ради пополнения скромного стола, но и защищать тем самым урожай – во второй половине лета утки летают кормиться на посевы, где зреет зерно. Так что Георгий с дядюшкой Прохором ревностно оберегали небогатые поля ржи и овса от прилетавших на жировку прожорливых стай.

В 1906 году Жуков-старший, обычно находившийся в Москве на заработках, вернулся в деревню и сообщил семейству, что в Первопрестольную вернуться не может – попал в поле зрения полиции как неблагонадежный «революционный элемент». Георгий, хоть и понимал, что потеря отцовского заработка еще больше усложнит жизнь, все равно радовался. «Я очень любил отца, и он меня баловал, – вспоминал Жуков. – Но бывали случаи, когда отец строго наказывал меня за какую-нибудь провинность и даже бил шпандырем (сапожный ремень), требуя, чтобы я просил прощения. Но я был упрям – и сколько бы он ни бил меня – терпел, но прощения не просил. Один раз он задал мне такую порку, что я убежал из дому и трое суток жил в конопле у соседа. Кроме сестры, никто не знал, где я. Мы с ней договорились, чтобы она меня не выдавала и носила мне еду. Меня всюду искали, но я хорошо замаскировался».

Такая вот вполне римская гордость, оставшаяся чертой Жуковского характера на всю жизнь. Вкупе с прямодушием она, наверное, и мешала маршалу Победы успешно вписаться в мирную жизнь, особенно в высших сферах, где умение лавировать и прогибаться было намного важнее полководческого дарования.

Он был бы суровым хозяином…

В юном возрасте упрямый нрав будущего полководца проявлялся на каждом шагу. Да и характер лидера уже вырисовывался. Соседи впоследствии вспоминали его как «отчаянно смелого мальчишку, атамана и главаря во всех играх, всегда «по-честному» решавшего ребячьи споры». Когда Георгий окончил школу-трехлетку – с похвальным листом! – ему предстояло отправиться на обучение ремеслу. Сам он мечтал о типографском деле, но никаких знакомых, способных помочь по этой части, у семьи не нашлось. Поэтому решено было отдать Георгия в учение к брату матери Михаилу Пилихину, который благодаря своему мастерству и бережливости сумел выбиться и теперь держал в Москве небольшую, но процветающую скорняжную мастерскую и магазин – на самом Кузнецком мосту.

По дороге к дому Пилихиных в соседней деревне Черная Грязь отец сказал Георгию:

– Смотри, вон сидит на крыльце твой будущий хозяин. Когда подойдешь, поклонись и скажи: «Здравствуйте, Михаил Артемьевич».

– Нет, я скажу: «Здравствуйте, дядя Миша!» – отозвался сын.

– Ты забудь, что он тебе доводится дядей. Он твой будущий хозяин, а богатые хозяева не любят бедных родственников. Это ты заруби себе на носу.

Георгий насупился, но все же приветствовал Пилихина, как велел отец. Дядя внимательно взглянул на мальчика и произнес:

– Ну, здравствуй, молодец! Что, скорняком хочешь быть?… Ну что ж, дело скорняжное хорошее, но трудное.

– Он трудностей не должен бояться, к труду привычен с малых лет, – сказал Жуков-старший.

– Ну что ж, пожалуй, я возьму к себе в ученье твоего сына. Парень он крепкий и, кажется, неглупый.

Пилихина-старшего Жуков впоследствии вспоминал недобрым словом, очень уж крут характером тот был. Тем более что в советские времена хвалить владельца, говоря по-современному, успешного бизнеса было совсем не с руки. Однако в своих мемуарах Жуков не преминул отметить, что хозяин одобрял его тягу к образованию, за чтение книг хвалил. А вот азартные игры запрещал категорически. Но даже при образцовом поведении хозяин ударить или пнуть ученика мог всегда, это было обычным делом.

«За малейшую оплошность хозяин бил нас немилосердно, – писал Жуков в воспоминаниях. – А рука у него была тяжелая. Били нас мастера, били мастерицы, не отставала от них и хозяйка. Когда хозяин был не в духе – лучше не попадайся ему на глаза. Он мог и без всякого повода отлупить так, что целый день в ушах звенело. Иногда хозяин заставлял двух провинившихся мальчиков бить друг друга жимолостью (кустарник, прутьями которого выбивали меха), приговаривая при этом: «Лупи крепче, крепче!» Приходилось безропотно терпеть. Мы знали, что везде хозяева бьют учеников – таков был закон, таков порядок. Хозяин считал, что ученики отданы в полное его распоряжение, и никто никогда с него не спросит за побои, за нечеловеческое отношение к малолетним. Да никто и не интересовался, как мы работаем, как питаемся, в каких условиях живем. Самым высшим для нас судьей был хозяин…»

Сам Георгий, похоже, невольно ориентировался на поведение хозяина как на образец для подражания. По рассказам сверстников, Жуков был весьма суров к тем, кто начал обучение позже него. Даже младшему Пилихину от него порой доставалось: «Во время упаковки товара Георгий, бывало, покрикивал на меня, и даже иногда я получал от него подзатыльник». Правда, обиженный в долгу не оставался – норовил дать сдачи, пусть потом и приходилось спасаться бегством, чтобы не получить еще. Роль миротворца брал на себя старший сын Пилихина – Александр, ровесник Георгия. В общем же, по воспоминаниям участников событий, юнцы были дружны между собой.

А вот приказчик Василий Данилов при каждом удобном случае измывался над учениками. Как-то раз четырнадцатилетний Георгий не выдержал и дал сдачи: огрел обидчика дубовой палкой по голове, да так, что тот свалился без памяти. К счастью для Жукова, приказчик остался жив.

Но при всех проблемах городская жизнь выгодно отличалась от деревенской обилием впечатлений. Ходить, скажем, в театр подмастерьям не полагалось. Зато по воскресеньям и праздникам все сообща отправлялись на службу в Успенский собор Кремля или в храм Христа Спасителя. Частенько мальчики пользовались этим как возможностью незаметно сбежать и обеспечить себе час-другой прогулки. Хотя Жуков потом вспоминал, как нравилось им слушать изумительный синодальный хор в Успенском соборе, и особенно тамошнего протодьякона Розова, от чьих возглашений дрожали стекла и колебалось пламя свечей.