Михаил Керченко - У шоссейной дороги

• Название: У шоссейной дороги
• Автор: Михаил Керченко
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1985

Повесть курганского писателя «У шоссейной дороги», давшая название сборнику, рассказывает о мужестве советских людей в горькие годы оккупации.

В книгу также вошла ранее изданная Южно-Уральским книжным издательством повесть «Донника белый цвет».

---

— А ведь спросят, куда стадо делось?

— В район на мясокомбинат отправили.

Агроном Антонов затянулся цигаркой и, выпуская дым из легких, сказал:

— В последние дни пастух Карп стал денно и нощно неотступно охранять стадо. С чего бы это?

— Чует кошка, где мясо лежит. Вы забыли, что он сын кулака?

— Ну и что? Не лишен прав. Вроде кулацкой жадностью не страдает. Вдвоем с Кирюшей работают на Праскуту.

Мужики улыбнулись.

— Может, он немцев ждет, мечтает подарить им стадо?

— Чепуха. А вообще, кто знает, что у него на уме?

— Я принял кое-какие меры, — сказал Трошин. — Завтра у Праскуты именины. Кирюха и Карп напьются до чертиков. Запасайтесь провизией. В одиннадцать часов ночи собираемся за фермой, где ночует скот. Задача ясна?

Мы кивнули головами: ясна. Нелегкий предстоял нам путь.

— Выглянь, Ариша, за калитку, нет ли кого. Нам пора расходиться.

Не успела я отворить калитку, как почти лоб в лоб со мной столкнулся пастух Карп.

— Ты одна? — спросил он.

— А с кем мне быть?

— Мне показалось, ты с кем-то разговаривала.

— Если кажется — крестись. Но ты ни черту, ни богу, ни самому себе не веришь. А хоть бы и судачила с кем, тебе-то что? С сыном прибираем двор. Петя, поди сюда, где ты запропастился? — крикнула я нарочно.

— Да я так.

— Так не шарься по чужим углам. Чего вынюхиваешь, следишь? Уходи, а то лопатой огрею. Праскуте скажу, что напрашивался в постель, бесстыдник.

— Ты что, сатана, я хотел, чтобы ты завтра за стадом присмотрела. У Праскуты именины.

— Некогда мне. Понял?

— Придется Андрея Глухаря просить.

Карп скрылся в темноте, и мужики по загородью ушли домой.

День прошел, в сборах.. Первым делом надо было дома порядок навести, продукты детям запасти, особенно хлеб. У меня была огромная печь, прямо посредине хаты стояла. Заходишь в прихожую — перед тобою печь с загнеточкой, с печурками. Справа от нее отгорожена одна комнатка с двумя окнами, слева — другая, а уж там за печью и за этими комнатками — большая светёлка. В нее можно было попасть из любой комнатки. Печь обогревала весь дом. Я в ней пекла для колхоза в посевную и в уборочную страду по двадцать булок хлеба. В стужу мы на ней всей семьей спали и не знали простуды. Так вот я в этой печи за день наварила и напекла детям и себе снеди на целую неделю. Старшему сыну Пете наказ дала:

— Смотри, сын, ты остаешься за хозяина. Тебе уже двенадцать лет. За курами, гусями доглядывай, корову вовремя встречай и провожай на пастбище, с братишек не спускай глаз. Где я — никому ни слова.

Я знала, что ему повторять свой наказ не надо.

Ночью, как было условлено, все мы собрались за фермой. Пять оседланных лошадей были привязаны к пряслу, другие запряжены в пароконные брички, на которых стояли фляги под молоко, лежали лопаты, грабли, косы, топоры, веревки, ведра и всякое другое имущество. Передняя бричка, обтянутая сверху брезентом от дождя и солнца, походила на цыганскую кибитку. В ней мы дорогой поочередно по два-три человека отдыхали. Всем этим имуществом распоряжался Андрей Глухарь. А возглавлял наш отряд Трошин. Он предупредил нас, чтобы со случайными встречными не вступали в разговор, занимались своим делом. В полночь Трошин приказал трогаться. Жалко было беспокоить коровушек. Они лежали, разморенные дневной пастьбой. Андрей взмахнул над головой бичом, похожим на огромного живого змея, и резко хлопнул им, как будто выстрелил. Коровы начали подниматься лениво, неохотно. Они привыкли к окрику и хлопанью пастушьего бича. Пошло стадо. Впереди катились брички, за ними тянулся гурт, а по бокам и сзади — мы, конные. Гнать в темень скот по лесным и болотистым урочищам — не только нелегкое, но, я скажу, трудное дело: можно порастерять коров, тем более, что они за день уже находились вдоволь, уморились, набили животы травой, отяжелели и теперь пытались юркнуть куда-нибудь за придорожные кусты и прилечь. А наказ такой: сохранить все стадо до единой головы. Коровушек покупали за границей, золотом за них платили. Двести голов. Их трудно пересчитать в загоне, а уж ночью среди кустов не надо даже пытаться пересчитывать. Тут нужен глаз да глаз. Мы с Ульяшей догадались взять с собой своих овчарок. Они очень помогли нам. В одном месте мы не заметили, как корова зашла за стожок и отстала. Мы отошли от нее метров пятьсот. Вдруг Шарик навострил уши, наверное, услышал рев коровы и бросился назад. Я тоже за ним пришпорила лошадь. А он уже около стога и тревожно лает. Подъезжаю, вижу: корова телится. Пес на нее смотрит, тихонечко скулит, как будто понимает, в чем дело. Пришлось подождать. Вернули бричку с палаткой, положили туда сена, а на сено теленочка и поехали догонять гурт, следом, не отставая, шла корова, пытаясь дотянуться мордой до теленка и лизнуть его. Подскакал Трошин, улыбается:

— Ну что, у тебя, говорят, прибавка в семье?

— Телушка. Назовем ее Найденкой. Красивая такая, на лбу звездочка…

— Согласен. Ты крестная мать. Смотри, как тучи нависли. Гроза будет.

— Еще не хватало… Вымокнем до нитки.

— А куда денешься? Уже светать начинает. Тут километрах в пяти должен стоять ток, крытое соломой гумно, может, доберемся. Там озерко есть. Сделаем привал, позавтракаем и отдохнем.

Небо вдали начало осторожно посверкивать, усилился ветер, подгоняя в нашу сторону тучи, а потом сердито ахнул гром. Животные, показалось мне, прибавили шаг.

— Подтягивайтесь, — прокричал Трошин.

И в эту минуту впереди нас над лесом игривыми зигзагами проплясала молния, ослепив землю и небо. И снова загрохотал гром. И началось: молния — гром, молния — гром, а потом хлынул дождь, густой и холодный, зашлепали крупные градины. Мужики привязали лошадей в березняке, мы все забрались на бричку под брезент, к теленку. Стадо скучилось. В такой ливень ни одна корова никуда не уйдет. И тут оказалось, что Андрея Глухаря нет с нами. Трошин пошел его разыскивать. Беспокойный человек!

— Ты куда? — крикнул Андрей из-под брички. — Я здесь не промокну, слежу за стадом.

Ливень прошел быстро, и мы отправились дальше. Через час были около гумна, на берегу небольшого озера. Коровы легли. Мы развели костер, решили сварить картофельный суп, отдохнуть, а потом доить коров. Доили все. Этому ремеслу наши мужики научены с детства. Оставить коров недоенными никак нельзя было. Они заболели бы. Мы наполнили молоком двадцать фляг, поставили в озерную воду охлаждать.

— Что будем делать с ними? — спросила Ульяша у Трошина.

— Сейчас отвезем в ближайший колхоз и сдадим под расписку. Посуду сразу вернут нам.

Только начали грузить на брички фляги, как услышали высоко над собой нарастающий гул, все враз задрали головы и увидели черные самолеты. Один, два, три, пять… десять, насчитала я. Черные кресты…

— Немецкие бомбардировщики, — сказал Давыдов. — Стервятники появились.

Они летели в том направлении, куда мы гнали стадо.

— Это пока что цветочки, — проговорил Трошин.

Вдруг собаки залаяли и бросились к лесу, откуда выскочил всадник. Он резал прямо на нас, пересекая большую поляну. Полы пиджака раздувались от ветра, волосы были всклочены.

— Настоящий печенег, — усмехнулся агроном Антонов. — Кого несет нечистая?

— Да это же Карп прется, пастух, — недобрым голосом крикнула Ульяша.

— Точно, он, — подтвердил Давыдов. — Смотри-ка, с ружьем за спиной!

— Скачет, как будто мы убегаем от него. Хочет страху нагнать.

Карп на скаку снял с плеча ружье, лихо осадил у самого костра жеребца, обдал нас грязью.

— Здорово, угонщики! — крикнул он, приподнявшись на стременах.

— Похоже, ты в царской кавалерии служил. Не знал, — проговорил Трошин.

Карп не ответил на эту реплику.

— Вон вас сколько здесь. Семеро! Целая банда. Кто позволил угнать стадо? Оно за мной числится. Вас судить будут.

— Накричался? — спросил Трошин. — Передохни. Успокойся.

— Да тут у них и сударки: Ариша, Ульяша!

— Замолкни, слизняк. Слазь с чужого коня, кулацкая морда, — спокойно сказал Давыдов, засунув кулаки в карманы. Он любил подраться.

— Я не лишен прав, работаю честно. Не тот я человек.

— Именно: не тот. — К нему бросился Трошин. Карп лязгнул затвором и навел ружье на Трошина.

— Не подходи!

Я перепугалась: застрелит мужика.

— Карп! — закричала я.

Он зло обматерил меня:

— Молчи, стерва! Я еще вчера смекнул… Да только не раскусил вашу затею.

Трошин выхватил из-за пазухи наган.

— Бросай, собака, ружье, уложу на месте.

В этот миг Давыдов сзади накинул на Карпа веревочную петлю и стянул его на землю. Падая, пастух, наверное, невзначай выстрелил, к счастью, никого не задел. Мужики навалились на него, связали, а чтоб он не матерился, заткнули кляпом его гнилозубый рот. Он выкатил от злобы и натуги кровяные глаза, что-то мычал. Ульяша подошла, сунула ему в нос кукиш. Я махнула рукой: зачем связываешься.