Станислас-Андре Стиман - Приговоренный умирает в пять

• Название: Приговоренный умирает в пять
• Автор: Станислас-Андре Стиман
• Жанр: Детектив

---

Стиман Станислас-Андре Приговоренный умирает в пять

Станислас-Андре СТИМАН

Приговоренный умирает в пять

Повесть

Перевод Валерия Орлова

Г-ну Полю Фаччендини, судье,

мэтру Жану Виалю, адвокату, и

мэтру Максану Реру, адвокату, чьи

советы провели меня сквозь дебри

судопроизводства

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

Персонажи этого романа - вымышленные, и всякое

их сходство с современниками, как ныне

здравствующими, так и покойными, чисто

случайное; равным образом случайными

могут быть и совпадения имен и фамилий.

Разумеется, повесть написана до проведения

судебной реформы.

ПРОЛОГ

Процесс занял пять дней.

Когда присяжные удалились на совещание, предполагаемый вердикт запорхал по залу.

- Дело в шляпе, - прошептал Билли Гамбург в очаровательное ушко Дото (уменьшительное от Доротеи).

Надвигалась гроза, свет ламп то и дело блек от всполохов.

- Шесть десять, - произнес Билли, взглянув на свои наручные часы. Да что они там, адресами обмениваются?

Шесть двадцать.

Старший судебный пристав потребовал тишины.

- Господа! Суд идет...

Председатель суда стряхнул с себя дремоту. Двенадцать образцовых граждан, призванных решить судьбу подсудимого, гуськом возвратились в зал, заняли свою скамью.

- Господа присяжные заседатели, ответьте по совести и чести...

- Обычная болтология! - скривился Билли, чья шаловливая рука добралась уже до подвязки Дото.

- Тсс, слушай!

Зашлась в кашле дама с сиреневыми волосами, прикрывая рот рукой в перчатке.

Старшина присяжных - рыжий, коренастый, с глазами навыкате под стеклами в невидимой оправе - зычным голосом ответил на ритуальные вопросы председателя суда и сел с видом человека, исполненного сознания собственной значимости.

Снаружи донесся визг автомобильных тормозов, там и сям в зале раздались аплодисменты, но быстро потухли.

Подсудимый не выказал ни малейшего волнения. Под устремленными на него взглядами всех присутствующих он все с той же сардонической усмешкой под тонкими черными усиками, которая не сходила с его губ на протяжении всех пяти дней процесса, едва заметно поклонился заместителю прокурора, чем привел в смятение не одно женское сердце.

Очередная вспышка молнии. Первый раскат грома. Публика заторопилась к выходу.

Защитник, мэтр Лежанвье, собрал листки с тезисами и выводами и сунул их в портфель из свиной кожи. По его широкому лбу, застилая белый свет, градом катил пот. Сердце ухало где-то в горле - огромное, больное, не дающее нормально вздохнуть.

- Ваш динамит, мэтр, - напомнила мэтр Лепаж (Сильвия), протягивая ему розовую пилюлю и стакан с водой.

Мэтр Лежанвье с отвращением проглотил пилюлю, запил ее водой из стакана.

- Спасибо, малыш. Вы очень милы... Нет, никогда ему к этому не привыкнуть.

Так повторялось всякий раз при вынесении вердикта: его охватывала смертельная тревога.

Словно ему предстояло разделить участь подсудимого. Самому быть оправданным или признанным виновным. Словно он защищал собственную жизнь.

ЧАСТЬ

первая

ГЛАВА I

С первого этажа доносилась танцевальная мелодия - подобные ритмы особенно оглушают, когда сам предпочитаешь Дебюсси и Равеля.

Злясь на весь свет и на себя, мэтр Лежанвье судорожно дергал галстук перед псише [Большое зеркало в раме со стержнями, позволяющими устанавливать его в наклонном положении], в котором каких-нибудь десять минут назад еще отражалась пленительная Диана в синем вечернем платье. Дрожащие руки адвоката пылали так, что ему пришлось охладить их под струей воды в ванной. Он не то чтобы страдал, но испытывал неотвязное ощущение, что боль может накинуться на него в любой момент.

Вернер Лежанвье страшился этих ужинов "в кругу друзей", где каждый ожидал от него не менее блестящих застольных речей, чем его выступления в суде, но не могло быть и речи о том, чтобы Диана лишилась их. Один раз, один-единственный раз, на следующий день после процесса Анжельвена, "обреченного на проигрыш" и в конце концов выигранного, он выразил намерение похитить ее у общества и провести вечер вдвоем в каком-нибудь симпатичном маленьком бистро.

Тогда Диана взглянула на него с непритворным изумлением, словно он сделал ей гнусное предложение. Светило адвокатуры принадлежит не себе, а своим близким и почитателям: известность не дается даром. К тому же она терпеть не могла эти так называемые симпатичные маленькие бистро, будь они итальянские, русские или венгерские, где запахи пиццы, борща или гуляша уже с порога отбивают всякий аппетит и где надо бьяь одетым "как все", если не хочешь выглядеть белой вороной. Увидев, что муж надулся, Диана приподняла обеими руками волан своей пышной юбки и склонилась в умопомрачительном реверансе, приоткрывшем соблазнительные округлости ее декольтированной груди. "Поклянитесь говорить правду, всю правду, дорогой мэтр! Вы не находите, что в вечернем платье я красивее, чем в скромном костюме? Разве вы не предпочитаете видеть меня роскошно раздетой?" Пятидесятилетний мужчина быстро становится рабом тридцатипятилетней женщины. Тщетны были неуклюжие попытки Лежанвье объяснить ей, что он по-прежнему находит ее красивой, но не осмеливается к ней подступиться, когда находит ее слишком красивой. "Вы можете подступаться ко мне каждый божий день, дорогой мэтр, и вы себе в этом не отказываете! Но почему обязательно сегодня?.. Вспомните, дорогой, что вы - интеллектуал! А интеллектуал должен уметь идти на определенные ограничения!"

Подобного рода фразы прямо-таки бесили адвоката... Когда он, невзирая на глухое неодобрение Жоэллы, чьего совета никто не спрашивал, женился на Диане, ему, незадолго до этого овдовевшему, было под сорок. Медовый месяц:

Италия, Балеарские острова, Прованс... А потом его сразил сердечный приступ. К счастью, вдали от нее, когда он защищал клиента в провинциальном суде.

"НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОСЛОЖНЕНИЯ ТЧК ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ ТЧК ДУМАЮ О ВАС ТЧК ДУМАЙТЕ ОБО МНЕ ТЧК (ЗАЧЕРКНУТО) ТЧК BEPHEР".

Так ему удалось скрыть, что его сердце уже никуда не годится: колотится из-за пустяков, дает перебои, как мотор с засорившимся карбюратором, - в общем, сдаст первым в еще вполне здоровом организме. Признаться в этом Диане означало бы ее потерять: разница в возрасте стала бы непреодолимой. Тем не менее - и это не на шутку тревожило Лежанвье Диана (женская интуиция или неудовлетворенная потребность в материнстве?) обращалась с ним то ли как с больным, то ли как с большим ребенком, следила, чтобы он выкуривал не больше десяти сигарет или двух сигар в день ("Одна сигара стоит пяти сигарет", - безапелляционно заявила она), ложился спать в десять, самое позднее в одиннадцать часов, за исключением тех вечеров, когда они принимали "друзей", раз в год в порядке профилактики показывался дантисту и окулисту и без нее не ходил на возбуждающие зрелища - такие, как канкан и стриптиз. "Я люблю вас, дорогой! Я полюбила вас с первой же встречи в буфете Восточного вокзала, когда вы сняли с меня шубку так, словно стаскивали платье. Но я восхищаюсь и мэтром Лежанвье, великим Лежанвье, поборником справедливости, надеждой угнетенных, удачливым победителем в самых безнадежных процессах. Если бы я перестала восхищаться одним, то, вероятно, разлюбила бы и другого... Так что, дорогой, никаких симпатичных бистро!"

Никаких симпатичных бистро - так решила Диана. Никаких вылазок вдвоем для мэтра Лежанвье, даже по завершении тех нескончаемых битв с клиентами, с полицией, со свидетелями, с обвинением, с гражданским истцом, с председателем судебного заседания, с двенадцатью образцовыми гражданами, с собственными выводами. Никаких послаблений мэтру Лежанвье на следующий день после выигранного процесса. Смокинг. Крахмальная сорочка, галстук с норовом. Тесноватые лаковые туфли. Сидней Беше, Луи Армстронг. Модные спектакли. Притворно сердечные улыбки добрых друзей, которые поздравляют тебя, надеясь, что вскоре ты свернешь себе шею. Бессменный Билли и его брюзгливый цинизм. Дото. Жоэлла. Мэтр Кольбер-Леплан. X, Y, Z... Кто там еще?

Вернер Лежанвье бросил беглый взгляд на позолоченные настольные часы с боем, стоящие между его собственным спартанским ложем и кроватью с балдахином Дианы. "Старческая мания, - с горечью подумал он, - эта потребность постоянно видеть циферблат". Диана однажды мило заметила: "Для мужчины жизнь начинается с пятидесяти лет, дорогой! Не доверяйте часам!"

Внизу на смену мамбо пришло калипсо.

Вернер Лежанвье в последний раз поправил узел галстука, чем бесповоротно все испортил, и вдруг вздрогнул: в зеркале отразился чей-то незнакомый облик. Лежанвье на два шага попятился, потом сделал шаг вперед. В зеркале отступил, а затем приблизился сутулый мужчина с нездоровым цветом лица, с седыми висками, с выцветшими голубыми глазами.