Александр Клюге - Хроника чувств

• Название: Хроника чувств
• Автор: Александр Клюге
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-315-6

Александр Клюге (род. 1932) — один из крупнейших режиссеров Нового немецкого кино 1970-х, автор фильмов «Прощание с прошлым», «Артисты под куполом цирка: беспомощны», «Патриотка» и других, вошедших в историю кино как образцы интеллектуальной авторской режиссуры. В Германии Клюге не меньше известен как телеведущий и литератор, автор множества книг и редкого творческого метода, позволяющего ему создавать масштабные коллажи из документов и фантазии, текстов и изображений. «Хроника чувств», вобравшая себя многое из того, что было написано А. Клюге на протяжении десятилетий, удостоена в 2003 году самой престижной немецкой литературной премии им. Георга Бюхнера. Это своеобразная альтернативная история, смонтированная из «Анны Карениной» и Хайдеггера, военных действий в Крыму и Наполеоновских войн, из великого и банального, трагического и смешного. Провокативная и захватывающая «Хроника чувств» становится воображаемой хроникой современности.

На русском языке публикуется сокращенный авторизованный вариант.

---

В ту ночь под Прейсиш-Эйлау у людей, обступивших распростертого генерала в снежной яме (и чувствовавших от этого себя несколько теплее), не оказалось ни малейшего представления, что им делать со своим обожествляемым предводителем. Смерть подступала. Некоторые офицеры подумывали, не перерезать ли измученному командиру (других средств от боли не было) горло — или оглушить его ударом палаша по голове? Тогда бы прекратились стоны.

Но и эта тишина пугала их. Они не могли решиться причинить командиру нечто, не предусмотренное законами войны. Эти люди, способные к мгновенным маневрам, быстрые на подъем, оказались совершенно банальны и презирали себя при этом за то, что у них под рукой не нашлось ничего подходящего в этот момент для дела. Продрогшие в меховых накидках, они ожидали утра, когда станет немного светлее. Снегопад прекратился. Под закрытым тучами небом сердце д'Утполя остановилось.

Можно ли найти что-нибудь без надежды?

Лыжный инструктор Б. во время оползня оказался засыпанным в домике для лыжников на австралийском лыжном курорте Тритбо. Над пустотой, в которой ему было суждено выжить, громоздилась двухметровая толща земли и камня. В пустое пространство просачивалась вода. Б. опирался на локти, чтобы держать голову над водой. «Менее тренированный человек просто не выжил бы». После того как вода сошла, инструктор оказался лежащим в застывшей жиже. У него было 30 сантиметров, чтобы двигать головой, и полметра пространства для ног. Поскольку воздух в этой пещерке изолировал погребенного заживо от наружной температуры, он смог выстоять. Он продержался 65 часов.

Через 54 часа один из пожарных услышал слабый зов. Он стал кричать в свою очередь и, как он рассказывает, услышал глухой ответ: «I can hear you». Погребенный назвал свое имя.

От использования тяжелой техники отказались, опасаясь, что это может вызвать новый, смертельный для инструктора оползень, и поэтому пришедшие на помощь 11 часов работали вручную. Врач занимался психологической поддержкой погребенного. Пользуясь трубой, он описывал голубое небо. Он уверял засыпанного инструктора, что они вместе еще до вечера будут любоваться на это небо.

Сначала через отверстие, пробуренное спасателями в завалившей его массе, пострадавшему стали подавать теплый воздух и питательную жидкость.

По данным полиции, недалеко от лыжного инструктора была обнаружена еще одна жертва оползня. Однако спасатели не могли приблизиться к тому месту, не рискуя окончательно завалить инструктора. Инструктор же говорил, что волнуется за свою жену, которая в момент катастрофы, предшествовавшей ночью, спала вместе с ним в хижине. Нельзя было установить, была ли вторая жертва его женой.

27-летнего мужчину доставили на вертолете в Канберру. Врачи сообщили, что у него есть легкие повреждения. Обморожения конечностей.

Родственники погребенных под оползнем жаловались на излишнюю медлительность спасателей. Работы были продолжены в воскресенье. Опасались перемены погоды. До того момента мороз сковывал вязкие оползневые массы. «Если пойдут дожди, ситуация станет опасной». Спасатели рыли несколько туннелей, чтобы добраться до места, где должна была находиться заваленная спальня. Они продолжали верить, что им удастся спасти еще одну жертву.

Руководитель спасательных работ, Дарвин МакАлистер, человек опытный, в интервью корреспонденту австралийского телевидения сконцентрировался на конкретных ситуациях, с которыми ему пришлось столкнуться в тот напряженный момент.

— Теперь нам уже не на что надеяться.

— Почему?

— Из-за холода, долгого времени и холода.

— Можно ли найти что-нибудь без надежды?

— Нет.

— Опасны ли работы?

— Без надежды — да. Как служебная деятельность согласно инструкциям — да.

— В чем состоит надежда для вас как руководителя работ?

— Я устанавливаю общие условия.

— И что вы решаете?

— Я абсорбирую иерархию.

— Что это значит?

— В этой ситуации ничего нельзя решать.

— Как это, ничего?

— Задача в том, чтобы спасатели ОСТОРОЖНО приближались к завалам. А потом им нужна удача.

— Чтобы найти кого-нибудь?

— И не погибнуть самим, если склон снова поползет.

— Если возникнет такая опасность, отзовете ли вы спасателей?

— В последний момент.

— Одному из спасателей удалось что-то услышать на 54-м часу работ?

— Да, из третьей смены, он был еще совершенно свежий.

— И тотчас же доложил вам?

— Да.

— И вам снова надо было принимать решение?

— Какое решение? Я бы не смог удержать его от того, чтобы ответить на стук.

— С чем связано решение не применять технику? Машины сняли бы двухметровый завал за час, а не за 11 часов.

— Технику требовалось подвезти. Своей тяжестью машины давят на склон, это неизбежно.

— И в этом случае решать было нечего?

— Нечего.

— Кому пришла в голову идея подавать под завал теплый воздух и питательную жидкость по трубкам?

— Одному из санитаров.

— Вы не возражали. Так все-таки это было ваше решение?

— Я не знаю, чего вы добиваетесь.

— Сейчас один из спасателей услышал звуки.

— Возможно, это еще один погребенный.

— А что еще это может быть?

— Животное или ошибка.

— И теперь вы жертвуете человеком ради того, чтобы спасти другого наверняка?

— Я не даю никаких указаний.

— А вы могли бы?

— Нет.

— Это тяжелая ситуация? Есть ли на этот счет какие-либо правила?

— Нет.

— Но все же тяжелая ситуация?

— В том смысле, что я могу оказаться ответственным за «неоказание помощи со смертельным исходом», если первая жертва оползня будет окончательно завалена, а вторая окажется фантомом.

— Как насчет того, чтобы спросить мнение инструктора, возможно — родственника второй жертвы, Вы могли бы это сделать, а быть может, и должны были бы?

— Мог бы, да. Это вызвало бы замешательство. Лучше ничего не решать.

— Велись ли позднее работы на втором месте, где слышали звуки?

— Звуков больше не было. К работам еще не приступали.

— Почему нет?

— Мы могли повредить туннель.

— Если уж вы ничего не решаете как начальник в работах во время такой катастрофы, то что было бы, если бы вас вообще не было?

— Всякое. Некоторые из спасателей могли бы занять мое место и попытаться что-либо решать.

— Почему они стали бы, а вы нет?

— Потому что их было бы несколько. Возникла бы конкуренция.

— Они стали бы бороться за влияние?

— Именно.

— А вы этому препятствуете?

— Точно.

— Гордитесь ли вы собой?

— Вопреки всем законам вероятности, нам удалось спасти человека после 65 часов пребывания в этой массе снега и камней.

— Почему вам удалось то, чего обычно не бывает? Как бы вы иначе могли назвать этот невероятный случай?

— Нам удалось сохранить надежду. Спасатель, еще подавленный случившимся, верил, что он может что-нибудь услышать; это как кредит на счету надежды.

— Что вы называете надеждой?

— Недоверие.

— Недоверие чему?

— Недоверие вероятности.

— К тому моменту вы провели 54 часа безнадежных работ. Не ослабла ли за это время ваша надежда? Вы человек опытный.

— В том-то все и дело: я не допускаю никаких особенных мыслей.

— Странно.

— Да. Это дело опыта.

Сильное влияние дочери

Мы обсуждали это неделями. У Береники всегда была сильная воля, и я был под ее влиянием. Герта, моя жена, поначалу возражала. Но не было и искорки надежды. Правда, жизнь слепой была бы для Береники не хуже, чем жизнь пожизненно заключенного в одной из тех супертюрем, которые теперь строят в США, или чем жизнь Гомера в его последние годы. Вовлеченные в беседы, мы не видели этой стороны дела.

В воскресенье около 22 часов Береника легла на свою кровать. Я связал ей веревкой руки и ноги. Она высокая, стройная девушка 22 лет. Известно, что человек отчаянно сопротивляется удушению. Герта и я заклеили ей, как и было решено, рот и нос клейкой лентой. Мы присели к ней на кровать. Мгновение она была спокойна. После этого отчаянные попытки двинуться, покраснение лица. Так продолжалось около двух минут. Она стала недвижима. Я стал щупать ее пульс.

Хотя мы и были подготовлены, меня вдруг словно дернуло (совсем как на наших глазах нашу дочь за несколько десятков секунд до того). Я сорвал ленту с ее рта и носа. Герта пыталась меня остановить. Она сказала: слепая дочь с поврежденным мозгом была бы настоящей находкой. Она напомнила мне, о чем мы договорились, в чем втроем поклялись друг другу. Ножом я разрезал веревки. Руки и ноги были неподвижны. Я позвонил в «скорую».

Мы договорились обо всех деталях. Никогда в жизни мы не подходили к делу так серьезно, как в эти дни. Но что будет после, что нам делать с мертвой дочерью, об этом речи не было. Сказать домашнему врачу, что это было самоубийство, или «естественная смерть»? Не знаю. И Герта тоже. Был ли звонок в «скорую» ошибкой? После мы не могли воссоздать ход событий. Врач констатировал смерть, собрался выписать свидетельство, но засомневался. Не было внешних признаков, указывающих на агонию. Мы стали ждать полицию.