Борис Кудрявцев - Сор из избы

• Название: Сор из избы
• Автор: Борис Кудрявцев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-7688-0089-1

Вторая книга челябинского писателя. С присущим его стилю юмором, с сатирической остротой автор рассказывает о злоключениях юного рабочего, недавнего выпускника школы, столкнувшегося на заводе с махровыми рецидивами застойного времени — ленью, социальной апатией, бюрократизмом, с людьми, исповедующими принципы: «Работа не волк…», «Сиди и не высовывайся», «Бюрократия — опора прогресса». Автор показывает, как социально-экономическая перестройка, породившая волну новой жизни, сметает с пути коллектива теневые наслоения недавнего прошлого.

---

Начальник вынул из кармана какую-то вещицу и спрятал за спину, не показывая. Штифт, гайка?

— Взяв обязательство и встречный план, встав на трудовую вахту, сберегая каждую минуту, — заученно включился сверхурочный, выигрывая время и пытаясь заглянуть за спину начальнику. Но тот, не дослушав, вынул из-за спины смятые пассатижи, потом не без усилия поднял рукавицу с болтами:

— Ваше имущество?

Рядом с ним встал кузнец Прокужин, с забинтованной головой и заплывшим глазом, на лице у него было страдание и жажда мести. Он переводил взгляд с Перевязьева на Хахина, потом на сверхурочного и сжимал кулаки.

— Признавайтесь, — начальник совал под нос слесарям пассатижи, памятные Галкину. — Вы слышали гудок? Почему не явились на вызов?

— Не слышал, — потупился Хахин, — уши заложило. А пассатижи с болтами не мои, скажу честно. Небось, подкинуты, со стороны. Куда попали-то? По кумполу Прокужину? Какая, извините, жалость!.. Пора навести порядок!

— Караул! — наконец, подумав, опознал свои пассатижи Перевязьев. Он картинно хлопал по карманам, где должен был лежать инструмент. Кроме пыли ничего не было. — Вытащил шпана!

Он ткнул пальцем в сторону Галкина. Слесари глядели на паренька с метлой осуждающе, давая понять начальству, что виноват во всем новичок, больше некому.

Начальник отвернулся с досадой. Ему хотелось уличить слесарей, а не новичка. Нужен был веский повод, чтобы поставить точку в застарелой склоке с бригадой ремонта. Их делами он был не доволен, но схватить за руку нахалюг не удавалось. Умели слесаря шкодить и лодырничать, прикрываясь дутыми нарядами, пустыми обещаниями. Слесари валили все на новичка, дескать, он показал себя, наделав переполох и парализовав работу. Сверхурочный собрался бежать на вторую работу, подкручивать, опуская и поднимая по росту, поворотные кресла в заводоуправлении и столы с колесиками под пишмашины.

— Не наш человек, — осуждающе сказал он, кивнув на Галкина.

Сверхурочный был вхож в большие кабинеты и к его мнению приходилось прислушиваться.

— В следствие передать, — сказал Перевязьев, — там разберутся!

Сверхурочный ушел, посмеиваясь. А Галкин вспомнил комиссию в райисполкоме, строгих инспекторов из милиции и затосковал. За голову Прокужина, пробитую пассатижами, штрафом не отделаешься. Передадут в суд, приговор… Хорошо, если с отсрочкой или условно. Он чувствовал, будто летит опять с четвертого этажа и некому его поймать. Мудрых? Да и тот в больнице…

Начальник подошел к столу, брезгливо оглядел домино, захватанный стакан с бутылкой, заглянул под стол и выпрямился, покраснев лицом. Подозвал мастера и гневно продиктовал:

— Пиши приказ: «Уволить… число после поставим… за нарушения трудовой дисциплины и пьянку на рабочем месте… статья КЗОТ… хватит, терпели, прощали, сколько можно? Уволить слесарей Перевязьева, Хахина…»

Он оглянулся на Галкина, подумал, но поставил точку.

— Пока все! Пойдем! — сказал он Галкину. — Разбираться.

Сухим из воды вышел лишь сверхурочный, он был из другой организации, командирован в кузнечный цех на прорыв.

Начальник уходил сердитый, не оглядываясь. За ним, отстав на шаг, с почтением следовал Здоровилло, держа Галкина за руку, как преступника, пойманного с поличным.

Начальник вспоминал Мудрых и пытался представить, что разглядел кузнец в Галкине? Мудрых был в реанимации, у него не спросишь, и не хотелось обидеть старика. Его самого когда-то Мудрых привел за ручку в цех, поставил к молоту.

— Ха-ха, — меж тем не думал унывать Перевязьев, — еще поглядим, кто кого уволит! — он был знаком с законодательством и делал вид, что держит про запас какие-то козыри.

— Никуда я не уйду! — уверял Хахин, приободрившись. — У меня жена тут… Куда я от нее?

Прокужина послали в поликлинику для врачебного заключения, инженер по технике безопасности составлял акт о несчастном случае на рабочем месте. Если травма серьезная, думал начальник, то надо ждать комиссии. Она проверяет все сразу, оптом: ограждение, обеспечение, условия труда… Будь на голове у Прокужина защитная каска, как того требуется, а у Галкина — занятые работой руки, то все было бы иначе. Загруженность должна быть полной, людей, механизмов, инструмента. Что делал в цехе Галкин? Ничего. Баловался.

Начальник сердито поглядел на парня. Тот на праздношатающегося не походил. И дорожки в цехе стали много чище. Но ничем другим начальник не мог объяснить его поведение: сначала чуть ни пришиб Прокужина, а после испугался и «языком вылизал» пол. Знакомая история. Не надо было шкодить. Теперь судьба Галкина зависела от Прокужина: подаст кузнец в суд и закрутится канитель!

Пришли в кабинет и сели. Начальник ослабил ворот у рубашки.

— Что будем делать? — спросил у Здоровиллы. Тот пожал плечами, дескать, начальству видней. Он чувствовал свою вину, но предложить ничего не мог. Голова болела от этого Галкина.

— Безотцовщина? — старался понять начальник.

— Да вроде нет, полный комплект: мать с папаней.

Начальник озадаченно молчал.

— Тебя как звать, парень?

— Аркадий.

— Гляди-ка, тезка! Я — Аркадий Витальевич, для сведения.

Насчет «Витальевича» начальник не мог бы поручиться, отца не помнил, а мать ничего не рассказывала. Может, имя придумала ради формы…

— Отправим в милицию, пускай разбираются, — предложил Здоровилло. — Факт хулиганства… с увечием.

— В милицию, — раздумчиво повторил Аркадий Витальевич. Решить судьбу парня можно было по-разному, и это путало карты. Проще, если нет выбора.

— В милиции таких знаешь сколько?

Галкин слушал пикировку начальства насчет себя и скучал. Так всегда было, сколько он помнил: в школе, на комиссии… Обсуждали рьяно, спорили, решали судьбу, не спрашивая его мнения, будто он манекен и не слышит, не может понять. А он понимал. Все! И теперь ясно видел, что толстомордому мастеру не хочется его учить, хочет спихнуть с рук. Так оно и будет… Забавно, что начальник хочет доказать обратное.

В отличие от Здоровиллы Аркадий Витальевич высок и тонок, через меру морщинист лицом, хотя молод, такие лица бывают у выпивох, но начальник не пил, ему доставалось на работе, это Галкин определил без труда. Но не сочувствовал начальнику, как не сочувствовал никому из решавших его судьбу. Он не верил им и считал, что они дорожат карьерой и ради нее вряд ли станут всерьез кому-то помогать утверждаться. Плодить конкурентов? Зачем… Себя Галкин не считал глупей, просто невезучий.

— У меня план, и я обязан его обеспечить рабочей силой! — доказывал начальник, досадливо морщась и через это становясь почти стариком. — Мне люди нужны! Даже такие… В конце концов мы коллектив, сила.

Здоровилло тоже завелся, но ему это было на пользу, а не во вред, учитывая сложение и характер.

— Вы с бумажками в кабинете воюете, а я с людьми! Знаете, они какие? Палец в рот не клади… Галкин человек не кузнечный, кишка тонка…

Начальник принялся куда-то названивать, советовался. Позвал в помощь парторга, высокого мужчину с залысинами. Парторг в комнату не вошел, стоял на пороге, прислонившись спиной к косяку, и скрестив руки на груди, глядел на Галкина в упор, красивыми темными глазами, и слушал перебранку начальника с расходившимся мастером. А после, словно очнувшись или вернувшись мыслями издалека, спокойно заметил, как о давно решенном и не требующем доказательства:

— Парня нам доверили и никуда он не уйдет. Аркадий Витальевич прав. Надо дать ему дело, учить, спрашивать. Мудрых вернется, будет легче. Подключим… Я так думаю. А вы?

Здоровилло молчал. Он думал иначе, но больше не спорил.

— А вы как думаете? — парторг обратился к Галкину. Спросил тем же тоном, что и мастера, не делая различий и не рисуясь, Галкин бы это сразу заметил.

— Мы? — переспросил глупо, не понимая, в чем тут подвох. — Чего нам думать! — сошел на грубость, чтобы обрести уверенность. — Нам думать не надо, за нас придумают!

Здоровилло усмехнулся, дескать, видали?

Но взгляд у парторга не изменился, он или не слышал или не хотел замечать грубости и добивался другого. Чего именно, Галкин должен был догадаться сам.

Галкин боялся, что парторг раздумает, возьмет слова обратно, и все переиначится. Он хотел сказать, что понял, что не прав. Кто ж знал, что пассатижи попадут в голову кузнецу?

Парторгу, видимо, наскучило слушать, и он вышел, кивнув на прощание начальнику цеха и давая понять, что своего мнения насчет Галкина он не изменит, и дело тут в принципе, а не в личных обидах.

* * *

Между тем люди в цехе заметили клуб пыли, выгоняемый решительной рукой новичка, это навело их на мысли о переменах, а с этими мыслями они уже не хотели расставаться. Начались разговоры. Кто-то видел по телевизору цех чистый, как аптека, с цветами в глиняных горшках, фонтаном и канарейками в клетках.