Борис Кудрявцев - Сор из избы

• Название: Сор из избы
• Автор: Борис Кудрявцев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-7688-0089-1

Вторая книга челябинского писателя. С присущим его стилю юмором, с сатирической остротой автор рассказывает о злоключениях юного рабочего, недавнего выпускника школы, столкнувшегося на заводе с махровыми рецидивами застойного времени — ленью, социальной апатией, бюрократизмом, с людьми, исповедующими принципы: «Работа не волк…», «Сиди и не высовывайся», «Бюрократия — опора прогресса». Автор показывает, как социально-экономическая перестройка, породившая волну новой жизни, сметает с пути коллектива теневые наслоения недавнего прошлого.

---

Отец тоже нуждался и рассчитывал на сына. Водка подорожала, сократилось ее производство, винные отделы закрывались, а возле оставшихся толкались часами страждущие. Раньше от сына была хоть какая помощь: папаша, проспавшись, нагружал его порожними бутылками и отправлял в приемный ларек стеклотары. Теперь лектор сам вынужден был сдавать пустую посуду, выстояв очередь, а после идти за вином. То была пытка. Голова раскалывалась, душу выворачивало. Лектор был в темных очках и закрывался газеткой. Вином начинали торговать после полудня и к тому времени в толпе страсти накалялись. Приезжал наряд милиции, чтобы поддержать порядок. «Тихо, граждане! Не толкайтесь, заходите по очереди!» — но милиционеров не слушали, задние напирали так, что вылетали стекла у двери, работали локтями, сбившись в кучу и стремясь пробиться к прилавку раньше других. Многие были уже навеселе, с бордовыми лицами и блуждающим взглядом, уговаривать таких бесполезно. Галкин-старший складывал газету в карман и тоже налегал плечом. Спереди давили те, кто хотел без очереди, сзади налегали, стараясь упредить, сердитые очередники. Галкина, как вагон в составе поезда, то сдавали назад, то толкали вперед, и он шел по чьим-то ногам, подставляя свои. Моральный урон был ощутим и заставлял отца ожесточиться. «Мне на поминки! — кричал он. — Пропустите!» Но фокус был известный, в ответ лишь смеялись, грубо и нахально. «А может, на свадьбу, дед, ты не ошибся?»

Чаще всего водки не хватало на всех и Галкин-старший выходил, прижав к груди трясущимися руками две бутылки сухого вина. Пил он его с отвращением, испытывая изжогу. Искать другой магазин и начинать все сначала у него не было сил. Домой Галкин-старший приходил не сразу, искал понимания и родственную душу. Звонил в подвал, к слесарю Паше, цыганистому и шустрому пареньку. Тот рад гостям в любое время суток, среди бела дня и в ночь-полночь.

На столе в этот раз кавардак: селедочные кишки размазаны по газетке, общипанная полбуханка хлеба зачерствела, стаканы захватаны и пусты, головки репчатого лука раскатились по углам. Увидев гостя, Пашка встал, шатаясь и тряся кудлатой головой:

— Я не пьян, Андреич, могу еще… Ты думаешь, пьян? Нет, ей-богу! Сперва докажи… Бутылки принес? Молоток! Хочешь, по ниточке пройду?

Слесарь зашелся в кашле, утробном, пугающем, удушливые спазмы заставили его на мгновение протрезветь, он утих и опустился на стул:

— Да, я пьян… Уходи… Спать буду. Никогда еще так не напивался.

Галкин-старший смотрел на него с отвращением, собравшись уходить. Но Паша вдруг вскочил:

— Не уходи, Андреич! Не сейчас, потом… Сейчас я хочу выпить! Давай выпьем, налей себе и мне…

Домой Галкину идти не хотелось, нет ничего хуже, чем пить в одиночестве. В конце концов он не настолько опустился: Паша это понял, хохочет в предчувствии выпивки. Курит жадно, затыкая рот сигаретой и не успевая сомкнуть губы, поэтому дым валит изо рта обратно, но Пашка этого не замечает, лишь переводит сигарету. В груди у него опять копится удушливый ком, подступает к горлу, захватывает дыхание. Пашка терпит, крепится, вытирая слезы кулаком, ему не хочется выдавать свои болячки перед гостем. Галкин-старший впивается взглядом в его страдающее лицо и говорит со злостью:

— Умрешь ты скоро, Паша. В другое время не стал бы говорить, пощадил, но теперь скажу. Ты много пьешь, так нельзя, видать, уже никогда не протрезвеешь… До гробовой доски!

Пашка с испугом слушает, глядя в сторону, в одну точку на стене. И словно в подтверждение словам Галкина-старшего, кашель вырывается со стоном, влажный, грудной. Пашка валится поперек кровати, свесив ноги плетьми, его спина становится мокрой от пота:

— Не буду пить, Андреич! Ты правду говоришь, иначе крышка… А почему ты рад? Почему?! — причитания прорываются сквозь приступы кашля.

«Получается форменное убийство! — подумал Галкин-старший. — Надо вызвать врача!» — Ничего подобного он не видел, даже не знал, что можно так упиться, так страдать.

Приступы кашля у Пашки повторялись, заставляя Галкина страдать почти физически.

— Ну хватит, хватит! Ты чего добиваешься, Паша, чтобы я вызвал врача?

Врач вряд ли придет, пришлет милицию. Пашка немного оправился и встал. Пошел к столу, на ходу выворачивая карманы брюк: в воздухе заколыхались использованные автобусные билетики, покатилась медная монетка.

— Я пуст, Андреич! Налей в долг… Просадил все деньги: свои, жены…

Он не мог отвести взгляда от непочатой бутылки, стоявшей на столе, и не понимал, почему медлит Галкин. Схватил вдруг бутыль из-под носа хозяина и прижал к груди. Галкин вскочил, побледнев. Пашка бегал по комнате, увертываясь, скакал по кровати, столу, не отдавая бутыли. Выскочил из комнаты во двор.

— Куда?! — заорал Галкин-старший. — Убью, Пашка!

И были страшные ругательства. На улицу он выйти не рискнул, тем более гоняться с Пашкой. Далеко не убежит, до первого постового… Теперь с такими разговор короткий. Их высмеивали в газетах, по радио. Печатались статьи, сталкивались мнения. Приводились доводы. Чья-то мать через газету просила спасти ее сына и семью: он забросил все, кроме бутылки. Не о Пашке ли речь? Жены сетовали на мужей, мужья на хмельных жен, родители на детей, дети на родителей, и все вместе — на проклятое зелье.

Галкин-старший распил бутылку лишь поздно вечером, не устояв от соблазна. Хватит с него Пашки. Надо работать. Кафедра планирования и экономики в техническом вузе никогда профилирующей не была, экономику и управление производством студенты изучали между делом, в нагрузку.

Экономика социализма, самая прогрессивная и передовая, гарантировала обществу спокойную жизнь в веках. Достаточно было знать ее общие законы, не внедряясь в частности. Капитализм себя изжил, загнивает, будущее за социализмом. Надо лишь немного подождать этого будущего изобилия и справедливости, оно придет само собой согласно законам общественного развития. Сидеть сложа руки, конечно, не надо, работать в меру сил, целиком положившись на передовую экономику и плановое ведение хозяйства. Примерно так уяснял себе курс экономики студент-пятикурсник, выходя с зачета с сознанием полной ясности и безоблачности. Не принято было заострять его внимание на некоторых тревожных тенденциях в развитии экономики в последние годы. Студенты наблюдали бурю мнений, споров, столкновений в печати и прочих средствах массовой информации, на лекциях пока что была тишь и гладь. Лишь бы не схлопотать «неуд». Преподаватели за рамки инструкций и методических пособий высшей школы обязаны были не выходить, пока не утихнет шквал и не выработается общая линия. Придут новые инструкции насчет курса экономики и планирования, методические разработки и списки рекомендуемой литературы, а с ними полная ясность и штиль. Так думали старые профессора и доценты кафедры. Галкин разделял их мнение.

Молодежь, похоже, не желала штиля и ясности, бросилась в поиски, без инструкций и методпособий. Каждый мог теперь, не оглядываясь на вышестоящего, попытать счастья в поиске спасительного экономического рычага…

Молодым терять нечего, можно рискнуть. Остепененные лектора выжидали. Пока суть да дело завкафедрой сменил личную «Волгу» на новую модель, дальновидно полагая, что внедряемый хозрасчет может привести к упорядоченности распределения благ по труду, а не по прошлым заслугам в виде докторской диссертации, положения и выводы которой ныне разом обесценились и стали поразительной архаикой, вылезать с ними на люди было бы смешно. К даче на лесном озере он распорядился провести водопровод, огородил ее высоким забором, на случай ухода в отставку. На двадцати сотках земли, отхваченной от совхозных угодий, можно было заняться индивидуальной деятельностью, которая, согласно неофициальному мнению и подсчетам экономических умов, могла стать гораздо доходней профессорского оклада с почасовыми добавками. Профессор считать умел.

Доцент, несколько помоложе шефа, но из шустрых, умудрился подключиться к профессорскому водопроводу на озере и сделать нелегальный отвод для собственного сада с огородом, дачей и баней. Профессор лично отвинтил тройник нарушителя и вбил в его трубу еловую заглушку. Доцент, говорят, в чем мама родила выскочил из бани, схватил колун с сосновой плахи и бросился на многоуважаемого профессора.

Что было дальше, не стоит продолжать, к экономике и научному планированию это не относится, тем более, что областная газета в лице спецкорреспондента побывала на месте и опросила свидетелей и милицейский наряд, выезжавший утихомиривать научные страсти возле водонапорной трубы. Статья в газете называлась удивительно метко и едко: «Двойка по поведению», с чем и поздравили читатели корреспондента, а также доцента с профессором. Доцент оказался существом слабым и на лекциях больше не показывался. Профессор, крепкий орешек, служил как ни в чем не бывало, даже попросил себе больше часов, за счет заробевшего коллеги с синяком под глазом.