Вячеслав Козляков - Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству

• Название: Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03724-3

Последняя московская царица, отвергнутая жена царя Петра I, монахиня Елена, заточенная сначала в Суздальском Покровском монастыре, а затем в бастионе Шлиссельбургской крепости, и, наконец, «государыня-бабушка», считавшаяся важной и влиятельной персоной во время короткого царствования ее внука, императора Петра II, — это всё разные стороны биографии царицы-инокини Евдокии Федоровны Лопухиной. Но судьба этой несчастной женщины интересна не только сама по себе. В ней, как в искривленном зеркале, отразилась вся Петровская эпоха — несомненно, величественная и грандиозная в своих свершениях, но страшная для тех, кому довелось оказаться рядом с «царем-реформатором». Одна из главных жертв петровского царствования, царица Евдокия является «неудобной» фигурой для апологетов Петра. Ведь отношение к ней во многом определяет понимание истории всей Петровской эпохи. Как только вспоминается ее имя, неизбежно возникают вопросы о цене реформ Петра, о том, что происходило с людьми, ввергнутыми в пучину исторических перемен, равно как и о том, насколько вообще необходим и возможен был столь решительный и бесповоротный разрыв с традициями и наследием Московского царства… Обо всем этом, привлекая огромный фактический материал, рассуждает давний автор серии «Жизнь замечательных людей», доктор исторических наук профессор Вячеслав Николаевич Козляков.

---

Еще одной вехой в монастырском житии царицы Евдокии стал официальный брак царя Петра I и Екатерины 19 февраля 1712 года (их тайное венчание произошло годом ранее). Всем, кроме самой первой жены царя Петра, стало очевидно, что она утешалась ложными надеждами на возвращение во дворец, принимая желаемое за действительное. В окружении царицы Евдокии ходили следующие разговоры: «Вот бывшая царица все чаяла, что государь ее возьмет и будет она по прежнему царицею с пророчества епископа Досифея; когда он был архимандритом (новоспасским в Москве), принес к ней две иконы и велел ей перед ними класть по нескольку сот поклонов; а Досифей от тех икон будто видел видение, что она будет по прежнему царицею, и от того она чуть не задушилась, поклоны кладучи». Осуждал церковные власти за их молчание о фактическом двоеженстве царя Петра и Степан Глебов, отнюдь не забывавший царицу после встречи с ней в Суздале. Глебов сокрушался в разговорах с архимандритом Досифеем по поводу того, что все молчат, ведая о второй женитьбе царя, когда у него уже есть жена, находящаяся в монастыре: «Для чего вы, архиереи, за то не стоите, что государь от живой жены на другой женится»{187}.

Трудно было сыскать такой же доходчивый аргумент для обвинения Петра I в разрушении старины и привычных норм поведения. Царица Евдокия и ее взрослый сын становились символами отверженного Петром «правильного» порядка Московского царства. Странная, конечно, судьба была у царицы Евдокии! Ведь с самого начала ее свадьба была не просто царской свадьбой, а одним из тактических шагов в борьбе Милославских и Нарышкиных, и в течение всей последующей жизни ее стремились включать в эту политическую игру, хотя ее интересовали совсем другие, простые и земные вещи.

Петр I вступил в новый брак практически одновременно с сыном царевичем Алексеем, разрубая узлы накопившихся семейных проблем. Главная проблема престолонаследия при этом никуда не исчезла, а только обострилась. Ведь первому сыну царя Петра принадлежали все права на царство, и уйти от этого было невозможно, если только резко, по-петровски, не развернуть российский «корабль» другим курсом. Царь Петр давно задумался о будущей судьбе царевича. Собственный опыт женитьбы на Евдокии Лопухиной, боярышне из русского рода, он совсем не хотел повторять для сына. Петр настоял на том, чтобы царевич сам предварительно отправился за границу к иноземным дворам и там познакомился с будущей невестой, сделав самостоятельный выбор. Условие было одно: чтобы будущая жена царевича была обязательно иноземных княжеских кровей. Об этом царевич говорил сам в переписке со своим духовником, открывая ему, что нашел в Саксонии невесту, княжну, состоявшую в родстве с польским королевским домом. «А я уже известен, — делился царевич с духовником планами отца, — что он не хочет меня женить на русской, но на здешней, на какой я хочу. И я писал, что когда его воля есть, что мне быть на иноземке женатому, и я его воли согласую, чтоб меня женить на вышеписанной княжне, которую я уже видел, и мне показалось, что она человек добр и лучше ее здесь мне не сыскать»{188}.

14 октября 1711 года царевич Алексей Петрович женился на княжне Софии-Шарлотте брауншвейгской и вольфенбюттельской. Свадьба прошла во дворце польской королевы в саксонском городе Торгау. Петр известил Сенат о том, что на свадьбе «довольно было знатных персон», а «дом князей вольфенбительских, наших сватов, изрядной». Это действительно было так. Сестра невесты была женой австрийского императора, что обещало в будущем замечательные дипломатические перспективы для Московского царства. Но, заставляя сына жениться на «иноземке», царь Петр повторил главную ошибку своего первого брака. Свадьба царевича Алексея тоже оказалась результатом политических расчетов. И все приготовления к ней скрывались от подданных, как было со свадьбой самого царя Петра и царицы Евдокии. Слова Петра: «Слава Богу, что сие счастливо свершилось» можно толковать и в другом смысле: избавления от неизбежных разговоров по случаю отсутствия на этой свадьбе настоящей матери царевича. В Россию кронпринц и кронпринцесса у как стали называть царевича Алексея и его жену при дворе Петра, приехали только в 1713 году.

Епископ Досифей, находясь на ростовской кафедре, не забывал царицу Евдокию, хотя и не мог дальше помогать ей напрямую, как это было во времена его управления Спасо-Евфимиевым монастырем. Но его преемник в Суздале архимандрит Кириак продолжал почитать царицу Евдокию так же, как это было и во времена Досифея. Много позже архимандрита Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Кириака тоже привлекут к следствию в Тайной канцелярии и припомнят ему, как по всем большим церковным праздникам и тезоименитствам он «с почестью к бывшей царице хаживал и руку ей целовал, с 710-го едва не по вся годы, и пивал у нея водку и ренское, и видал ее в мирском платье». Кстати, выясняется, что новый суздальский митрополит Ефрем первым из суздальских архиереев нарушил запрет на встречи с царицей, показывая пример настоятелям монастырей и другим церковным служителям. Еще одно обвинение архимандриту Кириаку гласило, что он «однажды, при бывшем Суздальском архиерее, в келье ея бывшей царицы, обедал, и подачи от нея к нему присылываны, также и в Спасской Ефимьев монастырь она, бывшая царица, приезжала, и он Кириак служил при ней молебен и почитал ее за царицу»{189}. И пусть не все, о чем говорилось в обвинении, оказалось правдой; очевидно, что жизнь царицы Евдокии в Покровском монастыре со временем не ухудшалась, а, напротив, менялась к лучшему. С ней всё больше считались, как с матерью уже вступившего в брак наследника царства.

Ростовский епископ Досифей использовал разные возможности, чтобы продолжать помогать царице Евдокии. Снова оказавшись в Суздале на похоронах митрополита Ефрема в марте 1712 года, он представил царице своего зятя Ивана Жиркина. Семья родной сестры епископа жила во Владимире, а ее муж служил подьячим казенного приказа Владимирского Рождественского монастыря. Сыщики Тайной канцелярии впоследствии добрались и до Ивана Жиркина. Первый раз в 1718 году его расспросили, учинили наказание батогами, но отпустили. Два года спустя допрос повторили, и Жиркин дал уже более подробные показания о поездках царицы Евдокии из Суздаля во владимирские монастыри[30]. Зять епископа Досифея говорил, что «видал ее бывшую царицу всегда в белицыном платье, а что она была пострижена, о том он Иван не ведал». Жиркин подтверждал, что вокруг царицы со временем сложился круг добровольных помощников и слуг, не особенно думавших об опасности, которую несло с собой знакомство с опальной женой царя.

Пока царь Петр и царевич Алексей находились за границей, наблюдение за царицей Евдокией в Суздале ослабло. Можно было подумать, что она смирилась со своей участью, но это не так. Непонятно, откуда бывшая царица брала силы, на чем, кроме ее собственной веры, основывалась ее надежда на лучшее? Но царица по-прежнему была уверена, что жизнь ее изменится. А до этого времени, как рассказывали Иван Жиркин и другие свидетели, она ездила из Суздаля во владимирские монастыри — Боголюбов, патриаршие домовые монастыри Кузмин и Сновидский, Федоровский (приписной к Владимирскому Рождественскому), посещала Никольскую церковь в селе Кусуново и Никольскую же церковь на погосте, «что на Поле». Поездки на богомолье поддерживали ее, ведь во время службы там молились за царя и благоверную царицу Евдокию Федоровну, их сына царевича Алексея Петровича, не вспоминая царицу Екатерину Алексеевну и ее детей.

Каждый выезд царицыного поезда из Покровского монастыря в Суздале сопровождался мерами предосторожности, чтобы как можно меньше людей знало о ее паломничестве. Хотя скрыть что-нибудь было трудно. Сама царица Евдокия путешествовала в закрытой карете, встречалась только с настоятелями и настоятельницами монастырей, а монахи должны были оставаться в кельях, пока она молилась. Она привозила с собой своего священника Гавриила, сына ее духовника Федора Пустынного. Гавриил был священником церкви Пира и Павла в Суздале, располагавшейся рядом со входом в Покровский монастырь (напротив Благовещенской надвратной церкви). Вместе с царицей постоянно пребывала ее компаньонка и наперсница всех дел монахиня Каптелина, певшая на клиросе с другими доверенными монахинями. По прежней дворцовой привычке царица держала у себя в услужении «карла» Ивана Терентьева, тоже покинувшего дворец, чтобы жить рядом с ней в Покровском монастыре. В паломнических поездках участвовали немало служителей царицы и слуг монастыря, обеспечивавших всем необходимым этот миниатюрный царский двор. Иван Жиркин вспоминал, что «в тех проездах под нею бывшею царицею было монастырских подвод по пятнадцати или больше, а знатные монастырские служки ездили на своих лошадях верхами». И таких верховых всадников, сопровождавших карету царицы, тоже было около десятка.