Семен Крутов - Синие солдаты

• Название: Синие солдаты
• Автор: Семен Крутов
• Жанр: О войне
• Год: 2003

Студент филфака, красноармеец Сергей Суров с осени 1941 г. переживает все тяготы и лишения немецкого плена. Оставив позади страшные будни непосильного труда, издевательств и безысходности, ценой невероятных усилий он совершает побег с острова Рюген до берегов Норвегии…

Повесть автобиографична.

---

Вихри снега застилали наши глаза, лошадь выбилась из сил, и мы потеряли дорогу. Казалось, гибель была неизбежной. Впереди была целая ночь, а вьюга все усиливалась. Но мой возница все время успокаивал: «Ничего, барин, ничего». Он отпряг лошадь, привязал ее за повод к саням, опрокинул их. Мы залезли с ним под розвальни, постелив один тулуп под себя и одевшись другим.

Вьюга бушевала всю ночь, и всю ночь мой возница повторял: «Ничего, барин, ничего!» Под утро вьюга стихла. Мы вылезли из-под розвальней, откопали сани, впрягли лошадь и благополучно добрались до Петербурга. Будучи еще не один год в России, я часто слышал это «ничего» при самых различных обстоятельствах. И я завещаю потомкам никогда в жизни не воевать с Россией, ибо у русских на любой случай жизни и есть свое «ничего», о котором никогда не надо забывать».

«Так вот в чем дело! Вот что взбесило генерала Шварца! — Ридлинг нервно заходил по комнате, куря сигарету за сигаретой. — Кто прав? Бисмарк и этот пленный студент или фюрер и генерал Шварц? — Ридлинг пытался успокоить себя, но сомнения продолжали мучить его: — Германия одна против всего мира. Свободу она несет другим народам или смерть и рабство? — Он вспомнил расстрелы детей и женщин, бесконечные вереницы изможденных пленных, идущих но дорогам, томящихся в лагерях, истязаемых на работах. — Конечно, смерть и рабство. А своему народу? Что тот получит взамен бесчисленных жертв на фронте, взамен экономической разрухи? Лишь утопические обещания счастья…»

Устав от этих мыслей, он бросился на диван, но только к рассвету ему удалось забыться коротким, тяжелым сном. Во сне к нему пришел пленный студент. Он насмешливо посмотрел на него и подчеркнуто вежливо сказал: «И что вы до сих пор раздумываете? Правда-то на нашей стороне. Вожди приходят и уходят, а народы остаются». И, прогрохотав колодками, он вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Ридлинг, вздрогнув, проснулся. В комнате было темно и тихо.

— Фу ты! — пробормотал он, осознав, что это был только сон.

Дверь барака внезапно распахнулась. Вошли сухопарый шеф ревира, фельдфебель Кауфман и пучеглазый унтер-офицер Бергер.

— Aufstehen! — заорал Бергер.

— Те, кто в силах был как-то передвигаться, поднялся.

— Где есть чельовек, который кофориль с генераль?

В бараке воцарилась тишина.

— Не признавайт? Кто есть дневальный?

— Я! — Из темного угла выступил солдат в шинели с поднятым воротником.

— Который чельовек кофориль с генераль?

— А я и не заметил, кто с ним говорил, — ответил дневальный, отводя глаза.

В ревире рядом с Сергеем находился и тамбовец Тимофей. Судьба снова свела их: Тимофей заболел тифом. Снова встретившись, они стали держаться вместе. В то время как дневальный отвечал на вопросы унтера, Сергей спал. Тимофей незаметно прикрыл его лицо полой шинели.

— Сейчас мы найдем, — зашипел фельдфебель, подходя к нарам и всматриваясь в лица заключенных.

— Aufstehen! — заорал он.

Сергей, вздрогнув, проснулся. Он медленно встал, пошатываясь.

— Funf und zwanzig! — заорал фельдфебель.

Мертвенно-бледное лицо Сергея стало пепельно-серым, но ни один мускул не дрогнул.

— Передайте сейчас же полицаю, — сказал по-немецки фельдфебель Бергеру.

— Jawol! — рассеянно взглянув на Сергея, козырнул унтер-офицер.

— Выпороть сейчас же! — процедил уходя фельдфебель. Вслед за ним вышел из барака и унтер. Не прошло и минуты, как дверь распахнулась и вошел санитар.

— Сергей Суров, на осмотр к доктору! — крикнул он.

— Иди и не возвращайся, — шепнул Сергею тамбовец.

Сергей быстро надел шинель и вылетел из барака.

Через пять минут возвратился унтер в сопровождении полицая Мишки Пучка, маленького, круглолицего, в синем мундире вильгельмовских времен, стянутом русским офицерским ремнем. Должность полицая никак не шла ему. Лицо у него было добродушное, веселое, улыбчивое, в глазах всегда мелькали искорки-смешинки. На правой руке на ремешке у Мишки болталась плеть. — Который тут генеральский крестник? Выходи!

Все молчали. Унтер подошел к нарам Сергея, но там было пусто. Рядом, слегка посапывая, лежал Тимофей. Унтер не обратил особого внимания на лицо Сергея, но место, где тот лежал, приблизительно помнил.

— А, перелег, свинья, — пробормотал он. — Aufstehen! — заорал он на Тимофея.

Тимофей поднялся.

— Комм, — указал на скамейку унтер.

— За что это он тебя благословил? — спросил Мишка.

— Я и сам не знаю, — глухо пробормотал Тимофей. — Наверно, физика не пондравилась!

— Снимай штаны и ложись на скамейку!

— Охо-хо, на старости-то лет привелось, — простонал Тимофей, снимая штаны.

— Anfangen! Schnell! Schnell![11] — торопил сзади пучеглазый унтер.

Мишка взмахнул плетью и резко ударил. Тело Тимофея конвульсивно дернулось.

— 1, 2, 3, 4, - считал унтер.

Мишка делал вид, что плетку опускает с силой, на самом деле он опускал ее лишь сверху. Когда плетка почти прикасалась к телу, он сдерживал ее, чтобы смягчить удар.

Унтер, закурив сигарету, продолжал считать. Сзади тихо открылась дверь барака: возвратился фельдфебель. Лежавшие на нарах пленные делали Мишке едва заметные знаки, но он, увлекшись искусством хитрого сечения, ничего не замечал.

— 23, 24, 25, - закончил унтер и повернулся к двери, чтобы уйти.

— Verflueckte! Schweine![12] Разве так бьют! — заорал фельдфебель на Мишку. — А ну-ка, дай плетку! Я тебя сейчас научу, как порют в Великой Германии! Ложись сам!

— Герр фельдфебель, — умоляюще взвыл Мишка. — Простите ради Бога! Я из доходяг, у меня нет силы бить по-другому!

— Молчать, — заорал фельдфебель. — Ложись!

Покорно спуская штаны, полицай Мишка поплелся к скамейке, с которой Тимофея как ветром сдуло. Забившись в свой угол, он притаился, опасаясь, что его снова положат на скамью.

Фельдфебель снял с себя шинель, бросил ее на руку унтеру и по локоть засучил рукава мундира. Удар плетки со свистом рассек воздух, и когда плетка прикоснулась к телу, он слегка подернул ее на себя. Брызнула кровь, и сразу же вздулась багровая полоса.

— Вот так надо пороть, — прохрипел он. — 1, 2, 3, 4, с бешенством, взмахивая плеткой и опуская ее, считал удары фельдфебель. — 25, - хрипло закончил он и вытер рукавом мундира пот, выступивший на лбу.

Мишка со стоном поднялся и дрожащими руками стал натягивать штаны. Часть его тела, предназначенная для сидения, превратилась в кровавое месиво. С клочьев содранной кожи стекала кровь.

— В следующий раз будешь знать, как надо пороть, — бросая под ноги Мишке его плетку, злобно сказал фельдфебель и вышел, с силой хлопнув дверью.

Через полчаса, когда Сергей возвратился от доктора, Тимофей, ворочаясь с бока на бок на койке, буркнул ему сквозь зубы:

— Вернулся, философ!

— А что?

— А что? Ничего! — ответил Тимофей и отвернулся лицом к стене.

— Он тут за тебя порку принял, ты его не тревожь, пусть человек в себя придет, — ответил за него сосед с другой стороны, бывший моряк Федор.

— Это кто же тебя просил? — гневно накинулся на Тимофея Сергей.

— На войне как на войне. Сам погибай, а товарища выручай, — добавил улыбаясь Федор.

Глава VI Тринадцатый апостол

Открылась дверь, и в барак вошел остролицый австриец Вилли.

— Guten Abend, kamraden![13] — весело крикнул он с порога.

— Добрый вечер, Вилли, — со всех сторон ответили пленные.

— Что это вы такой веселый сегодня? — спросил дневальный.

— О! У меня сегодня праздник: завтра еду на фронт, а это смех сквозь слезы. А впрочем, как говорится, wszystko jedno. Фронт так фронт. Там, на войне, открытое убийство, а здесь тихое убийство. Где есть Сергей?

— А там, на своем месте! — махнул в конец барака дневальный.

— Я вот сигарет принес. Это на всех камарадов! — сказал Вилли дневальному, отдавая пачку сигарет.

Потом он подошел к нарам, где лежал Сергей. (Сергей хорошо говорил по-немецки, чем и заслужил расположение Вилли).

— Я к вам с большой просьбой, Сергей, — заговорил он тихо по-немецки. — Завтра я еду на фронт, а там всякое бывает. Говорят, что ваши якобы убивают пленных. Я, конечно, в это не верю, но… допускаю. Есть всякие люди и у вас. Один мой товарищ, уезжая на фронт, взял у русского пленного записку, в которой говорилось о его хорошем отношении к русским заключенным. Недавно я был в отпуске и узнал, что его мать получила через швейцарский Красный Крест письмо, в котором он сообщил, что находится у вас в плену. Мол, живет хорошо. Будь добр, дай мне такую записочку, — шептал Вилли.

— С удовольствием, хоть десять. Только нет ни бумаги, ни карандаша.

— У меня все есть. — Вилли протянул Сергею карандаш и тетрадь. — Десять записок мне не надо, а две-три пригодятся. Я через час приду к тебе. Только осторожнее, чтобы никто не увидел, — добавил Вилли, поднимаясь, и внезапно с нарочитой веселостью, обращаясь ко всем, сказал: