Юрий Аракчеев - Зажечь свечу

• Название: Зажечь свечу
• Автор: Юрий Аракчеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Проблемы, затронутые в повестях и рассказах Юрия Аракчеева, близки всем нам. Разнообразными художественными средствами автор утверждает дорогие для нас принципы: честность, добросовестность, гражданскую активность, чувство Родины, верность человека тому лучшему, что он несет в себе; пишет о красоте и изначальности природы.

---

По тропинке вдоль берега я не проехал и километра. Она и с самого начала была узкой, рискованно петляющей между большими булыжниками, быстро ехать было нельзя — а время все-таки неуклонно шло к вечеру, — и, когда тропинку стали наглухо перегораживать огромные валуны, я решил, что нужно подниматься наверх и возвращаться к дороге, иначе не успею в Тарусу дотемна.

Передо мной высилась почти отвесная, поросшая кое-где травой, кустарником и маленькими деревцами, а кое-где просто осыпающаяся стена берега — отвесный склон дикой горы… Местами все же виднелись и более пологие участки, на которых упорно держались прямые сосны, но упорство их казалось упорством отчаяния. Возвращаться назад не хотелось, а дальше по берегу впереди стена, казалось, была еще круче. И настолько я был уверен в своей удачливости, в своих вернувшихся вдруг силах, что, не думая, крепко ухватив велосипед за руль, смело ринулся на штурм обрыва.

Когда я сейчас вспоминаю эту стену и велосипед, который с рюкзаком как-никак весил все-таки кое-что и на своих больших колесах неудержимо стремился вниз, грозя увлечь за собой и меня, а уцепиться было не за что, да и нечем было цепляться, потому что обе руки были заняты велосипедом, и только чудо, казалось, поддерживало меня, не давая буквально загреметь вниз, и я все же упорно, медленно, сантиметрами, полз в гору — и вполз наконец еле живой! — когда я сейчас вспоминаю все это, я, разумеется, думаю, что нельзя было так рисковать, да и не к чему — в первый же день путешествия, на ночь глядя, — но тогда было все нипочем, и даже в самые рискованные моменты я ни на миг не терял уверенности в том, что все окончится благополучно.

Руки ныли, особенно бицепсы, тело намокло от пота — купание полетело к черту! — солнце уже было довольно низко, а мне еще ехать и ехать — надо ведь до шоссе добраться, а я понятия не имею, сколько до Тарусы и далеко ли вообще шоссе. Хорошо еще, что велосипед не пострадал… Но я чувствовал себя мужчиной.

Через двести метров выяснилось, что стоило проехать по тропинке вдоль берега еще немного, обогнуть мыс, и там прямо от берега начинался великолепный подъем зигзагами — дорога для автомашин…

И вот — шоссе Серпухов — Таруса, недавно отремонтированное, гладкое, сумерки, прохладный воздух, комары и мошки, бьющие в лицо, сумасшедшая гонка, головокружительная скорость на спусках, стадо коров и пастух, удивленно провожающий меня взглядом, и наконец мостик через реку Тарусу, приток Оки, первые домики и впереди — подъем на высокий бугор, россыпь изб и каменные дома.

Странное дело: сейчас, вспоминая, как я мчался к Тарусе, по пояс голый, в велошапочке с козырьком, в шортах, возбужденный этой гонкой, и как увидел Тарусу и первых женщин, что сидели на лавочках у плетней, и как у первых же решил спросить насчет ночлега — не хотелось сейчас одолевать подъем, да и искупаться надо бы успеть перед сном, и поесть что-нибудь, — а они ответили, что в городе есть гостиница, что меня, честно говоря, немного разочаровало (у жителей-то интересней!), хотя и успокоило, — я помню, что начало как будто темнеть. Да и по времени сколько уже прошло — в Серпухове был около четырех, а потом и дорога, и отдых, и купание, и этот подъем, и опять дорога. Да, еще помню, когда встретил пастуха со стадом, были сумерки, почти вечер… Но я столько еще успел увидеть и сделать в оставшееся до темноты время, что на самом деле не понимаю, как же это могло произойти.

Зная теперь, что в городе есть гостиница, а город — как раз там, на подъеме, я с трудом одолел этот подъем, едва не поддавшись искушению слезть с велосипеда и вести его рядом. После нескольких расспросов нашел наконец гостиницу — маленькое двухэтажное здание. Нужно было, наверное, переодеть шорты на брюки — кто их знает, как здесь принято, — но я лихо соскочил с велосипеда, прислонил его к забору и решительно направился к администратору. Вежливая женщина в окошечке сказала, что да, места у них есть. И даже найдется куда велосипед поставить.

Я быстро переоделся, спросил о столовой — оказалось, что даже еще туда успеваю, — и, легкий, уверенный, довольный собой, направился ужинать.

Вот теперь точно вспоминаю, что было около восьми, — в восемь столовая закрывалась, я в нее успел, но тут же после меня дверь заперли.

За столами никого не было. На раздаче тоже никого. Но когда я позвал, из кухонной двери выпорхнула черненькая миловидная девушка. Улыбаясь, взяла у меня чеки…

Она была очень милая (студентка-практикантка?), черненькая, голубоглазая, с ямочками на щеках… И это тоже было, конечно, неспроста. Пионерский лагерь — давно, давно… — и тоже черненькая, тоже голубоглазая девчушка, похожая на эту, с такими же ямочками, с такой же вот точно улыбкой…

Ошеломленный, очарованный, размягченный, я сел за стол и, хотя с аппетитом уплетал свой ужин, все же лихорадочно соображал, что нужно мне теперь немедленно сказать и сделать. Пригласить купаться?.. Да, именно! Работа у нее ведь закончилась, день жаркий, река совсем рядом… Стоило только подумать так — и вот мы уже с ней на берегу Оки, любимой моей реки, вот мы весело приближаемся к воде — никого нет поблизости, пляж пустынен в это позднее время, хотя солнце еще не село, его желтые блики сверкают на быстрой воде, золотят нашу загорелую кожу. Да-да, летят во все стороны брызги, звенят наши молодые голоса, мы плаваем, борясь с течением, наконец, искупавшись, выходим — легкость, прохлада, чувство свежести, капли на нашей коже… А потом мы уже в лодке, плывем по Оке, солнце садится, тихо и спокойно кругом…

Когда я наконец отвлекся от своих пылких фантазий и посмотрел в ту сторону, где только что была девушка, ее там не оказалось. Выставив все, что мне полагалось по чекам, милое создание упорхнуло и не появлялось больше — потому конечно же, что я ведь и был тем последним посетителем, после которого можно идти домой. Увы, увы…

Вместо девушки в зале появилась женщина с тряпкой и принялась вытирать столы, потом старушка уборщица вышла с ведром и начала мыть пол. А я посидел с минуту, грустно посмеиваясь над собой, вздохнул печально, но затем бодро встал, узнал у старушки, в котором часу открывается столовая завтра, с оптимизмом проследовал через зал к выходу, спустился по темной деревянной лестнице, распахнул дверь на улицу и — зажмурился.

Меня ждала освещенная ярким заходящим солнцем Таруса.

Намечая маршрут, я нарочно выбрал путь через Тарусу, потому что много слышал о ней. Я понимал, что такой человек, как Паустовский, не стал бы так восхищаться этим маленьким городком, если бы он был того не достоин. И все же я немного боялся разочарования, которое так часто бывает, когда мы многого ждем. Но тут о разочаровании не могло быть и речи…

Сначала была площадь, маленькая площадь с заколоченным почему-то Домом культуры, много приветливых, оживленных людей. «Где здесь купаются, не скажете ли? Как пройти к Оке?» — мои вопросы. Наконец дорога под уклон, старые иссохшие лодки вверх днищами на обочинах. Внизу — Ока… Игрушечная отсюда пристань, неподвижные лодочки с рыбаками, пологий противоположный берег, лес.

— Скажите, где же здесь все-таки купаются?

— Вон на той стороне, городской пляж. Там лучше всего, песок.

— Ну, а как туда перебраться?

— На лодке. Вон, у пристани лодочник.

Когда я, торопясь, обратился к лодочнику, здоровенному парню в тренировочном костюме, он критически осмотрел меня и спросил:

— Сам-то грести можешь?

— Конечно, могу.

— Ну и бери лодку, вон она. Отвяжи и бери, потом на место поставишь.

Уже выплыв на середину, дрожа от сдерживаемой радости — вот ведь везение! — я все еще посматривал на лодочника, все боялся, что он передумает, крикнет, что я, мол, не так гребу или что лодка ему спешно понадобилась, но он и не глядел в мою сторону. Ни документов не взял, ни денег…

Как в светлом детском сне, плавал я на лодке вдоль противоположного берега, купался в теплой вечерней воде, перевез какого-то парня через Оку, потом двух отдыхающих из тарусского дома отдыха. Это были, видимо, муж и жена, пожилые, и муж спросил у меня, как там в Москве, давно ли оттуда. Я сказал, что был в Москве только сегодня, и сам поразился этому простому факту, — казалось, уже так много времени прошло с тех пор. С кем-то еще разговаривал, перевозил кого-то… Потом привязал лодку на место, темнело, лодочника не было поблизости.

В поздних сумерках я поднимался по крутой, мощенной булыжником улице в центре Тарусы. Булыжник был белый, и дорога светлела впереди, поднимаясь в гору. Проходили мимо люди, две девчонки встретились лет по шестнадцати, хорошенькие, внимательно посмотрели на меня, осторожно съехал на малых оборотах навстречу мотоцикл. Наверху был перекресток, и словно какая-то сила влекла наверх, к перекрестку, в ногах не было и намека на усталость. У перекрестка, не раздумывая, я свернул направо и тут же, пройдя лишь несколько шагов, увидел их. Деревья, о которых мечтал в детстве, деревья моего детства. Я не знал толком, как они называются — то ли ивы, то ли осокори, — да это и хорошо. Деревья Моего Детства. Их было четыре или пять, а может быть, восемь, они стояли кряжистые, неохватные, кажущиеся в сумерках просто огромными. Корявая бугристая кора, толстенные ветви, горизонтально протянувшиеся над дорогой. Несмотря на возраст, они были полны жизни, сила так и выпирала из них, казалось, именно от избытка жизненных соков они так толсты, так мощны их стволы и ветви, так густа их зеленая, нигде не тронутая желтизной листва. Ни одного сухого сучка… По любой из нижних ветвей можно было бы ходить, как по буму, каждая из них была в один-полтора обхвата и, если посмотреть вдоль от начала ствола, терялась в дремучей путанице листьев. Какое раздолье для птиц: каждое дерево — целый город, да что там город — государство, зеленая живая страна, куда можно залезть и заблудиться среди ветвей.