Геза Чат - Сад чародея

• Название: Сад чародея
• Автор: Геза Чат
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905626-96-8

В сборник «Сад чародея» вошли новеллы, статьи, письма и дневниковые записи венгерского писателя, врача, музыкального критика Гезы Чата (1887–1919). Натурализм и психологическая точность сочетаются в произведениях Чата с модернистской эстетикой и сказочными мотивами, а его дневники представляют собой беспощадный анализ собственной жизни. Подобно многим современникам — Климту, Шиле, Фрейду, Кафке, Рембо, Гюисмансу, Оскару Уайльду, Чат «осмелился заглянуть в ящик Пандоры, хранящий тайны самых темных, неисследованных глубин человеческой психики».

---

Прошло еще одно лето. Как и раньше, осенью рыцарь больше не приходил.

Зима прошла в тоске и разочаровании. Косули грустно понурили головы, и даже хлеб с солью их не радовал. А что до сов, то они всегда были довольно угрюмыми — и это, в общем, неудивительно.

Когда же персиковое дерево зацвело в четвертый раз, все три девушки томились в ожидании рыцаря в трех разных углах сада. Но рыцарь не пришел.

Через несколько дней сестры поняли, что он не придет никогда.

Ночами, когда в их комнате спят столетние совы и шаловливые косули, девушки коротают время за прялкой и сказками, молча глядят на пламя свечи, а потом говорят и говорят — только о нем, только о рыцаре, пришедшем весной и ушедшим осенью — и обманувшем всех троих.

Пламя свечи отражается багровыми отсветами в слезах девушек. И старые совы хмуро качают головами:

— Ох уж эти девушки, поспать спокойно не дадут!

Вот она — старая история о трех девушках.

Маришка у матери Перевод Е. Сочивко

Маришка — это моя бабушка. Вот уже целых тридцать лет, как Маришка не встречалась со своей матерью. Хотя ее родной город, где все еще живет Майко (так мы зовем прабабушку), находится совсем недалеко от нас. Правда, на поезде туда можно добраться только с пересадкой, и потом еще ехать сорок пять минут на машине, и поэтому — по крайней мере, именно это она всегда говорила в свою защиту — Маришка так долго откладывала эту поездку. А ведь дочь она хорошая: всегда вовремя вспоминает о маминых именинах:

— Ой, а ведь завтра у мамы именины, надо бы ее поздравить. Бедняжка, и что-то она сейчас там делает…

Но в другие дни о Майко вспоминали редко. Иногда до нас доходили слухи, что она пристрастилась к вину и прочему спиртному и даже бутылочку рома может усидеть, если та попадет ей в руки. Такие домыслы Маришка яростно отвергала:

— Быть того не может, мама никогда не любила вина — никогда, с тех пор как я себя помню! На нашем венчании с моим покойным мужем Пинтером, она с трудом одолела полбокала, за новобрачных. Придумают же такое! Вот как-нибудь поеду и сама проверю.

И напрасно я объяснял, что если человеку уже девяносто пять, ему может захотеться вина, и это неудивительно, ведь сердце уже устало и замедляет ход. Маришка возмущенно перебивала:

— Может она и старая, но здоровая! Вот посмотри-ка на меня — мне семьдесят! И хоть бы что! Зачем мне вино? Чашечку кофе утром и еще одну после обеда, а больше ничего и не пью весь день.

Что же касается визита — с ним все как-то не складывалось. У внуков родились дети, и за одно лето моя бабушка Маришка стала прабабушкой, и одну за другой выхаживала после родов всех новоиспеченных матерей.

Но этим летом мне и самому захотелось навестить Майко и, наконец, результатом моих долгих уговоров стало такое письмо:

«Дорогая мама, если позволит время, приеду на следующей неделе. Дома все здоровы. У Маргит родился сын.

Уважающая и любящая дочь, вдова Дюлы Пинтера, урожденная Маришка Доннер. Если на следующей неделе не приеду, то через две недели уж точно».

Мы приехали к Майко уже слегка прохладным желтым августовским днем.

Первое, что мы почувствовали, зайдя в ее комнату, был тот особенный тонкий запах, какой бывает только в комнатах очень старых женщин — в нем сливались ароматы мяты, запылившихся писем, хорошо выглаженного и, должно быть, пожелтевшего белья, крошечных шкатулочек с драгоценностями, ладана и герани.

Прабабушка сидела в огромном кожаном кресле у окна, и смотрела перед собой с характерным для слепых мечтательным выражением лица. Свет, льющийся с улицы, ложился яркой белой полосой на ее тонкое бледно-желтое лицо. Она была одета во все черное, и ее серебристые волосы тоже прикрывал капюшон черной накидки.

Майко испугалась, когда Маришка с шумом ворвалась в комнату, а потом поцеловала ее руки, и расцеловала в обе щеки.

— Эх, Маришка-Маришка, разве ты не знаешь, что твоя бедная старая мать больна? Так пугать человека, — она улыбнулась. — Не годится это, Маришка. И не разбрасывай тут свои вещи. Каталин тебе потом покажет, куда все сложить.

Каталин была ее двадцатилетней служанкой. Прабабушка терпеть не могла старух и никогда не держала их в прислугах.

— Они скаредны и непочтительны к старикам!

Она нанимала молодых девушек, и для начала проверяла, хорошо ли те умеют читать вслух. Майко часто получала письма от внуков (и редко от детей) и была в курсе всех семейных новостей. Только в последнее время все забывала. Тогда у них с Каталин случались такие разговоры:

— Эй, Каталин, я что-то не помню, сколько детей у Луизы?

— Пять, госпожа.

— Неужто? Еще и месяца не прошло, как было трое.

— Я уже год здесь служу, и когда я пришла, их уже было четверо.

— Твоя правда, Каталин, иди я тебя поцелую.

И она целовала румяную веселую крестьянку. У прабабушки не задерживались те, кто ее не любил. Она часто просыпалась по ночам, и ей хотелось гулять. Тогда Каталин молча одевала ее, и они часок прогуливались под летним звездным небом.

Каталин разложила наши вещи, а мы сели на две скамеечки у ног Майко и та взяла обе наши руки в свои ладони. Со мной разговор был коротким:

— Учишься на врача и пишешь в газету? Ладно, но только смотри, будь хорошим доктором. Лучше этого дела ничего нет.

Потом заговорили о семейных и городских новостях. То, что другие понемногу обсуждали в тридцатилетней переписке, Маришка и Майко пробежали за вечер:

Что Маришкина бывшая подруга Ирма три раза выходила замуж, а потом, в прошлом году, умерла от рака… А самая младшая дочь Маришки, Маргит, умерла, рожая Пиштике — неделю назад как раз было пять лет — и виноваты были врачи…

Прабабушка в это не верила, потому что считала себя больной, постоянно думала, что с ее организмом что-то не так и не хотела плохо говорить про врачей.

— Нет, дорогуша, это ее муж виноват, и — ты уж не сердись, Маришка — ты тоже! Разве не так?

Маришка ничего не возразила, потому что она и вправду была виновата в том, что врача вызвали слишком поздно. Но как ей было решиться? Она никогда в жизни не обращалась к врачу:

— Конечно, ведь ко мне-то врач и не прикасался никогда, и вот она я — совершенно здорова.

Но последнее слово осталось за прабабушкой:

— А что если бы заболела? — сказала она.

Вскоре Каталин объявила, что суп на столе. Это был куриный суп, и Маришка, чего скрывать, ела его, жадно хлюпая, может быть потому, что очень устала с дороги. Изящное лицо прабабушки недовольно сморщилось.

— Ох, Маришка, как же ты ешь? Так с детства и не отучилась хлюпать, да еще торопишься, словно за тобой гонятся. Жадность людей не красит!

Маришка покраснела и стала есть медленней. Следующего блюда пришлось ждать очень долго, и ее послали на кухню:

— Сходи-ка, дочка, проверь. Не будь я слепой, я бы сама посмотрела, что там Каталин так долго возится с этой несчастной курицей!

Маришка все уладила, тем не менее, прабабушка осталась недовольна, потому что птица была разрезана не так, как положено.

— Я так привыкла, мама, — оправдывалась Маришка.

— Привыкла, говоришь… Но я-то тебя учила совсем по-другому! Выходит, чему мать учит — это тебе не важно! Не ожидала я этого от тебя, Маришка.

После обеда они продолжили разговор. Прабабушка провела руками по Маришкиному лицу и сказала.

— Слушай, Маришка, да у тебя же усы! Как же так — ты ведь женщина! И тебе только семьдесят. Ладно бы ты была такой же старой, как я, но чтобы в твоем возрасте! Ты всегда была как мальчишка, и играть с ними тоже больше любила, чем шить одежду куклам. Я тебя еле замуж выдала, потому что ты всегда была словно маленький жеребенок. А теперь у тебя еще и волосы растут под носом и на подбородке. А на голове редеют. Нехорошо это, Маришка. Посмотри-ка на мое лицо, есть у меня хоть один лишний волосок? А теперь посмотри на волосы. Они побелели — но все на месте. А если и нет — тоже не страшно, мне ведь уже девяносто пять лет.

Больше старушке нечего было сказать, и, поскольку Маришка тоже молчала, пристыженная, они больше не касались этой неприятной темы.

Потом заговорили о внуках. В основном все они неудачно женились или вышли замуж за бедняков. Перешли на правнуков. Один из них два года назад получил аттестат зрелости, и у него уже есть ребенок где-то в Пеште. Затем прабабушка, по секрету, рассказала, что он играет в лотерею, и даже однажды выиграл обратно цену билета.

— Все это сплошной обман! — заявила на это Маришка, у которой и такого везенья еще не случалось.

Медленно наступал вечер. Каталин принесла лампу с зеленым абажуром, и Маришка, которая до сих пор не проявляла особенной чувствительности, неожиданно расплакалась. Но плакала она недолго, стыдясь перед прабабушкой. И, наконец, призналась, что вызвало ее слезы: