Геза Чат - Сад чародея

• Название: Сад чародея
• Автор: Геза Чат
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905626-96-8

В сборник «Сад чародея» вошли новеллы, статьи, письма и дневниковые записи венгерского писателя, врача, музыкального критика Гезы Чата (1887–1919). Натурализм и психологическая точность сочетаются в произведениях Чата с модернистской эстетикой и сказочными мотивами, а его дневники представляют собой беспощадный анализ собственной жизни. Подобно многим современникам — Климту, Шиле, Фрейду, Кафке, Рембо, Гюисмансу, Оскару Уайльду, Чат «осмелился заглянуть в ящик Пандоры, хранящий тайны самых темных, неисследованных глубин человеческой психики».

---

— Ложись, сынок!

Потом поворачивался к классу:

— Ему положено три удара, кто хочет?

Поднималось большое волнение. Вставало человек десять-пятнадцать. Учитель производил осмотр кандидатов, потом подзывал одного и протягивал трость.

— Не будешь бить в полную силу, — говорил учитель, — получишь сам!

В наступавшей мертвой тишине класс следил за тем, как наносятся удары, и слушал вопли. Мальчики, не издавшие ни звука и не проронившие ни слезинки, вызывали всеобщее изумление, но, как мне казалось, и легкую враждебность. Причина этого долго меня занимала, но объяснения я так и не нашел.

Я не боялся наказания. Я понимал: учителю известно, что мой отец — майор, носит острую саблю, и высечь меня он бы не посмел.

Учитель быстро понял, что лучше всех бьет Зёльди. Теперь все наказания исполнял только он. Дело шло у него прекрасно. Он даже палку держал не так, как остальные. Без одной-двух «порок» не проходил почти ни один урок. А в теплые дни золотой осени, когда весь класс был беспокоен и невнимателен, бывало, что целый второй урок, с трех до четырех, занимало наказание палкой. За каждой второй или третьей партой, сжавшись в комочек, плакал мальчик.

На одном из таких уроков у меня пошла из носа кровь, и меня отправили умываться к школьному сторожу. Кровотечение быстро прекратилось. Я уже хотел вернуться на второй этаж, когда увидел в коридоре первого этажа, где учились девочки, малышку Эмму. Она стояла возле двери класса, спиной ко мне. Она быстро меня заметила. Ее явно выгнали из класса. Я подошел к ней. Я хотел поцеловать ее и развеселить, но заметил, что она совсем не расстроена. Мы не сказали ни слова, просто посмотрели друг на друга. Она была преисполнена достоинства и очень мила. Как бы давая мне почувствовать, что мой отец — всего лишь майор, а ее — подполковник. Она перебросила через плечо косичку, распустила розовую ленточку и по-новому завязала бантик. Так мне было удобнее за ней наблюдать. Время от времени Эмма бросала на меня взгляд, и каждый раз я чувствовал громкий удар своего сердца.

На следующий день она пришла к нам и потихоньку попросила меня не рассказывать никому, что ее выгнали из класса. Я так и сделал. А вечером, все же, спросил Ирму, за что наказали Эмму.

— Тебя это не касается, — ответила она.

Я возненавидел Ирму. В этот момент я бы с удовольствием побил ее, надавал бы пинков. Она явно ревновала Эмму ко мне. Она не хотела, чтобы я любил Эмму, а она любила меня. Она не давала Эмме водить со мной в игре. Все время крутилась возле нее, называла ласковыми именами, обнимала и целовала. Ирма не давала мне поговорить с Эммой подольше. Она отзывала Эмму в сторонку, брала под руку, и они отправлялись гулять в отдаленную часть двора. Я пережил немало горьких минут.

Однако их горячая дружба внезапно обернулась большой враждой. В один прекрасный день я увидел, как Ирма и Эмма идут из школы порознь, каждая с новой подружкой. С этого дня Эмма перестала к нам приходить. Я спросил сестру, из-за чего они поссорились, но та повернулась ко мне спиной и убежала. В отместку я рассказал обо всем за ужином отцу. В ответ на отцовские расспросы Ирма также промолчала, и была поставлена на колени в угол и оставлена без яблока.

Прошло несколько недель. Я безуспешно уговаривал сестру помириться с Эммой — она упрямо молчала. Но глаза ее наполнялись слезами, и перед сном она нередко плакала в постели.

В середине октября в школе произошло ужасное событие. Учитель вдруг захотел высечь Зёльди. Он вызвал его вперед.

— Идите-ка сюда!

Зёльди молчал и не двигался.

Учитель приказал: «Вытащить его!»

Десять-пятнадцать учеников, некоторые с самых дальних парт, ринулись к Зёльди. Среди них было много тех, кто боялся и недолюбливал его. Я тоже терпеть его не мог и, что и говорить, в первую секунду тоже хотел принять участие в вытаскивании, но потом подумал, что отец наверняка осудил бы меня, узнав, что я вместе с другими напал на одного. Поэтому я остался на месте. У меня остановилось дыхание и задрожали колени. Мальчики с пыхтением выполняли задание. Одни выталкивали Зёльди из-за парты, другие хватали его за ноги, цеплявшиеся за подставку для ног, третьи разжимали пальцы, судорожно хватавшие край парты. Потребовалось минут пять, чтобы сдвинуть его с места. В конце концов, его удалось вытолкнуть и повалить на пол. Он снова ухватился за парту. Драться он не смел, вероятно, решив, что учитель, наблюдавший за схваткой, встав на стул, тотчас вмешается. Лицо Сладека было темно-красным от гнева.

Наконец, Зёльди поймали за обе ноги и руки. Таким образом его дотащили до кафедры, везя спиной по полу.

— Не отпускать! — крикнул учитель громко. — Положить на живот, держать за руки и за ноги!

Мальчики, разгорячившись и собрав все силы, быстро выполнили приказ. Зёльди больше не за что было ухватиться. Руки были прижаты к полу коленями. Четверо сидело у него на ногах, двое прижимали к полу голову. Учитель только этого и ждал. Спокойно присел возле них на корточках, отодвинул мальчиков, чтобы не попасть по ним палкой, и приступил, всыпав Зёльди пять или шесть ударов. Звук этих ударов был ужасен. Резкий, сжатый, высокий. Меня пробил холодный пот, но, пребывая во власти некой магнетической силы, я встал на цыпочки на краешке подставки для ног, чтобы не пропустить ни мгновения. Учитель остановился. Зёльди не издал ни звука.

— Будешь еще непокорным? — тихо спросил Сладек.

— Отвечать! — завопил он, подождав немного, вне себя от гнева.

Зёльди не отвечал.

— Ну, хорошо, сынок, — процедил учитель сквозь зубы, — ну, хорошо, не ответишь сейчас, ответишь потом, мне все равно!

И продолжил наказание. Совершенно рассвирепев, он бил быстрее и быстрее. Удары можно было считать. Этот большой, сильный человек вкладывал в них всю силу, постанывая от напряжения. Устав, он делал паузу и спрашивал задыхающимся, сиплым голосом:

— Будешь еще не слушаться?

Зёльди вновь не ответил.

Учитель вытер лоб и продолжил бить, но медленнее. После каждого удара он делал передышку и каждый раз повторял:

— Будешь еще не слушаться?

Так дошло до десяти-пятнадцати ударов. Наконец, раздался жуткий вопль:

— Не-е-ет!

Учитель положил палку и велел мальчикам садиться. Зёльди с трудом встал, привел в порядок одежду, которая во время потасовки порвалась в нескольких местах, и пошел на место. Лицо и нос у него были сильно испачканы в тех местах, где его прижимали к полу. По курточке текли слезы. Он сплюнул кровью.

Однако учитель вновь его вызвал:

— Разве тебе разрешали садиться? Иди-ка сюда!

Зёльди, опустив голову, пошатываясь, пошел к доске. Сладек потер руки, как после хорошо выполненной работы, и сказал с притворной мягкостью и ласковостью:

— Этот урок, сынок, ты должен хорошенько запомнить и сделать выводы на будущее. Непослушание учителю есть неблагодарность, и поскольку я вижу в тебе склонность к дурному, ты получишь еще пару пощечин.

«Пара пощечин», однако, оказалась бесконечной, потому что учитель вновь распалился и бил Зёльди до тех пор, пока тот в полуобморочном состоянии не стал падать назад. К счастью, он успел опереться на стену, после чего выбежал из класса. Учитель тихо выругался, захлопнул открытую настежь дверь, взошел на кафедру и сел. В классе слышно было, как летит муха.

Когда в тот день я пришел домой, у меня начался жар, я бредил. Меня уложили, а вечером последовал допрос отца. Пришлось рассказать о том, что случилось в школе. Родители назвали Сладека чудовищем, негодяем и решили перевести меня к другому учителю. Через неделю я уже ходил в школу в центре города. Я больше не мог каждый день видеться с малышкой Эммой. У меня болело сердце.

Двадцать пятого октября я прочел в газете о том, что за грабеж и убийство пассажира был повешен извозчик. Приводился подробный отчет о том, как он вел себя в камере смертников и утром у виселицы. В тот день родители говорили об этом повешении за ужином, и отец рассказал о казни, свидетелем которой он стал в двадцатилетнем возрасте.

— Вот бы мне посмотреть на такое! — воскликнул я.

— Радуйся, — сказал отец, — что ты этого не видел, и никогда не ходи на казни, потом ты семь лет будешь видеть их во сне, как я.

На следующее утро, после школы, я предложил брату Габору смастерить виселицу и повесить собаку или кошку. Габору идея понравилась, и вскоре мы уже трудились на чердаке. Сняв с гвоздя бельевую веревку, мы сделали на ней петлю. От изготовления самой виселицы отказались, так как, во-первых, у нас не было балки, а во-вторых, мы боялись, что если будем вешать прямо во дворе, не позволят родители.

Габор не был прирожденным живодером, но когда увлекался, подавал замечательные идеи. Например, год назад он разрубил пополам живую кошку. Это было в саду. Ани и Юци поймали кошку, потом мы прижали ее к земле и распластали животом кверху. Габор взял кухонный нож и разрубил кошку поперек.