Михаил Безродный - Россия и Запад

• Название: Россия и Запад
• Автор: Михаил Безродный
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-917-5

Сборник, посвященный 70-летию одного из виднейших отечественных литературоведов Константина Марковича Азадовского, включает работы сорока авторов из разных стран. Исследователь известен прежде всего трудами о взаимоотношениях русской культуры с другими культурами (в первую очередь германской), и многие статьи в этом сборнике также посвящены сходной проблематике. Вместе с тем сюда вошли и архивные публикации, и теоретические работы, и статьи об общественной деятельности ученого. Завершается книга библиографией трудов К. М. Азадовского.

---

В черновом варианте строк Когда ж над большою столицей / Край неба так ржав и багрян читалось Когда же закат над столицей / Так ветрено ржав и багрян, а в последнем четверостишии было След этого лег на стихи, / Отсюда закатные краски, / Зигзаги на них и штрихи[84]. Закатная, карминная краска входит и в перевод из Рильке. Ассоциации — вольные или невольные — с Блоком[85] неслучайны. Фигуры Рильке и Блока во многом определяют в восприятии Пастернака эпоху начала 1900-х годов. В посвященном этому времени разделе эссе «Люди и положения» Блоку не только отведена особая глава (3-я), но в части, посвященной Рильке и включающей переводы «За книгой» и «Созерцание» (гл. 8–9), он сопоставляется с Рильке.

Расхождение образных языков оригинала и переложения в паре Abend — закат становится еще более очевидным в вытекающей из нее картине ночи[86]:

Und jetzt wird Sommemacht, soweit
                                       man sieht:
zu wenig Gruppen stellt sich das
                                      Verstreute,
dunkel, auf langen Wegen, gehn die
                                             Leute,
und seltsam weit, als ob es mehr
                                         bedeute,
hört man das Wenige, das noch
                                       geschieht.
______________________________________
А вот как будто ночь по всем
                                   приметам.
Деревья жмутся по краям дорог,
И люди собираются в кружок
И тихо рассуждают, каждый слог
Дороже золота ценя при этом.

Как и вечер, летняя ночь (Sommernacht) у Рильке — образ очень светлый. Широта пространства передана в немецком тексте не столько через зрительные, сколько через акустические образы ночной тишины: в ней слышно далеко, и все кажется исполненным глубокого смысла. В версии Пастернака от просветленности летней ночи Рильке не остается и следа. Если у Рильке немногие деревья и человеческие фигуры, расставленные в ночном пространстве, подчеркивают широту этого пространства и свойства тишины, то деревья и фигуры у Пастернака складываются в картину испуга и приглушенности. Ночь в его тексте — не продолжение и развитие открывшегося Читающему вечернего света, как у Рильке, но отсутствие света, его исчезновение после вспышки заката. Тем настойчивее ночь вынуждает глаз к особому настрою зрения и тем сложнее задача проникновения Читающего в мир.

Такое, казалось бы, очевидное искажение оригинала[87] находит разрешение в более широком контексте творчества Рильке, что позволяет приблизиться к пониманию переводческой стратегии Пастернака. Тревожный образ заката, «вчитанный» Пастернаком в текст «Der Lesende», как и связанные с ним образы ветра и бури, находит соответствие в других стихах «Книги образов». Перечень соответствующих текстов сборника можно начать с «Der Schauende», первоначально называвшегося «Sturm» («Буря»)[88]. В пастернаковском переводе этого стихотворения («Созерцание»), включенном, как и «За книгой», в эссе «Люди и положения», также есть характерная перекличка с четвертым отрывком о Блоке. В качестве эквивалента немецкого Sturm в начале «Созерцания» Пастернак использует слово ураган: «Деревья складками коры / Мне говорят об ураганах…» («Ich sehe den Bäumen die Stürme an…»), ср. в стихах о Блоке: «С державою что-то случится, / Постигнет страну ураган»[89]. В этом ряду можно назвать также другие стихи из «Книги образов»: «Vorgefühl» («Предчувствие»), «Sturm» («Буря»), «Fragmente aus verlorenen Tagen» («Фрагменты потерянных дней»), цикл «Aus einer Sturmnacht» («В бурную ночь»)[90]. Ассоциации, ведущие от слова закат и к Блоку, и к Рильке, позволяют предположить, что Пастернак использует этот образ как характерную черту эпохи, о которой ведет речь, как образ из арсенала поэзии начала 1900-х годов с ее предчувствием «бури и встряски». В то же время в восприятии Пастернака это, очевидно, один из элементов поэтического языка Рильке, что подтверждается отмеченными параллелями в «Книге образов».

2 околица

Ich beginne allmählich dieses Leben
zu verstehen, das durch große Augen
eingeht in ewig wartende Seelen[91].

P. M. Рильке. Запись в дневнике 11 ноября 1900 г.

В финале пастернаковского переложения читаем (курсив мой. — М.Б.):

Но надо глубже вжиться в полутьму
И глаз приноровить к ночным громадам,
И я увижу, что земле мала
Околица, она переросла
Себя и стала больше небосвода.

Дойдя до слова околица, читатель едва ли понимает его иначе, чем «горизонт». Через строчку метафорическое тождество края земли и края села оказывается тождеством оптическим:

А крайняя звезда в конце села —
Как свет в последнем домике прихода[92].

Выбор слова околица, думается, не случаен. Оно не только порождает важный для Пастернака и отсутствующий у Рильке образ. Благодаря созвучию со словом око, слово околица оказывается связанным с ключевой для всего текста в целом темой зрительного восприятия мира (des Schauens)[93].

На лексике зрения и света строится весь предшествующий текст стихотворения «За книгой». В нем различаются три рода зрения, каждый из которых последовательно расширяет кругозор Читающего («я») — область видения и понимания мира.

Поначалу зрение Читающего направлено внутрь:

Весь с головою в чтение уйдя, <…>
Я вглядывался в строки.

Замкнутость этого внутреннего мира нарушается событием, вторгающимся снаружи, — вечерней зарей, отсвет («взгляд») которой падает на книгу:

Как вдруг я вижу, краскою карминной
В них набрано: закат, закат, закат.
Я знаю, солнце, покидая сад,
Должно еще раз было оглянуться
Из-за охваченных зарей оград.

Взгляд Читающего обращается наружу, в мир[94], где возможны две стадии видения: пассивное зрение-глядение и активное зрение-вглядывание. Первое дает возможность выйти за пределы внутреннего мира:

И если я от книги подыму
Глаза и за окно уставлюсь взглядом,
Как будет близко все, как станет рядом.
Сродни и впору сердцу моему!

Особого настроя зрения, зрения-вживания требует от Читающего наступившая ночь:

Но надо глубже вжиться в полутьму
И глаз приноровить к ночным громадам…

О движении постепенного сближения с миром говорится как о последовательно преодолевающем границы движении взгляда. Этапы расширения горизонта у Пастернака связаны как система концентрических кругов (чего тоже нет у Рильке): окно (2, 21) — ограды (14) — околица. При этом не только мир приближается к Читающему, становясь ему «впору», но и Читающий взглядом (глазом, оком) обнимает весь мир. Горизонт его расширяется и наконец вовсе оказывается «снятым».

Все это подготавливает восприятие слова околица как «границы видимого оку пространства»[95], которое увидено в этом тексте с точки зрения Читающего. На фоне предшествующего текста внутренняя форма слова околица в читательском восприятии обогащается новой возможностью: в нем «высвечивается» слово око. Вне этого текста ни то ни другое не верно (этимологически околица восходит к околь — «округ, округа»[96]). Но внутренняя рифма око — околица позволяет выделить и «договорить» начатую у Рильке мысль.

В немецком тексте «зрительный» ряд играет важную роль, но у Пастернака он заметно усилен. Распределение компонентов этого ряда по обоим текстам таково (отсутствие эквивалента обозначается прочерком, в скобках указываются номера строк, отсылающие к текстам в начале статьи):

ich sah (5)
steht (10)
ich schau noch nichl hinaus (11) —
hat kommen sollen (16)
ich … die Augen hebe (22)
meine Blicke … passen (27)
                  —
________________________________
я вглядывался (5)
я вижу (8)
                  —
должно … было оглянуться (13)
подыму / Глаза и … уставлюсь
                          взглядом (20–21)
глаз приноровить (25)
и я увижу (26)

По сравнению с текстом Рильке «зрительный» ряд в переводе расширен почти вдвое (вместо четырех позиций — семь). Этого оказывается достаточно, чтобы создать мощное поле «зрительной» идеи, способное вовлекать в себя слова с несобственно «зрительной» семантикой. Так, я знаю (12) в ряду вглядывался — вижу — я знаю — я увижу начинает восприниматься как синоним (я) вижу. В немецком соответствующие глаголы sehen и wissen (weiß ich, 14) могут вступать в сходные ассоциативные отношения, однако в тексте Рильке эта ассоциация явно слабее, чем у Пастернака. Еще слабее она в случае глагола sich verweben (daß ich mich verwebe, 26). В немецкой идиоматике и поэзии weben («ткать») регулярно рифмуется с leben («жить»)[97], сохраняя в языке древний образ жизни как ткани. Тривиальная с точки зрения немецкого языка рифма lebe (24) — verwebe (26) у Рильке связана прежде всего с чрезвычайно значимым для него в период создания «Книги образов» понятием жизни и темой включенности в нее[98]. Пастернаку удается передать рифмующуюся немецкую пару одним словом — вжиться (24), используя при этом имеющуюся в русском языке (и отсутствующую в немецком) возможность образовать от жить приставочный глагол со значением ‘sich verweben’. Но именно вследствие этой компрессии вжиться, оставшись без коррелята, оказывается вовлеченным в поле «зрения» и приобретает контекстное значение ‘всмотреться’.