Виктория Васильева - Обретение счастья

• Название: Обретение счастья
• Автор: Виктория Васильева
• Издательство: Полина, Полина М
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-86773-067-0

Роман, который мы предлагаем Вашему вниманию — про любовь. Про настоящее чувство, что вспыхивает между главными героями в первую же встречу. Но, как это бывает в жизни, герои расстаются.

Соединятся ли вновь их сердца или ждет их серое существование без любви и взаимности? Читайте об этом в книге «Обретение счастья».

* * *

„… Розы, бордовые розы! … Как он мог принести их сюда? … Эти розы“. Ольга почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Светлый плафон закружился над головой, вдруг стало темно, будто наступило затмение. С ужасом Ольга осознавала, что все эти годы она ни на день не забывала о нем, что вся ее жизнь напоминает только лишь мелкую рябь на поверхности океана, в то время как глубины заполнены течением той далекой и единственной любви.

---

Ольге вдруг безумно захотелось оказаться в уютной квартирке на Петроградской стороне, где окна второго этажа выходили на тихую улицу, и небольшой балкон словно парил над мостовой, соприкасаясь с великолепным каштаном. Даже в комнате слышно было, как падают с дерева плоды, защищенные колючей зеленой скорлупой.

А утром на тротуаре дети собирали гладкие рыжеватые каштанчики и уносили их в дома, и играли с ними.

Тогда был… Тоже октябрь…

«Сколько ж лет прошло? Ну да, восемь. Как все изменилось за это время. Непоправимо. Безвозвратно».

Часы пробили два, и стало очевидно, что Маша ночевать не придет. «Значит, они вместе», — Ольга сжалась от этой мысли. Она почувствовала себя оставленной, одинокой.

«Предательство? Но ведь я — жена другого человека. Какое может быть предательство? — мысль была здравой, но никак не утешающей. — Почему он пришел в этот дом? Влюбился в Машу? — душа Ольги отказывалась в это поверить. — Тогда почему же? Устал от одиночества? Но ведь чувствовал он себя здесь явно неуютно».

Ольга не в силах была постичь смысл происходящего. Единственное, что ей удавалось понять — это то, что Захаров не предполагал встретить ее, Ольгу, в квартире Маши Растегаевой, начинающего литературоведа. Он давно забыл свою прошедшую любовь и теперь Ольгино появление могло быть всего лишь досадным недоразумением в новых отношениях, в новой судьбе.

А что делать ей, Ольге? Как смириться неожиданным усложнением спокойной и размеренной жизни, наконец-то дарованной ей?

«Спокойной ли?» — Ольга вспомнила ощущение руки мужа на своем теле и вдруг поняла, что ничего больше не будет продолжаться так, как продолжалось до этого дня, до этой нелепой встречи.

Ольга не чувствовала себя возлюбленной Растегаева. Ни разу не охватило ее пламя страсти, когда исчезает мир, а в душу врываются все звезды пульсирующей вселенной.

А ведь семь лет назад ей казалось, что жизнь если не кончилась, то потеряла все краски, что нескольких месяцев безумной любви ей хватит на все оставшееся существование, в котором теперь было место только для работы и покоя. Тогда она поняла и прочувствовала столько, сколько, была уверена, дай Бог, понять троим смертным. И мир ее был переполнен не бытом, а бытием…

«Что же, старая любовь не ржавеет, а новая не пылает? Похоже, что Баратынский не ошибался, сводя сложности существования к «великому смыслу народной поговорки», — на душе потеплело от выпитого обжигающего кофе.

Заваривать кофе с душистым перцем и гвоздикой ее когда-то научил Алексей.

«Любовь ушла, привычка осталась», — Ольга улыбнулась собственному отражению в темном оконном стекле.

Когда-то в такое же темное стекло стучали золотистые листья каштанов. По устланному этими листьями тротуару можно было ступать бесшумно, как по ковру.

А вместо ковра в комнате лежала шкура белого медведя. Захарову-старшему ее подарили северные жители во время одной из арктических экспедиций. Он изучал Север, писал о нем книги, но потом вдруг написал нечто такое, за что попал почти что на этот самый Север, но в ином качестве.

В доме память об этом человеке, казалось, совершенно материализовала его образ. Будто он ушел только вчера. Все его вещи, книги и рукописи сохранялись в живом, а не музейном порядке. Здесь были «папин стол», «папин стеллаж», «папин атлас». В то же время как бы не было ничего «маминого». Не присутствовала и она сама: уехала в Петрозаводск к приболевшей сестре и задержалась там на неопределенное время…

Влюбленные шли от станции метро сначала по улице, по которой то и дело со звоном проносились трамваи, а потом повернули направо и оказались в тихих кварталах, где не было трамваев и троллейбусов.

Прекрасно ориентировавшаяся в любом городе, Ольга на этот раз ощущала себя ведомой, увлекаемой в дебри, заманиваемой в чужой замок. Она с волнением понимала, что не запоминает дорогу, что не найдет пути назад.

Что этого пути просто нет…

Дом из красного кирпича был построен в начале века. Но едва Ольга оказалась в подъезде, как поняла, что в недавнее время вся внутренняя часть дома претерпела разительные изменения.

Алексей подтвердил ее догадку.

— Видишь, здесь всего три этажа, но лестницу перепланировали, сделали более широкой, а из каждой коммуналки, выходившей на этаж, получилось по три отдельные квартиры. Причем, планировка довольно удачная. Сейчас сама увидишь.

На стене в прихожей висели бинокль, компас и пара моржовых клыков. «Папа привез из Арктики», — пояснил Алексей.

Он помог девушке снять куртку, а когда развязывал шнурки ее кроссовок, Оля не выдержала, тоже наклонилась, чтобы погладить, поворошить его густые темно-русые волосы.

— Чувствуй себя, как дома. А я сварю кофе. Ладно?

— Ладно.

Но чувствовать себя «как дома» в этой квартире было невозможно. Ольга поразилась, как много может рассказать жилище о людях, в нем обитающих. Даже когда жильцы отсутствуют. Вернее — именно когда они отсутствуют.

Ей стало даже немного жаль, что этих интерьеров не видит Татьяна. Уж она-то сумела бы сочинить «драму вещей»! «Нужно будет подсказать ей идею, а вдруг пригодится», — подумалось Оле.

В квартире не было комнат с «фиксированными» функциями. Не было ни гостиной, ни спальни, ни кабинета…

Три небольшие комнаты были объединены не только общей «топографией», но и созвучием характеров их обитателей. Однако на первый взгляд все три помещения были разительно непохожи друг на друга.

В самом большом из них стоял огромный двухтумбовый письменный стол, на котором возвышался старинный письменный прибор из белого и серого мрамора с небольшой бронзовой фигуркой Атланта, поднимающего небесный свод.

Одну стену — сплошь занимали стеллажи, заполненные самыми разнообразными книгами и журналами. Энциклопедия Брокгауза и Эфрона соседствовала с «Большой советской». Журналы по физике, геологии, географии не давали никакой возможности точно определить род занятий того, кто ими интересовался.

Портрет хозяина этой комнаты висел тут же, на стене. Мужественное лицо с тихой доброй улыбкой совсем не напоминало лица Алексея. Только в глазах светилось знакомое выражение любви ко всему миру.

Ольге почему-то захотелось повертеть старый, поблекший глобус, и она дотронулась до слегка пыльной поверхности. Земная ось заскрипела, шар повернулся, однако не впал в бездумное вращение: было ясно, что глобус поворачивали редко и не для забавы.

— Оленька, кофе готов! — голос слышался из коридора. — Выпьем в маминой комнате.

— Иду, — ответила Оля и пошла на голос.

Едва ступив на порог соседней комнаты, она поняла, что именно здесь удобнее всего пить кофе.

Невысокий резной столик с наборной столешницей был словно специально создан для этого занятия. Алексей уловил направление взгляда девушки.

— Это бабушкин столик. Любимый предмет женщин нашей семьи, — помолчав, он добавил, — надеюсь, и тебе он будет нравиться.

— И сервиз чудесный…

Она держала в руке небольшую изящную чашку с тонкой голубой росписью.

В маминой спальне не было традиционной широкой кровати, что несколько удивило Ольгу. Обстановку составляли тахта и два кресла. Шкаф был встроен в стену, а потому почти не заметен: дверки были оклеены обоями. Не существовало здесь и вездесущего будуарного зеркала. Ольга не удержалась и задала вопрос:

— Твоя мама не любит зеркал?

— Она убрала зеркала, когда арестовали папу. Не могла видеть собственною отражения. Ей казалось, что она в одночасье поседела и постарела лет на двадцать… Зато она развесила фотографии.

Портреты в больших и маленьких рамках, групповые фотографии, запечатленные на пленку сцены из балетных спектаклей… Ольга устала всматриваться в детали и наловчилась сразу же выхватывать одно лицо. Молодая, очень красивая женщина, одетая в чуть романтичном стиле пятидесятых годов. Она же — в пачке и пуантах, почти неотличимая в ряду других балерин…

— Леша, почему твоя мама танцевала в кордебалете? Почему она не стала солисткой — не хватило данных?

— Мне сложно судить, тем более, когда речь идет о матери… Понимаешь, Оля, моя мама умеет быть только ведомой, покорной, любимой, если хочешь. Она абсолютно не научилась проявляться по-настоящему, как личность. Она хорошо себя чувствует только в растворенном состоянии — в чьей-то жизни, в кордебалете. Она нигде не солистка.

— Ты… Осуждаешь ее?

— Нет, пытаюсь понять.

— Она очень любила твоего отца?

— Она так и не научилась без него жить. Не смогла. Живет только воспоминаниями. Но, по-моему, любовь — это когда двое равны, когда они дарят друг другу свои миры. А у мамы этого мира, наверное, и не было.

— А может быть, суть женского существования — именно разлиться в судьбе другого человека?