Борис Могилевский - Артем

• Название: Артем
• Автор: Борис Могилевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Русским революционерам и царской охранке он был известен под именем «Артем», китайские кули боготворили этого белого возчика, австралийские землекопы и докеры любовно называли Большим Томом. Жандармы России и полиция Австралии пытались сделать все, чтобы обезвредить этого «неуловимого» революционера, рабочего вожака. Но и на уличной трибуне в дни первой русской революции и в тюремных казематах в годы реакции, в России, Китае, Австралии он боролся с произволом, деспотизмом, эксплуатацией.

Боролся и вышел победителем.

Книга писателя Б. Могилевского — первая наиболее полная биография Федора Андреевича Сергеева — Артема. В ней нет писательского вымысла, каждый факт биографии Артема строго документирован, причем значительная часть материалов, извлеченных писателем из различных архивов, публикуется впервые.

---

Артем принимает самое деятельное участие в проведении забастовки: пишет воззвания к рабочим, созывает собрания забастовщиков, ведет решительную борьбу со штрейкбрехерами. Эта борьба Артема со штрейкбрехерством имеет особое значение.

Организованные австралийские рабочие очень боялись эмигрантов, еще не вступивших в профессиональные союзы. Русские рабочие в их глазах стояли не очень высоко. Они думали, что среди русских найдутся многочисленные скэбы — штрейкбрехеры.

Нужно ли говорить, что организованные в союз русские рабочие были бесконечно далеки от того, что о них думали некоторые тред-юнионисты.

Усилия Артема и его товарищей помогли трамвайщикам в их ожесточенной борьбе с самодуром директором Баджером.

«С этого момента, — по свидетельству секретаря русского союза Серешенинова, — мнение австралийских рабочих о русских радикально изменилось, и они вместо боязни стали абсолютно верить им. Например, для того чтобы пройти тот или иной пикет, достаточно было сказать слово «русский», как пропускали свободно, тогда как для рабочих других национальностей требовались пропуска».

«Блек фрайдей» («черная пятница») — так была названа эта всеобщая забастовка в Квинсленде. В дни забастовки события в Брисбене напомнили Артему дорогую родину. Полиция хватала и избивала забастовщиков на улицах Брисбена, когда те шли в рядах демонстрантов. Русские рабочие были в первых шеренгах, и им доставалось от полиции в первую очередь. Правительство штата и буржуазия, которые надеялись найти среди малоорганизованных русских рабочих штрейкбрехеров, были поражены их дисциплинированностью и организованностью.

Буржуазные газеты начали травлю русских эмигрантов. Расписывались басни о жестокости, делались чудовищные и нелепые предположения о том, что в Австралию приехали исключительно русские террористы, а не просто рабочие. В этой атмосфере клеветы и лжи, распространяемых о Союзе русских эмигрантов, можно было ожидать любой провокации.

Какая-то дама, сходя с трамвая, уронила завернутый в бумагу большой апельсин. Это вызвало в публике переполох; напуганные газетами обыватели подумали, что это бомба.

Гангстеры прессы подхватили «утку» и заявили, что русские уже бросили бомбу.

Русским эмигрантам угрожали выдачей царскому правительству. Но вся эта злобная кампания лопнула. Забастовка была выиграна. С тех пор русские рабочие стали пользоваться огромным уважением со стороны своих австралийских товарищей. А Артем уже выдвигал план организации в Квинсленде истинно социалистической рабочей партии.

Забастовка поглотила все средства союза. Издание газеты на русском языке пришлось временно отложить.

Что писал Артем о Толстом и о Горьком

Наступил 1912 год. Артем уже не работал на строительстве железных дорог. После «черной пятницы» он остался в Брисбене. «Меня принял довольно могущественный Союз береговых рабочих». Артем вошел в крепкую семью австралийских докеров.

Попытки организации марксистского кружка для коренных австралийских рабочих, в котором изучался бы исторический материализм и политическая экономия, встретили большие трудности. Заправилы Рабочей партии — лейбористы, всесильные в рабочем движении штата, косо поглядывали на деятельность Артема. Тем не менее вокруг него уже собралась группа австралийцев, которые готовы были создать партию нового типа.

В апреле Артем послал Екатерине Феликсовне Мечниковой в Москву большое письмо. Поражает в этом письме широта интеллектуальных интересов Артема, его своеобразный анализ явлений современной литературной жизни России. Откуда брались силы и время у этого измученного тяжелым физическим трудом грузчика, ведшего одновременно напряженнейшую работу партийного организатора и пропагандиста, для систематического чтения книг, получаемых с родины? Книги эти не просто прочитывались, но подвергались глубокому осмысливанию.

Артем писал: «…Книги Ваши я прочел. Есть таланты, которые не стареют. В 70 лет Бебель[25] сохранил всю пылкость и страсть агитатора, какою он обладал в 25 лет. Он лишь прибавил к ней свою полувековую опытность. И Толстой до конца сохранил свой своеобразный и колоссальный художественный талант. Признанный академией Бунин — только жалкий школьник по сравнению с Толстым. Как тщательно продуманы у Толстого все детали каждого характера, вплоть до самых отдаленных и сложных душевных движений! Он знает старую Россию. Он певец ее. Он не испытал участи Горького — узнать мятущуюся душу современного, создающего революцию и созданного революцией человека. Душу, которая изломана вместе с ломкой прежних общественных отношений и которой не дано еще условий для формирования в определенном направлении. Толстой боролся за старое, понимая его. Оттого его образы так рельефны. Горький идет вместе с ломкой старого, ненавидя это старое, но и не охватывая нового во всей его совокупности.

Когда читаешь Толстого (я говорю про себя), становишься таким спокойным и уравновешенным, как тот порядок, те условия, в которых жили и умирали герои Толстого. Горький же либо заражает своей пылкостью, либо заставляет переживать все муки недоумения, муки мысли, которая не додумана и не может быть додумана. Его песни, им нет равных в мировой литературе. Зато его повести слабее слабого по законченности и разработанности образов. О них, образах, далеко нельзя сказать, что они высечены из мрамора. Рельефность этих образов только кажущаяся. Если откинуть красочность языка, своеобразную способность сливаться с природой, останется лишь недодуманная мысль, воплощенная в незаконченный образ. Видите ли, я читал Толстого, находясь под влиянием Горького. И эти мысли невольно пришли мне в голову.

Я обладаю несчастной особенностью: если у меня зашевелится какая-либо мысль, я не могу не додумать ее. А когда я додумал или пришел к заключению, которой меня удовлетворило, я не могу не высказать этой мысли. Поэтому в моих письмах Вам всегда так много, по-видимому, лишнего, не вызванного содержанием предыдущего. Но я только я. В письмах к Вам и вообще я говорю о том, что переживаю. И именно внутренние переживания единственно меня занимают. Во внешности я всегда неряха. Не только в смысле манеры носить одежду, но еще больше в особенности вообще не замечать деталей обстановки. Если я тем более занят обдумыванием чего-либо, хотя бы во время работы, напрасно кто-либо будет звать меня, обращаться ко мне. Надо меня толкнуть, крикнуть над ухом или сделать еще какое-либо необычайное и резкое движение, чтобы я вышел из состояния задумчивости. Но странно, что даже на опасных работах я ни разу сильно не поранил ни себя, ни других. Делаю машинально, без участия сознания, и, однако, с полным различием самых мельчайших деталей. Какая-то двойственная и притом раздельно двойственная работа сознания. Два отдельных сознания в одном теле. Многие приписывают это тому, что я не понимаю того, что мне говорят. Но я ведь одинаково отношусь и к команде или обращению на русском языке».

Начал письмо с мыслей о крупнейших явлениях современной ему русской литературы, а кончил штрихами своего психологического портрета. И во всем предельная искренность, желание самому понять и осмыслить прочитанное и увиденное, по-своему проанализировать и прийти к заключению о том, что волновало и привлекало внимание.

Ленский расстрел

Весть о кровавых событиях в России долетела до Австралии. Царские палачи расстреляли мирное шествие рабочих на Ленских золотых приисках. 270 человек убито, 250 ранено. Так ответил царизм на скромные требования рабочих далекой Лены об установлении 8-часового рабочего дня, увеличении заработной платы и отмены штрафов. В угоду английским акционерам «Лензолото», в угоду русским капиталистам была произведена эта зверская расправа.

На запрос социал-демократов в Государственной думе о Ленском расстреле царский министр внутренних дел Макаров заявил: «Так было и так будет!»

По всей России прокатились массовые политические забастовки: бастовало более 300 тысяч человек. По словам Владимира Ильича Ленина, «Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъем масс» [26].

Некоторые члены Союза русских эмигрантов требовали немедленного возвращения в Россию и применения террора к палачам русских рабочих. В ответ на эти настроения выступивший на собрании союза Артем говорил:

— Ленские расстрелы наиболее ярко показали, что главные палачи не в России, а в Лондоне, Париже, Нью-Йорке. Пойдите в музей Брисбена, и вы увидите модель самого большого самородка (золота) в мире, найденного в Сибири, на Лене, и отправленного на монетный двор в Лондон. Разве не мировые хищники были подстрекателями и требовали от царя и царских лакеев суровой и решительной расправы с осмелившимися поднять голову русскими рабочими? Возвращаясь в Россию и применяя не массовую борьбу, а террор, мы ничего не сделаем с мировыми хищниками и палачами. Мы должны развивать борьбу в мировом масштабе. Нам здесь нужна сплоченная организация, своя газета, в которой мы могли бы освещать такие события, как Ленский расстрел, газета может проникнуть ко всем товарищам, разбросанным по Австралии…