Илья Маркин - Курский перевал

• Название: Курский перевал
• Автор: Илья Маркин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Вся жизнь и творческая биография Ильи Ивановича Маркина связаны с нашей Советской Армией и Великой Отечественной войной, о героях которой он написал несколько книг. В издательстве «Молодая гвардия» вышли романы Ильи Маркина «На берегах Дуная» (1953 г.), «Люди грозных лет» (1957–1958 гг.). Новая книга — «Курский перевал» — является самостоятельным продолжением романа «Люди грозных лет». Первый вариант этой книги, под названием «Впереди — Днепр», вышел в Новосибирском издательстве в 1962 году. Настоящее издание романа «Курский перевал» в результате авторской переработки уменьшилось в объеме и наполовину обновилось.

Судьбы героев романа прослежены на огромном поле Курской битвы, в которую Гитлер бросил почти миллионную армию, вооруженную 10 тысячами орудий и минометов, 2700 танками и самоходными пушками и двумя с лишним тысячами самолетов. Семь суток советские войска, в том числе и герои этого романа, под командованием генералов Ватутина и члена Военного Совета фронта Хрущева отражали яростные атаки превосходящих сил врага, а затем сами перешли в контрнаступление и погнали гитлеровцев к Днепру.

Особое место в романе занимает показ героизма, мужества и отваги молодых воинов, воспитанных комсомолом и партией.

---

— Как на фронте? — пожав руки полковникам, спросил Хрущев и подошел к расстеленной на столе оперативной карте. — Ваше мнение, полковник? — взглянул он на Бочарова.

— Конечно, противник может попытаться продолжить наступление на прежних направлениях, — заговорил Бочаров, — но…

— Но это значит лезть на рожон, — стремительно закончил его мысль Хрущев. — В народе говорят, что если налетчик не прорвался в дверь, то он будет лезть в окно. И сейчас удивительно: Манштейн умный генерал, а прет очертя голову. Дверь наглухо закрыта, а он не ищет окна. В чем дело? В давлении Гитлера, в тупоумии или еще в чем?

— Разрешите, товарищ генерал? — спросил Савельев, услышав гудок телефона.

— Пожалуйста, — разрешил Хрущев, склоняясь над картой.

Бочаров, не отрываясь, смотрел, как карандаш Хрущева медленно, с короткими задержками, полз вдоль линии фронта от коричневой ленты автомагистрали на запад, потом назад, к шоссе, на восток, к Прохоровке, и дальше, вниз, к Белгороду.

— Что? — спросил Хрущев Савельева.

— До пятидесяти танков с пехотой атаковали в районе села Красный Октябрь.

— Красный Октябрь — под Прохоровкой, — не отрывая пристального взгляда от карты, проговорил Хрущев, — открытая равнина, а дальше гряда высот и холмов в обход Курска. Так что, может, это и есть окно? А, товарищ Бочаров, похоже на окошко?

— Прекрасное направление для действий крупных масс танков! — ответил Бочаров, пристально следя за карандашом Хрущева, настойчиво ходившим по прохоровскому плато.

— Именно прекрасное! Ни рек, ни болот, ни оврагов — развертывайся и газуй на полной скорости. Заманчивые условия. Но может ли это прельстить Манштейна? Об этом нужно поразмыслить, обстоятельно поразмыслить.

За окном резко, с визгом тормозов, остановился автомобиль, и в комнату поспешно вошел Ватутин. Он поздоровался с Хрущевым и с полковниками, пристально посмотрел на карту и спросил Савельева:

— Что нового?

Савельев доложил последние донесения, начал было говорить о подходе резервов, о поступлении пополнения, но Ватутин уже не слушал его. Он сел рядом с Хрущевым, придвинул к себе карту Савельева и, с минуту помолчав, неторопливо, словно продолжая мыслить вслух, заговорил:

— Первая фаза наступления противника явно подошла к логическому концу. Прорваться на Курск прямо, вдоль автомагистрали через Обоянь, ему не удалось. Бить на прежнем направлении нецелесообразно, да и потери велики. Выход у Манштейна только один — изменить направление удара, сократить участок прорыва и, собрав все, что осталось, еще раз попытаться пробиться на Курск.

Слушая Ватутина, Хрущев по-прежнему продолжал водить карандашом вокруг прохоровской равнины и по гряде высот в сторону Курска.

— Точно, Никита Сергеевич, — глядя на движение карандаша Хрущева, сказал Ватутин. — Удар на Прохоровку и поворот в сторону Курска.

— И ложные, демонстративные атаки на прежних направлениях, — добавил Хрущев.

— Безусловно, — подтвердил Ватутин, — и даже настойчивые, яростные атаки. Ну что ж, — закрыв глаза и помолчав, продолжал Ватутин, — подготовим встречу под Прохоровкой, дождемся его наступления, помотаем сутки обороной, а затем нанесем контрудар.

— И решительный, на полное уничтожение! — воскликнул Хрущев. — Песенку свою он спел, и пора сцену оставить.

— Я думаю подтянуть к Прохоровке гвардейские армии — 5-ю общевойсковую и 5-ю танковую, — сказал Ватутин. — Ротмистрова[4] и Жадова[5] я уже вызвал, через час они будут здесь.

— Да, это надежные силы для контрудара, — согласился Хрущев и спросил: — А что перед Орловским плацдармом? Есть новости?

— Сведения у нас самые общие, — потупясь, ответил Савельев, — ударные группировки и Западного и Брянского фронтов к наступлению готовы…

Хрущев повернулся к Бочарову.

— А не могли бы вы слетать, Андрей Николаевич, а?

— С удовольствием, Никита Сергеевич, — горячо отозвался Бочаров, — это и важно и очень интересно.

— И нужно вникнуть, товарищ Бочаров, — заговорил Ватутин, — в каждую деталь того, что они делают. За три месяца подготовки наступления у них накопился огромный опыт.

— Все сделаю, товарищ командующий, — заверил Бочаров.

— Берите самолет — и в путь, — сказал Ватутин и, повернувшись к Хрущеву, с веселой усмешкой продолжал: — Не выдержал я и проскочил на стройку железной дороги.

— И как? — нетерпеливо спросил Хрущев.

— Еще пять-шесть дней — и двинутся поезда.

— И это как раз вовремя, — сказал Хрущев. — Оборона кончается, и пора вперед, на Украину.

— Но еще несколько деньков повозиться придется, — проговорил Ватутин, опять глядя на прохоровскую равнину. — Видимо, Прохоровка будет финишем.

— И нашим стартом! — воскликнул Хрущев.

XIII

Под вечер 10 июля генерал Федотов получил приказ передать часть полосы обороны дивизии мотострелковой бригаде и, сосредоточив все свои силы на оставшемся участке, не допустить прорыва противника к Прохоровке. Прочитав приказ, он облегченно вздохнул. Произошло именно то, о чем думал он с самого утра. За шесть суток непрерывных боев части дивизии так ослабли, что в двух полках стрелковые подразделения пришлось свести в один батальон. И только полк Поветкина, получивший пополнение сразу же после выхода из окружения, имел два батальона, да и те по численности немного превышали нормальную роту. Не лучше было и с артиллерией. Выдержать бешеный натиск противника такими силами в прежней полосе обороны дивизии было просто физически невозможно. Теперь же положение менялось. Высшее командование, словно угадав мысли Федотова, облегчило его положение.

Бесконечно длинный, прокаленный немилосердно палившим солнцем июльский день клонился к вечеру, но изнурительная духота не спадала, еще сильнее размеряя и так истомленных людей.

«Ну хоть бы на минутку брызнул дождь!» — расстегивая мокрый ворот кителя, подумал Федотов. И вскоре, словно отвечая его мольбе, по бледно-розовому небу потянулись явно дождевые облака.

«Что же еще загадать? — шутливо подумал Федотов. — Может, время наступило особенное — что захочешь, то и сбудется».

— Ну, хоть бы полк противотанковый на усиление да минеров, пусть две или даже одну роту, — вздохнув, вполголоса проговорил он. И опять мольба его еще засветло исполнилась. Прямо из фронтового резерва в распоряжение Федотова прибыл не полк, а целая противотанковая артиллерийская бригада, еще свеженькая, только что вернувшаяся с формирования, а вслед за ней командующий армией прислал минно-заградительный инженерный батальон.

Едва успел Федотов поставить задачи артиллеристам и саперам, как позади его наблюдательного пункта зашумел мотор тяжелого автомобиля и минуты через две в окоп ввалился громадный человечище в авиационном шлеме.

— Разрешите, товарищ генерал, — гулко пробасил он и, не ожидая ответа Федотова, представился: — Полковник Столбов, заместитель командира авиационного корпуса. Прибыл по приказу командующего воздушной армией для авиационного обеспечения вашей дивизии.

— Очень рад, очень рад, — снизу вверх глядя на авиатора, долго тряс его руку Федотов, — располагайтесь, пожалуйста, присаживайтесь. Может, чайку хотите, мне только что принесли, поостыл, правда, но вкусный.

— Спасибо, — прогудел полковник, — чаем особенно не увлекаюсь, больше предпочитаю водичку ключевую да посущественнее что-нибудь, вроде порционной белоголовки или коньячку хотя бы моих звездочек, что на погонах.

— Последнего нет, а порционная всегда найдется, — совершенно серьезно ответил необычайно раздобревший Федотов.

— Спасибо, спасибо. В жару не переношу, только при холоде употребляю. Мне, товарищ генерал, свою машину с радиостанцией поставить надо, чтобы и с вами рядом быть и авиацией управлять.

— Эх, черт возьми, — сожалеюще проговорил Федотов, — местность-то здесь неподходящая: равнина как стол — ни овражка, ни балочки!

— Ничего, — добродушно успокоил авиатор. — В приволжских степях не слаще было. Мне бы в помощь радистам саперов с десяток или на крайность пехотинцев. Одним словом, руки рабочие с большими лопатами. К утру так зароем мою халабуду, только антенна будет торчать.

«Просто невозможно счастливый вечер сегодня, — подумал Федотов, — одна радость за другой! Но каким-то утро будет? Контрудар только двенадцатого, а завтра одиннадцатое. Нужно целые сутки продержаться».

— Только бы облачность рассеялась, — говорил авиатор, — тогда можете быть спокойны. Штурмовики наши задавят вражеские танки и пехоту, бомбардировщики скуют артиллерию и резервы, истребители, уж будьте уверены, и до переднего края «юнкерсов» не допустят. Представьте только — две воздушные армии, да еще какие!