Аветик Исаакян - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Аветик Исаакян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1975

Дореволюционное творчество классика армянского поэтического слова Аветика Исаакяна (1875–1957) характеризуется мотивами борьбы против социального и национального гнета, тревогой за судьбу своего народа.

Глубокий и проникновенный лирик, А. Исаакян известен также многими произведениями эпического плана. В своем творчестве послеоктябрьского периода поэт выступил вдохновенным певцом социалистических преобразований Родины, прославляющим трудовые и ратные подвиги возрожденного армянского народа.

В настоящую книгу вошли все наиболее значительные поэтические произведения А. Исаакяна. Около пятидесяти стихотворений публикуется на русском языке впервые. Ряд стихотворений дан в сборнике в новых переводах.

---

267. «Жизнь — краткий сон, прошла — и нет следа…»

Перевод К. Арсеневой

Жизнь — краткий сон, прошла — и нет следа,
Всё преходяще — гаснет и звезда.
И человек — что горсточка песка.
Лишь скорбь его, как вечность, глубока.

9 ноября 1947 Ереван

268. Авику Перевод В. Звягинцевой

Пусть будет прям всегда твой путь.
Будь справедлив и честен будь.
Горячей, доброю душой
Люби весь этот мир большой.
Люби товарищей своих,
Всегда будь радостью для них.
В беде от друга не беги,
Ему, чем можешь, помоги.
И до конца счастливых дней
Будь предан родине своей,
Ее защитой верной будь.
И если ты когда-нибудь
Пойдешь на подвиг для нее —
Не возгордись, дитя мое:
Ты только долг исполнишь свой.
Иди ж дорогой трудовой
И с чистой совестью живи
Для мира, счастья и любви.
Когда ж умру я, ты один
К моей могиле подойди
И помолчи над ней, грустя,
Любимое мое дитя.

1954 Ереван

269. «Страдал я в этом мире зла, печали…»* Перевод Вс. Рождественского

Страдал я в этом мире зла, печали
И много пролил слез из-за него.
Но те глаза, какие слез не знали,
Не видят в этом мире ничего.

1955

ЛЕГЕНДЫ И БАЛЛАДЫ

270. Скиталец-сын Перевод Вяч. Иванова

С посохом в руке дрожащей, удручен, согбен, уныл,
После долгих лет, скиталец, я завидел милый дол.
Перешел семь гор высоких, семь морей я переплыл.
Всё утратил, нищий странник, но до родины добрел.

Подходя к селенью с сердцем, переполненным тоской,
За околицею, в поле, друга детства повстречал.
«Старина, — вскричал, — бог помочь! Узнаешь, кто я такой?
Изменился?» Мой товарищ поглядел и промолчал.

Мерю улицу клюкою. Вот и милый частокол.
И сама, с душистой розой, показалась у крыльца.
«Здравствуй, — молвил я, — сестрица! Бог нам свидеться привел».
Отвернулась, отмахнулась от бродяги-пришлеца.

Никну ниже я. Родную вижу хижину, и тын,
И старуху мать. «Хозяйка, гостю на ночь дай приют!»
Содрогнулась и всплеснула мать руками: «Как ты тут? —
И ко мне в слезах прильнула: — Сын мой милый! Бедный сын!»

1902 Шуша

271. Мать** (Ширакское предание) Перевод А. Сендыка

Едва осенние леса
Продрогнут в сырости ночной,
Едва по вымокшим полям
Завьется ветер ледяной,
Всплывает в памяти моей
О старой матери рассказ, —
Ведь, может быть, как прежде с ней,
С другой обходятся сейчас.
И где-то страшные дела
Свершаются рукою зла.

Бог знает где, бог весть когда
У сына в доме мать жила.
Согнули старую года,
Слепа, глуха она была,
С советами не смела лезть,
Ходила тихо, словно тень,
Не дашь — так не попросит есть
И только молится весь день.

А вот невестке мать — беда:
«Свалить бы с плеч проклятый груз, —
Хозяйство гибнет, да куда —
Я за подол ее держусь.
Чем ни корми, всё плохо ей,
Хулит, клянет свое житье,
На шее сидя на моей.
Давно бы выдворить ее».
— «Но я ведь — кровь ее и плоть», —
Пытался спорить сын с женой. —
«Не стерпит этого господь.
О боже, сжалься надо мной».

Но с каждым часом злей жена.
Знай пилит мужа ночь и день:
«При доме злыдня не нужна,
Куда-нибудь старуху день».
То выла подлая как зверь,
То принималась косы рвать,
И как-то раз открыла дверь
И завопила: «Выбрось мать,
Не то уйду из дома я
И буду всюду день-деньской
Кричать, что гибнет, мол, семья,
А муж мой любится с другой».

Несчастный сын, кляня судьбу,
Старуху затолкал в мешок
И к лесу на своем горбу
Мешок из дома поволок.
Понурив голову, он шел,
Всё думал, чем в беде помочь.
А путь был долог и тяжел,
А с черных туч спускалась ночь…
В лесную чащу, в глубину,
В кромешной тьме принес он мать
И там под деревом одну
Ее оставил умирать.
Был страшен посвист ветровой
И воя волчьего тоска.
Решился сын идти домой,
Но вдруг услышал из мешка:

«Господь с тобою, мальчик мой,
О камень не споткнись, сынок,
Да вот мешок возьми домой,
Еще сгодится вам мешок».

1907 Александрополь

272. Лейли и Меджлум** Перевод С. Шервинского

Уснул Меджлум, и ему явилась во сне Лейли;
Он, снилось, ее полюбил, и его полюбила Лейли.
«Мать! Моя голова всю ночь по подушке мечется,—
Гурию рая вижу во сне.
Мать, благословляю грудей твоих молоко, —
Но ухожу, прощай, поброжу по белому свету,
Найду, приведу Лейли» —
Так родимой сказал Меджлум и ушел.
Шел, шел и пришел к роднику Бингёл.
Екнуло сердце: остановись!

В полночь, в самую ночь
Пришли кочевые к горе Бингёл,
Пришли кочевые, разбили шатры у горы Бингёл.
Уснула Лейли и видела сон,
Что полюбила Меджлума, что ее полюбил и он.

Да разольется над вами утренний добрый свет!
И над Лейли разлился утренний добрый свет;
Встала, взяла кувшин, к роднику за водой сошла.
«Ах, здравствуй, Меджлум, — сказала, — привет тебе!»
— «Тысячу благ и тебе! — сказал Меджлум.—
Возлюбленная моя, Лейли!»

Как очарованный
Меджлум смотрел на Лейли;
Как очарованная
На Меджлума смотрела Лейли.

Глаза Лейли — полночное небо,
А в нем два солнца горят.
Кудри Лейли на белую грудь
Черного шелка потоки струят.

Семь дней, семь ночей
Простояли они,
А им показалось: минуту
Стоят они.

Семь дней, семь ночей прошли,
И сказала Лейли:
«Меджлум, любимый,
Сердца моего господин,
Повели мне сойти к шатру
Отца напоить.
Завтра приду поутру».

Слова Лейли — что медовые вина Шираза.
На прощание руку Меджлуму Лейли подала.
Меджлум заплакал, сказал:
«Лейли, мое сердце, не уходи!
Ты, не ранив, убила меня.
Я тебе подарю Гиндукуш
До самого Чинмачина.
Твой стан — золотая башня,
Черная родинка у тебя на щеке.
Лейли безжалостная,
Не уходи!»

Лейли зачерпнула воды, ушла.
Остался Меджлум, следил издалёка
Сам не свой, рука на груди.
Ушла Лейли, ушла — и что ж увидала?
Кочевые задвигались,
Верблюдов навьючили, —
И ушла Лейли за шатром отца.

Пусть к добру надо мной осенние листья падут!
Пусть к добру над тобой посыплется зимний снег!
Пусть к добру для меня раскроется мак луговой!
Пусть к добру для тебя распустится роза весной!
Лейли однажды гулять пошла,
Увидала птиц в вышине,
Кликнула: «Птица, птица!
Ты, верно, летишь от Сипан-горы —
Значит, летела и мимо горы Бингёл.
Не видала ль Меджлума у родника Бингёл?»
— «Девушка, — птица ответила с неба,—
Да, я лечу от Сипан-горы,
Пролетала и мимо Бингёла.
У источника видела молодца-мертвеца;
Мясо его склевала, кости в кучку сгребла».

Косы Лейли распустила,
Волосы пеплом посыпала,
Пошла, подошла к роднику Бингёл,
Видит Меджлумовы кости среди цветов.
Плакала, плакала — и умерла
Над костями безжалостного
Меджлума.
Божьим велением
Оба звездами стали:
Не узнавший счастья Меджлум
И о счастье мечта — Лейли.
Одна засияла на южной,
Другая на северной стороне.
Божьим велением
Единожды в год
Сближаются звезды Лейли и Меджлума,
В тоске, в томленье
Целуются нежно.
И, расставшись, вновь переходят:
Лейли на место Меджлума,
Меджлум — на место Лейли,
На юг — Лейли,
На север — Меджлум.

1910 Казарапат

273. Вечная любовь