Симадзаки Тосон - Нарушенный завет

• Название: Нарушенный завет
• Автор: Симадзаки Тосон
• Издательство: Государственное издательство Художественная Литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1955

«Нарушенный завет» повествует о тщательно скрываемой язве японского общества — о существовании касты «отверженных», париев-«эта».

---

— Вид у тебя и вправду неважный, — подхватил Гинноскэ. — Будь осторожен, ведь сейчас свирепствует эпидемия инфлюэнцы. Тебе хорошо бы что-нибудь выпить. Разбавь немного поджаренного мисо кипятком и выпей две-три чашки. Обычно это помогает при простуде. — Он переменил тему. — Ах да, я тебе принёс кое-что приятное, чуть не забыл — вот тебе подарок.

С этими словами он развернул платок и достал деньги — жалованье за ноябрь.

— Так как ты сегодня не пришёл, я получил за тебя, — продолжал он. — Проверь, пожалуйста, — должно быть правильно.

— Вот спасибо. — Усимацу взял вложенные в мешочек ассигнации и серебро. — Оказывается, сегодня двадцать восьмое! А я думал: ещё только двадцать седьмое.

— Хорошее дело, если, живя на жалованье, станешь забывать, какой сегодня день, — засмеялся Гинноскэ.

— Я стал таким рассеянным, — сказал Усимацу и, как бы подбадривая себя, добавил: — До конца месяца осталось совсем немного. Двадцать девятое и тридцатое, всего два дня, вот и весь ноябрь. Эх, да и год тоже на исходе. Как подумаешь — прошёл целый год… а я вот так ничего и не сделал.

— Все мы так, — горячо подхватил Гинноскэ.

— Тебе-то хорошо! Ты перейдёшь в агрономический институт, сможешь вволю заниматься своей любимой наукой.

— Кстати, насчёт моих проводов: мне сказали, что ученики хотят устроить их завтра…

— Завтра?

— Но раз ты лежишь…

— Ничего, мне уже лучше. Завтра я непременно приду.

Гинноскэ засмеялся.

— Сэгава-кун и на болезнь, и на выздоровление скор. Только что стонал, как тяжелобольной, глядь, а он уже здоров; можно подумать, что притворялся. Просто удивительно! И всегда это у тебя так. Да, недолго нам с тобой осталось болтать. Скоро распрощаемся.

— Как, ты уже уезжаешь?

У обоих был глубоко опечаленный вид. Младший учитель, который всё время курил, молча слушая их разговор, вдруг сказал:

— Сегодня в школе я слышал странную вещь: будто среди наших преподавателей скрывается «синхэймин». Говорят, и по городу уже ходит такой слух.

— Кто же пустил этот слух? — спросил Гинноскэ, обернувшись к нему.

— Этого я не знаю, — смутившись, ответил учитель. — Я думаю, это просто чья-то сплетня.

— И для сплетен есть границы. Пустить такой слух — это значит поставить всех нас в очень неприятное положение. Находятся же болтуны в нашем городе! Только и слышишь: такая-то учительница, мол, сделала так-то, а такой-то учитель этак. И откуда мог пойти такой слух? Ну, давайте переберём всех преподавателей школы! Вот УЖ чепуху несут! Разве не так, а, Сэгава-кун?

Гинноскэ взглянул на Усимацу. Тот молчал, кутаясь в белый плед.

Гинноскэ, засмеявшись, продолжал:

— Господин директор, конечно, очень неприятный своей педантичностью человек, но не его же принять за «синхэймина»! Да и среди учителей что-то никого похожего нет. Гм… правда, очень задирает нос Кацуно-кун… ну, если кого и можно бы заподозрить, то только такого, как Кацуно-кун, — снова засмеялся Гинноскэ.

— Ещё бы! — засмеялся вслед за ним младший учитель.

— Стало быть, кто же среди нас «синхэймин», как ты думаешь? — подтрунивая, сказал ему Гинноскэ. — Например, не ты ли?

— Не говори глупостей! — обиделся учитель. Гинноскэ продолжал смеяться:

— Что ж ты сразу рассердился? Я же не сказал, что это ты. Право, с тобой нельзя даже пошутить.

— Однако, — серьёзно сказал учитель, — если допустить, что это факт…

— Факт? Это совершенно невозможный факт. — Гинноскэ не хотел и слушать. — Почему? Суди сам! Учебные заведения, откуда вышли преподаватели нашей школы, в общем, хорошо известны. Одни, как ты, например, пришли сюда, окончив курсы; другие, как, например, Кацуно-кун, пришли после сдачи экзамена на право преподавания; третьи, как, например, мы с Усимацу-кун, вышли из учительской семинарии. Других у нас нет. Если допустить, что среди нас мог быть такой человек, об этом узнали бы ещё в учительской семинарии. При совместной жизни в общежитии за годы пребывания в семинарии это так или иначе выявилось бы. Те, кто сдаёт экзамены на право преподавания, тоже долгое время поддерживают тесную связь со своей школой, так что скрыть принадлежность к «этa» невозможно. О таких, как ты, и говорить нечего. Распускать такой слух — просто смешно!

— Оттого-то, — с особым ударением сказал младший учитель, — я и не утверждаю, что это факт. Я только сказал: если допустить, что это факт…

— Если? — засмеялся Гинноскэ. — Твоё «если» совершенно незачем допускать.

— Может быть, ты и прав. Но, если хоть на секунду допустить, что такая вещь действительно имеет место, понимаешь, к чему это приведёт? Мне при одной мысли об этом становится страшно.

Гинноскэ не ответил. Оба гостя не возвращались больше к этому разговору.

И всё это время Усимацу сидел как потерянный, лицо его на фоне белого одеяла казалось ещё бледней.

— А Сэгава-кун, видно, не совсем здоров, — пробормотал себе под нос Гинноскэ, спускаясь по лестнице.

Оставшись один, Усимацу некоторое время сидел неподвижно, обводя комнату растерянным взглядом, потом поднялся, убрал постель,[31] оделся. Вдруг как будто его осенило, он стал вытаскивать спрятанные в стенном шкафу книги. Они были воплощением духа Рэнтаро, напоены энергией и кровью сердца учителя; томик «Современные идеи и общественные низы», «Обыкновенный человек», «Труд», «Утешение бедных», а также «Исповедь». Усимацу перелистал одну за другой все книги, замазав на них свою печать. Потом он выбрал из стоявших на полочке в нише учебников по языку пять-шесть не нужных ему книг, стёр с них пыль и завернул все вместе в платок. В это время в комнату вошла Кэсадзи.

— Вы уходите? — спросила она. Усимацу, растерявшись, ничего не ответил.

— В такой холод! — Кэсадзи изумлённо смотрела на бледное лицо Усимацу. — Вы чувствовали себя так плохо, лежали, как же так?

— Нет, я сейчас хорошо себя чувствую.

— Но вы, наверно, хотите есть. Надо бы что-нибудь покушать… ведь вы с утра ничего ещё не ели.

Усимацу покачал головой и сказал, что он ничуть не голоден. Снял со стены и надел пальто, надел шляпу. Он поначалу и не собирался одеваться, но надел пальто, надел шляпу; казалось, будто им двигает какая-то машина — настолько он не сознавал, что делает. Потом часть принесённых приятелем денег он сунул в ящик стола, а часть прямо в бумажном мешочке положил в рукав кимоно.[32] Впрочем, это он тоже проделал механически, не сознавая, сколько оставил, а сколько захватил с собой. Взяв свёрток с книгами и старательно прикрыв его рукавом пальто, Усимацу вышел из Рэнгэдзи.

Снег покрывал и улицы и крыши домов. Навстречу Усимацу попадались рабочие в зимних камышовых шляпах, высоких плетёных гетрах, с прикрытыми сверху носками; путники, укутанные с головой в шерстяные пледы. Не раз его обгоняли сани, запряжённые то лошадьми, а то и людьми. Широкие карнизы, защищавшие дома от снега, сделали своё дело. Посредине улицы образовался высокий, выше домов, белый вал. Эта «снежная гора» была прославленной достопримечательностью Ииямы, — при виде её нетрудно было представить себе все трудности зимнего существования в этом городке. Серое небо предвещало новый снегопад, бледное солнце едва светило; картина зимнего дня повергала Усимацу в дрожь.

Усимацу не раз уже приходилось сбывать букинисту в Камимати старые журналы. К счастью, когда он вошёл, в лавке никого не было. Усимацу снял шляпу и с безразличным видом положил на прилавок свой свёрток.

— Принёс немножко книг… не возьмёте ли? — сказал он.

Хозяин по лицу Усимацу сразу всё понял; со смешком, как это делают все торговцы, он подался вперёд и придвинул к себе узелок с книгами.

— Сколько дадите… — добавил Усимацу.

Букинист развернул свёрток, просмотрел все книжки и разделил их на две части: книги по языку он отделил и тщательно перелистал, потом небрежно отложил в сторону книги Рэнтаро.

— За сколько вы намерены их уступить? — Он посмотрел на Усимацу и снова, как будто в смущении, усмехнулся.

— Лучше скажите, сколько вы дадите.

— Видите, у нас теперь торговля идёт плохо. На такие книги нет никакого спроса. Взять, конечно, можно, только за гроши. По правде говоря, вот эти английские книги только и в цене. А вот эти новинки — исключительно ради вас… — Букинист подумал: — Пожалуй, вам лучше взять их обратно.

— Раз уж я принёс… нет, не нужно этих разговоров. Если можете взять, берите.

— Только очень уж ничтожная цена им. Если вам угодно, я возьму, как вам называть цену — за каждую по отдельности? Или за все сразу?

— За все сразу.

— Крайняя цена пятьдесят пять сэн. Если вы согласны, я беру.

— Пятьдесят пять сэн? — уныло усмехнулся Усимацу.

Разумеется, он согласен, ведь ему всё равно за сколько, лишь бы продать. Теперь дело улажено. Считается, что книги не следует продавать. Усимацу тоже всегда так считал… Но сегодня он всё же принёс их сюда для продажи, — на это у него были особые причины. Он записал в счётную книгу свою фамилию и адрес и получил свои пятьдесят пять сэн. Перед уходом он на всякий случай ещё раз перелистал книги Рэнтаро и проверил те места, где стояла замазанная им печать «Сэгава». В одной книжке он обнаружил не замазанную им печать.