Иштван Фекете - 21 день

• Название: 21 день
• Автор: Иштван Фекете
• Издательство: Corvina
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985
• ISBN: 963-13-1964-4

---

Зато мыши было уже не углядеть, что этим первым и единственным рывком жертвы все кончилось: ласка безвольно поникла, и ее гибель совсем не напоминала предсмертных мучений крысы, из которой жизнь уходила постепенно, вместе с кровью. А в следующее мгновение ласка взлетела, чего при жизни с ней никогда не случалось. Правда, лететь ей пришлось недалеко — все на тот же ореховый сук, куда она прибыла уже в качестве не ласки, а птичьего корма, и через несколько минут на суку остался лишь пообедавший сарыч, который, полузакрыв глаза, погрузился в дремоту.

Однако Цин-Ни это не интересовало бы, даже находись он по-прежнему на виноградной лозе снаружи, а не в своем удобном жилье, которое совсем недавно спасла от крысы ласка, а от ласки — сарыч; но сарыч обитает в облаках, и еще никому не доводилось слышать, чтобы он вздумал охотиться или гнездиться в подвале. Впрочем, Цин-Ни не уточнял про себя такие возможности, просто он чувствовал, что опасность ему не угрожает, а сам он сыт, вот только пить хочется… Но этому можно помочь…

Напившись, он обтер усы и, позабыв о врагах и друзьях, отправился домой, к своему ящику, который манил его, как пахнувший мышами сон.

А затем повсюду расплылась тишина: и по подвалу, где спал и, может, видел сны Цин-Ни, и вокруг орехового дерева, где сарыч погрузился в дремоту после того, как выплюнул волосистый хвост ласки и почистил клюв о ветку.

Время подходило к полудню, и пресытившуюся собою тишину ничего не нарушало: ведь без слабого шелеста листьев, свертывавшихся под жаркими солнечными лучами, без отдаленного карканья ворон и короткого писка синиц, без сытого, довольного жужжания ос и невозможно было бы услышать, какое сонное и сладостно-благоуханное безмолвие разлито по всей обсаженной виноградниками горе.

Такая тишина бывала обычно и в доме Йоши Куруглы, и во дворе, и в саду, и на чердаке — везде и во всем окружении дядюшки Йоши.

Впрочем, бывала прежде: когда-то давным-давно и даже позавчера.

Для старого железнодорожника эта пора, ознаменованная приятными раздумьями и размеренным тиканьем часов, каким-то образом миновала. Миновала не вдруг и неожиданно, от чего человек спохватывается и настороженно прислушивается, — эта пора миновала незаметно и тем более окончательно. Однако понапрасну оглядывался по сторонам старый железнодорожник, как бы ища, чего же, собственно, ему не хватает; он не мог бы дать названия своему чувству, не мог бы дать названия предмету, который ищет, да и в самой комнате все стало как-то необычно непривычно: стол стоял по-другому, иначе были расставлены стулья, и на окнах висели новые занавески, через которые не видно было, что делается снаружи…

— Зато, Йошка, и внутрь никто не заглянет! — твердила Маришка, а Йоши с улыбкой обошел вопрос, что, мол, за беда, ежели кто и заглянет? Здесь, в этом селе, нет обычая в окна подсматривать, если надобно что человеку, так он в дверь зайдет.

Дядюшка Йоши любил, чтобы все в жизни было просто и ясно, он по возможности старался избегать лишних споров. Его не мучило любопытство узнать, что происходит на тихой-мирной улице, где, кстати, ничего и не происходило, но сейчас, когда плотная занавеска закрыла обзор, он сразу вдруг почувствовал себя так, словно ему не принесли газету, которую он, может, и не прочтет, однако если вообще не увидит, то ему будет не хватать ее.

Однако мысль о занавесках перестала занимать дядюшку Йоши, да и не могла бы занимать дольше, поскольку вошла Маришка, неся его начищенные до блеска башмаки.

— Вот это да! — удивленно воскликнул он, и Маришка сочла это возгласом приятного удивления, хотя на самом деле все обстояло не так.

Надо сказать, что дядюшка Йоши — в противоположность большинству людей — любил чистить башмаки и изо дня в день самолично убеждаться, что привычная, ладно подогнанная к ноге обувка находится в должном состоянии. Так что возглас его на этот раз отнюдь не был знаком одобрения.

— У меня выпала свободная минутка, — пояснила Маришка, заранее отметая мысль, будто оказанная ею любезность в дальнейшем при случае могла перейти в обязанность. — Все-таки ты к друзьям ходишь, туда-сюда…

— Пойду к Мишке Карваю, — дядюшка Йоши разглядывал башмаки, которые сделались словно чужие. — Надо договориться с ним насчет забоя: когда, что и как…

Маришка поднесла ему стаканчик, поскольку Йоши Куругла этим утром к бутылке не притрагивался. Мысль о выпивке вообще не пришла ему в голову, хотя обычно он по утрам опрокидывал стаканчик, но только один, не больше. Годы долгой и ответственной службы приучили его к умеренности буквально во всем, и она регулировала его жизнь подобно расписанию железнодорожного движения. Если не было гостей, праздника или такой еды, которую требовалось бы обуздать вином, дядюшка Йоши дома вообще не пил. Поэтому винные пирушки с друзьями в сонной, уютной тишине подвала всегда означали для него озаренный солнцем праздник — независимо от того, шел ли дождь или трещал мороз.

— Ух ты, а я и забыл! — он опрокинул стаканчик, а затем понюхал оставшиеся в нем капли и с улыбкой обратился к Маришке, на время отогнав мысль о злополучных башмаках. — Маришка, что это за новые новости?

— Ежевичная палинка, собственного изготовления! — и Маришка тотчас снова наполнила стаканчик. — А Мишке Карваю я уже наказала прийти, и женщину промывать внутренности тоже позвала. Пока я тут, постараюсь хоть от этих забот тебя избавить… В одном только накладка вышла: забойщик в субботу прийти не сможет, только в воскресенье. На субботу он уже в другом месте посулил, ну так я велела ему передать, — конечно, от твоего имени, — что тогда, мол, пусть будет в воскресенье. У нас все готово, дальше тянуть нечего.

— Ах, ты!.. — опять воскликнул дядюшка Йоши, для которого этот визит к Мишке Карваю раз в год был не меньшим праздником, чем рождество или пасха. Но Мишка Карвай — старый приятель и по годам почти ровесник — и рассчитывал именно на такое отношение, ведь он приходил забивать поросенка не за плату, а по дружбе. Поэтому о деньгах, естественно, и речи быть не могло, хотя «гостинцы» обходились значительно дороже, но это для всех считалось само собой разумеющимся.

Стало быть, Мишке Карваю нельзя было «наказать прийти», — по всей вероятности, он и разобиделся, — а следовало самолично к нему наведаться и попросить его. Зато такого просителя и принимают как званого гостя, и гость этот не только по праву, но и по долгу обязан есть и пить, сколько влезет, за счет своего будущего работника, которому он сам впоследствии выставит угощение.

Но не это главное!

Главное — это сам разговор по душам, который включает в себя подробный разбор достоинств и недостатков убойной свиньи со всеми вытекающими отсюда последствиями, перечень пожеланий хозяина, сравнение теперешней свиньи с прошлогодней, обсуждение количества и качества соли, паприки, черного перца и прочих приправ и специй, время и место засола и копчения… и множества других важных и милых сердцу тем, порождающих мелкие пересуды; затем доходит черед до местных, сельских дел, которые приводят к обобщениям всевенгерского, а то и всемирного значения, однако выводы эти не грозят переворотом размеренному укладу жизни, а напротив, обращают в праздник ничем не примечательный день.

Дядюшка Йоши не стал еще раз досадливо крякать. Он молча пропустил второй стаканчик, а про себя решил, что к Мишке надо наведаться непременно…

Эта мысль на секунду вызвала у него улыбку, впрочем, наверное, не слишком убедительную, потому что Маришка, ведомая поразительным женским чутьем, тотчас бросила на другую чашу весов двух друзей Йоши.

— Я подумала: а чего бы тебе не пригласить на ужин священника с почтмейстером…

— У нас не было заведено…

— Надо позвать, Йошка, ведь это твои друзья!.. Да ты не бойся, меня они и в глаза не увидят. Что я им — простая баба…

— С чего бы это им тебя не увидеть?

— Не ровен час еще чего подумают… — сказала Маришка и, опустив голову, вышла из комнаты.

Йоши Куругла какое-то время еще смотрел на то место, где перед этим стояла женщина, затем перевел взгляд на свои башмаки, которые по-прежнему казались ему чужими. И даже шагая по улице, он нет-нет да и поглядывал вниз, себе на ноги, потому что праздничный блеск башмаков как-то не вязался с привычной будничной обстановкой.

«Надо будет смазать их салом, — утешал он самого себя, — для таких башмаков это самое подходящее дело…»

Семейство Карваев и в самом деле обиделось. Мишка, правда, еще старался держаться в рамках гостеприимства, но жена его какое-то время даже не входила в комнату, и даже святой Иосиф и тот взирал с образка на стене с обидой, не подобающей милосердным святителям.

Однако стол был накрыт честь по чести, давая понять, что дядюшку Йоши ждали-заждались, и, вздумай он не явиться, такого стола «старому Куругле» в этом доме больше не видать.