Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

• Название: Поэты 1880–1890-х годов
• Автор: Дмитрий Михаловский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1972

Настоящий сборник объединяет ряд малоизученных поэтических имен конца XIX века. В их числе: А. Голенищев-Кутузов, С. Андреевский, Д. Цертелев, К. Льдов, М. Лохвицкая, Н. Минский, Д. Шестаков, А. Коринфский, П. Бутурлин, А. Будищев и др. Их произведения не собирались воедино и не входили в отдельные книги Большой серии. Между тем без творчества этих писателей невозможно представить один из наиболее сложных периодов в истории русской поэзии.

Вступительная статья к сборнику и биографические справки, предпосланные подборкам произведений каждого поэта, дают широкое представление о литературных течениях последней трети XIX века и о разнообразных литературных судьбах русских поэтов того времени.

---

6. КОГДА ТЫ ХОЧЕШЬ ТРЕЗВЫМ ВЗГЛЯДОМ…

Когда ты хочешь трезвым взглядом
Смотреть на жизнь и на людей,
Не украшай ты их нарядом
Живой фантазии своей.

Не помышляй, чтобы на свете
Был для великих душ простор,
Что их дела не тонут в Лете,
Что свят потомства приговор.

Не думай, чтобы мощный гений
Всегда с безумьем вел борьбу,
Чтоб ряд позорных преступлений
Вел всех к позорному столбу.

Не создавай себе обманов,
Не представляй в уме своем
Эффектной битвой двух титанов
Борьбу добра с могучим злом.

Увы! великие душою
Встречают тысячи преград,
Их путь покрыт глубокой тьмою,
Их сердце скорби пепелят.

Потомство с глупым ослепленьем
Позорит иль не признает
Тех, чьим великим вдохновеньем
И чьими жертвами живет.

А гений часто не стыдится
Быть пошлой глупости рабом
И, льстя безумию, гордится
Своим дурацким колпаком.

Гигант страдает от пигмея,
Властитель гибнет от раба,
И часто гнусного злодея
Венчает лаврами судьба…

Не солнцем ярким после ночи
Святая правда восстает,
И света, блещущего в очи,
На темный мир она не льет.

Она порою лишь мелькает,
Ее так редко видим мы, —
Она блестит и исчезает
Как луч минутный в бездне тьмы,

Как в тучах светлые полоски,
Как отраженье звезд в волне,
Как фосфорические блестки
На черной моря глубине…

<1896>

7. ДУМЫ И ГРЕЗЫ

Моя дума всё вдаль порывается,
Пока смерть не сомкнула мне вежд;
Сердце всё еще глупо цепляется
За обломки разбитых надежд.

И, горя непонятною верою,
Всё не хочет расстаться оно
С тем, что разум безумной химерою
И мечтою назвал уж давно.

Так, порой лучезарным видением
Очарованы в сладостном сне,
Говорим мы потом с сожалением:
«Это были лишь грезы одне!»

Но упорно, с тоскливым желанием,
Возвращается сердце не раз
К этим грезам, что чудным сиянием
На минуту наполнили нас…

<1896>

8. ПОСЛЕ БИТВЫ

Даль была окутана серыми туманами;
Шел я спотыкаючись, весь покрытый ранами;
И ручья холодного струйкою гремучею
Утолить надеялся жажду мою жгучую.

Видел я поблизости эту струйку чистую
Ручейка, бежавшего с пеной серебристою, —
Падал он каскадами и пустыню голую
Оглашал, играючи, песенкой веселою.

И к нему тащился я… Дух изнемогающий
Я в себе поддерживал мыслью ободряющей,
Силой воли гаснувшей и желанья жадного,—
Но не мог добраться я до ручья прохладного.

Я упал беспомощно… В мыслях всё смешалося:
Новое и старое, что вдали осталося,
Образы минувшего, всё мной пережитое,
Поле одинокое, трупами покрытое,

Эти лица мертвые, звезды, ночь холодная,
Зной затем полуденный и земля бесплодная,
Путь по ней, мной пройденный, ручейка журчание
И от жажды бешеной жгучее страдание…

<1896>

9. НА БЕРЕГУ МОРЯ

Солнце ярко блещет, море тихо плещет,
Небо нежит взоры теплой синевою…
С сладостною ленью я прилег под тенью,
Под обросшей мохом серою скалою.

В этот полдень знойный, с негою спокойной,
Я хочу природой только любоваться;
Голубое море! на твоем просторе
Я теперь желал бы в челноке качаться.

Но челнок далёко, море так глубоко,
С веслами не слажу, править не умею,
Берег так пустынен, к дому путь мой длинен…
И лежу один я с думою своею.

В апати́и праздной, под однообразный
Говор волн, что плещут, пенясь и сверкая,
Дума эта дремлет, смутно морю внемлет,
Как под песню няни, тихо засыпая…

Спи же, спи же, дума, чтоб не слышать шума
Бури и тревоги, что во мне таится!
Позабудь заботы, от своей работы
Отдохни, чтоб силой свежей обновиться.

Силы много надо; сон — одна отрада
Для души, изнывшей в муке беспредельной,
Усыпи мне, море, бешеное горе
На́долго своею песнью колыбельной!

Чтоб среди забвенья чудные виденья,
Радужные грезы ум мой наполняли,
Чтобы небо это, солнце с блеском света
В глубину больного сердца проникали;

Чтоб оно готово было к битве снова,
С силами собравшись, только что проснется,—
Как тот парус белый, что с надеждой смелой
По волнам коварным весело несется.

<1896>

10. КОШМАР

Тени мрака мне в душу вошли…
Ночь грозит мне, чело свое хмуря,
Небо давит, и где-то вдали
                                  Воет буря.

Точно слышу унылый я звон,—
Он рыданьем в душе отдается…
Что за странный в уме моем сон
                                  Создается?

Вправду ль сон? Только бездна кругом,
Только я шевельнуться не смею
И в глубоком бессильи моем
                                  Цепенею…

О тоска, беспощадный палач!
То твои похоронные звуки,
Твоя тьма, твоя бездна, твой плач,
                                  Твои муки.

И куда мне уйти от них прочь?
Света нет, пропасть мрака безбрежна, —
И меня охватившая ночь
                                  Безнадежна.

<1896>

ПЕРЕВОДЫ

Генри Лонгфелло 11. ПЕСНЯ О ГАЙАВАТЕ

ПРОЛОГ

Вы хотите знать — откуда
Эти песни и преданья,
От которых веет лесом
И лугов росистых влагой?
Вы хотите знать — откуда
Эти странные легенды,
Где вам чудится порою
Дым синеющий вигвамов
И стремленье рек великих
С их немолчным, диким плеском,
Раздающимся в пустыне,
Точно гром в ущельях горных?
Я отвечу, я скажу вам:
«От лесов, озер великих,
От степей страны полночной,
От земли оджибуэев,
От пустынных стран дакотов,
С гор и тундр, с низин болотных,
Где шухшухга с длинным носом
В тростниках находит пищу.
Эти дикие легенды
И преданья повторяю
Точно так, как сам их слышал
От индейца Навадаги —
И певца, и музыканта».
Если спросите — откуда
Почерпнул их Навадага,
Я отвечу, я скажу вам:
«Он нашел их в птичьих гнездах,
Над водой в бобровых норках,
Там, где ходит дикий буйвол,
Где орел в скалах гнездится!
Птицы дикие их пели
На низинах и болотах,
Читовейк-зуек там пел их,
Манг-нырок, гусь дикий вава,
Цапля синяя шухшухга
И тетерка мушкодаза!»

Если больше знать хотите:
Кто такой был Навадага —
Я сейчас же вам отвечу
На вопрос таким рассказом:

«Средь равнины Тавазента,
В глубине долины тихой,
Близ смеющихся каналов,
Жил индеец Навадага.
Вкруг индейской деревушки
Шли поля, луга и нивы,
Дальше — лес стоял сосновый,
Летом весь в зеленых иглах,
А зимой — под белым снегом.
Эти сосны вековые
Вечно пели и вздыхали.
Те каналы можно было
Видеть издали в долине:
По стремительному бегу —
В дни весеннего разлива,
По ольхам ветвистым — летом,
И по белому туману
Над водой — порой осенней,
А зимой — по черной ленте,
Уходившей в глубь долины.
Там он пел о Гайавате,
О его рожденьи чудном,
И о том, как он работал,
Жил, страдал, терпел, трудился,
Чтобы в мире и весельи
Благоденствовали люди,
Чтоб народ его был счастлив!»

Вы, кто любите природу,
Мураву при блеске солнца,
Тень лесов и шепот ветра
Меж зелеными ветвями,
И метель, и шумный ливень,
И стремленье рек великих
В берегах, покрытых лесом,
По горам раскаты грома
В бесконечных отголосках, —
Вас прошу теперь послушать
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, кто любите баллады
И народные преданья,
Что звучат нам издалёка,
Нас маня внимать и слушать
Этот лепет, говорящий
Так наивно, так по-детски.
Что едва мы различаем,
Песня это или говор, —
Вас прошу теперь послушать
Я индейскую легенду,
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, в чьем сердце сохранилась
Вера в бога и в природу,
Сохранилось убежденье,
Что во все века, повсюду
Человек был человеком,
Что в сердцах у первобытных
Дикарей трепещут тоже
И желанья, и стремленья,
И тоскливые порывы
К непостигнутому Благу,
Что беспомощные руки,
Шаря ощупью, во мраке,
Руку божию находят,
Выводящую их к свету, —
Вас прошу теперь послушать
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, которые порою,
По околицам блуждая —
Там, где кисти барбариса
Перекинулись красиво
Через каменную стену,
Поседевшую от моха,—
На запущенном кладбище
Разбираете, в раздумье,
Полустершуюся надпись,
Сочиненную нескладно,
Но в которой в каждом слове
Дышит светлая надежда,
Вместе с жгучей болью сердца,—
Прочитайте эту надпись,
Надпись грубую, простую,
Эту Песнь о Гайавате!

<1866>

Фердинанд Дранмор