Евгений Додолев - Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции

• Название: Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции
• Автор: Евгений Додолев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-386-07861-4

Кем была и чем стала Валерия Новодворская? Кто она и зачем?

Пламенная революционерка или политический фрик? Последовательный диссидент или закоренелый русофоб? Экстравагантный литератор или недалекий провокатор?

Она сама отчасти ответила на эти вопросы своими публикациями в газете «Новый Взгляд», из-за которых фигурантами уголовного дела стали и колумнист Баба Лера, и редакция культового еженедельника начала 90-х.

В книге собраны резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской и рассказано о разборках с прокуратурой и столичным КГБ, которое возглавлял в ту пору видный демократ Евгений Савостьянов.

Автор книги Евгений Ю. Додолев, известный репортер перестроечной поры, придумавший в свое время «Новый Взгляд» и давший слово начинающему публицисту Новодворской, пытается оценить феномен этого необычного человека.

---

Фауст Гёте единственным пороком считает слабость, все остальное — не в счет. Нельзя уклониться от боя, даже если надо переступить через чужую жизнь (Маргарита, мирные старики из второй части, подвергнутые насильственной депортации и погибшие). Собственно, Фауст идет по трупам. Эстетика Гёте через два эпизода дает нам предощущение фашизма как страшного абсолюта, а вовсе не извращения фаустианской души.

Сегодня кажущаяся непосредственность Запада, в сороковые заглянувшего в свою бездну, — это попытка отшатнуться от края, это боязнь своей жестокой и властной души. Даже в пасхальном перезвоне у Гёте нет мира. Там явственно звучит мотив исторического пробуждения человечества для осмысленных страданий, для осмысления бытия. Воскресение по Гёте — это некая эмансипация человеческого духа от первобытной спячки, от хаоса до сотворения личности. Не для мира пробуждается и воскресает в человеке христианин — для страсти и тоски. Дух человеческий — обоюдоострое оружие, кинжал, а выковывать это оружие на самого себя человеку помогает христианство. Совесть для фаустианской души — это благодетельная боль, и ее следует стремиться не облегчить, но усилить. Фауст не пророк, не аскет, ему не дано видеть и слышать ангелов и Бога. Запад в принципе отрицает йогу как самоограничение во имя познания. Но и своей кармой, кармой посредственности, Фауст удовлетвориться не хочет, ибо Запад отрицает предопределенность и храбро лезет из кожи вон. Не всем дано хватать звезды с неба, но ведь хочется схватить прямо горяченькую? Фаустианство — это культура, где ни один сверчок не знает своего шестка, где все сверчки без шестков.

Для Запада вначале было Дело, а не Слово — назвать и не постичь реальность, но ее преодолеть. Евангелие от Иоанна не для Запада писано… Фауст — отъявленный протестант, и мы узнаем из его монолога («…я шлю проклятие надежде, переполняющей сердца, но более всего и прежде кляну терпение глупца»), что душа Запада по сути своей антиобщественна и что настоящая жизнь фаустианского человека начинается по ту сторону отчаяния. Сартр скажет об этом прямо. Гёте сказал об этом косвенно.

Здесь при подписании кровью контракта с жизнью (о раздельном владении имуществом), то есть при заключении договора с Мефистофелем, становится ясно, что успокоение, отсутствие страданий — капитуляция. «Лишь только миг отдельный возвеличу, вскричу: мгновение, повремени, — все кончено, и я твоя добыча, и мне спасенья нет из западни»…

Но главная трагедия Фауста — не на небе, но на Земле. Этический монотеизм Запада, его вечное мессианство. Фауст вспомнил, на их беду, о людях. «Я все их бремя роковое, все беды на себя возьму». Фаустианская душа опьяняется крепчайшим вином спасения человечества. А человечество пока живет, не подозревая, что Фауст сейчас начнет его спасать. Христианство Запада сурово. Оно не спрашивает у спасаемого разрешения, оно просто тащит его за шкирку на ослепительный, режущий свет, то Ад духа, который создает себе и другим фаустовское миссионерство. Фаусты, как пушкинские шестикрылые серафимы, вечно гоняются за объектами своего спасения, дабы «уголь, пылающий огнем», запихнуть-таки в их отверстую мечом Истины грудь. Спасение по Фаусту — почти вивисекция. Не всякий снесет бремя Голгофы, не всякий выдержит пытку Свободой и Истиной. Маргарита погибает, но этим фаустов не остановить. В конце концов Фауст постигает формулу своего проклятия, которое является спасением всей западной цивилизации: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». Или еще более трагическое, бернштейновское: «Истина — ничто, движение — все». (Ведь целью была именно истина! А где она? На дне морском. И добродетель там же, и спасение человечества в тех же краях.)

В общем, крикнул ворон: Nevermore!

Эдгар По — это Фауст XX века. Наша фаустовская душа — хищник, ядовитый, как змий, и наивно-целеустремленный, как голубь. В западной цивилизации нет кротости. Тем хуже для маргарит. Прогрессоры никого не оставят в покое и всех соблазнят. Соблазн — наше послушание. Мы пришли в этот мир, чтобы «соблазнить многих из стада». Заратустре тоже приходилось убивать своих маргарит. Гёте и Ницше — звенья одной великой западной цепи.

Последний Фауст, Фауст Серебряного века, «Манфред» Байрона, несчастнее всех. Он не уверен в том, что Вселенная его видит и знает о его вызове. А вдруг она слепа и глуха, а вдруг не с кем бороться? Атеизм для фаустов хуже Ада. Как жить, если некому бросать перчатку? Для Фауста Байрона Вселенная пуста без Врага и без Битвы. Огонь и Воздух — любимая стихия Духа. Трагедия Манфреда — это трагедия глухого пожизненного каземата, где разбивают себе голову о стены из-за отсутствия столь необходимой кары за святотатство и ересь, ибо только под молниями богов, на Лобном месте для богоборцев Фауст, а вместе с ним и Запад способны ощутить грозную и мучительную полноту бытия.

Бремя вандалов

Я не буду советовать Вам, Володя, на уроках столь нелюбимой Вами эстонской литературы почитать Яана Кросса, потому что он сейчас, при Вашем настроении, пойдет Вам не впрок. Когда будете в следующий раз зевать на уроке, прочтите Киплинга:

Несите бремя белых,
Что бремя королей?
Галерников колодок
То бремя тяжелей.

Да, Британии и Киплингу было что нести в свои колонии: Великую хартию вольностей (с 1213 г.), Палату общин парламента (с 1265 г.). И тем не менее Британия и Киплинг, столкнувшись с героическим сопротивлением «туземцев», увидев, что на пути стоит не дикая орда, а Ганди, научились уважать своего врага, полюбили его и ушли, дойдя с помощью Киплинга до высокой истины, что право человека на свою землю священно, если этот человек готов ее защищать ценой жизни.

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток,
И с мест они не сойдут,
Пока не предстанут небо с землей
На страшный Господен Суд.
Но нет Востока и Запада нет,
Где племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу
У края земли встает.

Но то Британия, Володя. А мы с Вами не в Британии рождены. Мы белые только по цвету кожи. Мы — вандалы, разрушившие Рим: в Чехии, Словакии, Югославии (которой уже, слава богу, нет, а есть веселый хоровод новых государств), в Польше, Венгрии, Эстонии, Латвии, Литве. Является ли дикость извинением? Надо ли прощать тем, кто не ведает, что творит? Является ли извинением Ваша молодость? Задачи советского империализма Вы формулируете грамотно, а Ваш кумир, Александр Невзоров, видимо, не вырос до сих пор, так что инфантильность вообще свойственна имперскому сознанию, и не будем делать друг другу скидок. Тем более, что с автоматом так легко научиться обращаться, даже в «шестнадцать мальчишеских лет».

Кстати, о рабах. Письмо Ваше, Володя, пришло к нам не с каторги, не из барака, а из чистенького, игрушечного, андерсеновского Таллина, где Вы, как уроженец Эстонии, будете через два года иметь все гражданские права. Владея языком, Вы не встретитесь ни с одним барьером, кроме того барьера ненависти, которым Вы сами себя отделяете от чудесного мира, который мог бы стать Вашим. Вы любите, наверное, фантастические видеофильмы. Там супермены с космических кораблей сражаются с чудовищами с иных планет и создают Галактическую империю. Но в Эстонии Вы, начинающий супермен, столкнулись не с чудовищами, а с цивилизацией, превосходящей нашу собственную по уровню развития, мудрости, терпимости. Заметьте, Володя, что это не они на Вас бросаются, а Вы на них. Вы пишете, что чуть было не попали в эстонскую армию (двух лет не хватило). Ничего себе дискриминация! Вам, потомку завоевателей, доверяют честь защищать Эстонию! Надо быть очень черствым человеком, чтобы этого не оценить. За Вашей спиной, Володя, уже нет метрополии, и Вам не для кого Эстонию завоевывать. Московская орда слабеет, и для нее наступает Страшный суд. Я на эстонские спецслужбы не работаю и эстонским агентом не являюсь, однако Ваша (не моя!) советская армия в Эстонии, и то, что ее оттуда никак не выгонишь, — это моя непреходящая боль не меньше, чем для эстонцев. Вы слышали когда-нибудь об организации под названием ДС (Демократический Союз), которая еще в 1988 году вписала в свою программу пункт о дезинтеграции Советского Союза и освобождении балтийских государств от колониального гнета Вашей семьи и других аналогичных семей? У нас достаточный тюремный стаж за эти дела, достаточно хожено на митинги и отведано дубинок. Мы боролись с эстонцами, латышами и литовцами бок о бок. Языка мы не знаем, но порядочность понятна всем без перевода. В Латвии мы проводили свой II съезд ДС. Нам бесплатно дали зал, кормили, щедро поделились тем, чего в России к тому времени уже не было: своими глазированными сырками, своим шоколадом, своей ветчиной. В хрупком игрушечном Старом городе мы боялись дышать, боялись ходить, чтобы не поломать случайно эту блестящую драгоценную елочную игрушку чужой жизни, пробившейся даже под иноземным сапогом. Прибалты для нас родные, Володя. А вот Вы — чужой. И если Вы не перемените мнения, то Вы рискуете никогда и никому не стать своим. И зря Вы обвиняете Горбачева и Ельцина (которых я люблю еще меньше Вашего) в том, что они добровольно отпустили страны Балтии. Вот уж в чем они неповинны! Но саблезубое имперское чудовище одряхлело, и три маленькие страны, истекая кровью, наполовину вырвались из его полупарализованных, но все еще железных лап. Как говорится, хоть видит око, да зуб неймет.