Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

• Название: Осада (СИ)
• Автор: Кирилл Берендеев
• Издательство: Самиздат
• Жанр: Фанфик

Фанфик на Андрея Круза. Зомбопакалипсис в российских условиях. Мертвые встают из могил и шарятся по кладбищам в поисках живых...

---

36.

Будни посерели, слипшись меж собой в горячую манную кашу. Отец Дмитрий почти не выходил из дому, после того, как вторжением было осквернена его самое надежное убежище в этом мире, он попросту не знал, куда себя девать. Тишь и покой дома смущали и тревожили его, он никак не мог придти в себя. Все чего-то жал, неведомых пока, новых дурных вестей. В лечебнице, куда отвезли отца Дмитрия сразу после трагического происшествия в церкви, врач, недолго думая, вколола лошадиную дозу транквилизатора, приказав милиционерам немедля доставить батюшку домой. Так что остаток дня он провел, погруженный с макушкой в собственные кошмары. И лишь под вечер, очнувшись от дурмана, все пытался рассказать что-то супруге, выискать какую-то привидевшуюся ему в темноте беспамятства особую связь меж всеми событиями, с методичной регулярностью обрушивавшихся на него.

Лицо ее и так обыкновенно бледное, ныне обратилось в гипсовый слепок. Она не шевелилась, и только по едва вздымающейся и опадающей груди можно было понять, что она жива. Что слушает со всем вниманием его историю, и пытается поверить ей – ведь иного не остается. У всякого мирянина есть отдушина – духовник, просто батюшка в церкви, в любое время готовый выслушать тяжелейшие слова исповеди, а единственным человеком, с кем мог поделиться бедами сам батюшка, не имея духовника из старших по чину или возрасту священнослужителей, это его супруга. Ей он, единственной, мог поверить многое. А вот она выслушанное и выстраданное – лишь Ему одному.

– А я… – продолжил он, – до сих пор, будто во сне. Брожу как в царстве теней. И только вижу картинки прошедшего перед собой. Только тебя они не застилают. Ты моя последняя надежда, – и тут же, другим голосом. – Прости, что я тебе все это наговорил, мне следовало…

– Бог простит, – привычно ответила супруга. Отец Дмитрий невольно дернулся. И тут же спохватился.

– Нет, ничего. Но странная мысль не дает мне покоя… – и снова замолчал. Он хотел заговорить о Божьем наущении, но оборвал себя. Излишняя вера в Божье вмешательство в дела мирские никогда не приветствовалась Церковью. Вот только….

Маринка сказала ему вчера, что, зная Бога, не верит в дьявола. Кажется теперь, и он готов был подписаться под каждым ее вчерашним словом.

– Если это не эпидемия и не земной катаклизм, могущий быть объясненным через науку – то, что тогда?

Она молчала долго, очень долго. Пристально смотрела на мужа, и отцу Дмитрию виделось в этом взгляде странное, если не сказать больше. Словно Глаша впервые в жизни увидела и услышала его такого, каков он на самом деле. Впервые прошедшего испытание. И провалившегося с треском.

– Давай подождем пока и послушаем, что скажет наука, – наконец, произнесла она.

– Да-да, – подхватил отец Дмитрий. – Ведь пока мы не можем сказать, с чем именно к Нему обращаться. – И снова встретился с тем же внимательным, испытующим взглядом, покуда не зазвонил телефон. Его просили на причащение, матушка немедля возмутилась, напомнив супругу, что у него постельный режим до завтрашнего утра. На что отец Дмитрий ответил цитатой из Писания, настолько затасканной, что самому стало неприятно, и стал собираться. Одевался долго, за это время матушка успела позвонить в отделение, те, недолго думая, выделили в сопровождающие Аскера Магомедова. Лейтенант так и ходил за ним все время, покуда батюшка совершал требы – в основном крещение, реже причащение и ни разу – венчание. Видимо, поселковый люд уже не нуждался в последнем, только в первых двух и много против обычного.

Причащение проходило по новому, страшному канону. После исповедования, отец Дмитрий, видя, что умирающий не может протянуть более, сразу начинал читать канон на исход души. И родственники умирающего, присутствующие при чтении катехизиса, в меру умения своего старающиеся помогать причастнику словом, мало обращали внимания на милиционера в форме, скромно сидевшего в углу комнаты, дожидающегося своего часа. Если час наступал скорее, нежели того бы хотелось, батюшка приказывал всем удалиться. Аскер поднимался с места, стрелял умирающему в лоб, и снова опускался на стул, а батюшка завершал молитвы – теперь уже по усопшему окончательно. Пока он занимался этим, Аскер звонил в крематорий. После чего оба уходили – и странным было тогда ощущение тяжести Святых Даров, носимых батюшкой на груди.

На улице они большею частью молчали – Магомедов пристально вглядывался в редких прохожих, иногда останавливая словом шедшего к ним, неважно, был ли то смертельно пьяный или согбенный старик, он довольно бесцеремонно приказывал посторониться. В случае молчания, шел вперед, разбираться. Иногда за сим следовал выстрел. Отец Дмитрий привычно уже вздрагивал.

– Обращенный, – обычно говорил лейтенант, – таких трудно стало отличить.

И шел далее, вынимая телефон и докладывая.

Поселок к четвертому числу будто бы вымер. Впрочем, так оно и вышло. Более двух третей его населения уже покинуло пределы места прописки, большая часть не значилась в списках живых. Магазины пустели, товары никто не рисковал завозить. Почта не доставлялась, закрылась и библиотека и поликлиника – позабыв о клятве Гиппократа, из поселка сбежал весь медперсонал. Начались перебои с электричеством, отключился телефон – это уже деяния рук мародеров, не то местных, не то бродящих из поселка к поселку групп, ищущих, чем еще можно поживиться в заброшенных домах, в покинутых деревнях.

Жители бежали, но не только и не обязательно из поселка. Бежали в себя. Кто-то кончал жизнь самоубийством, не видя в ее продолжении ни малейшего смысла, кто-то написался ежедневно вусмерть, дабы хоть так отогнать мысли о бродящих и днем и ночью перед домом восставших мертвецах. Иные от затворничества и перенапряжения, и конечно, водки, сходили с ума, иногда их забирала скорая, бегавших с каким-то оружием, чаще лопатой или топором по улицам, и грозящимся всем встречным смертью. Подростки уже сплачивались в стаи, и бродя минимум по дюжине человек, вооруженные ножами и кастетами, к вечеру так же напивались пивом и горланили тюремные песни. Милиция их не трогала, подростки чувствовали это и наглели с каждым днем. Впрочем, нельзя не признать за ними определенной пользы – такие банды по ночам охотнее милиции и внутренних войск вступали в неравные схватки с зомби. После дневных и вечерних приключений, ночная охота была для них верхом геройства.

Священника они пока не трогали. Возможно, потому, что рядом с ним всегда был милиционер. Эта шпана знала Магомедова и побаивалась его. Скорее всего, именно поэтому Аскера и приставили к отцу Дмитрию. Ведь своих умения Аскер не раз показывал батюшке, особенно ярко в четверг, ближе к вечеру, когда они завершали свой привычный обход и возвращались домой. Тогда на них напало четверо живых мертвецов. И Аскер, не успевший выхватить оружие, все равно справился с ними. И лишь затем методично достреливал поверженных. Заставляя отца Дмитрия вздрагивать при каждом выстреле.

Хотя к последним он уже привык и стерпелся. Стреляли в поселке постоянно, начиная с вторника, когда прибывшие сотрудники ФСБ впервые начали выявлять живых мертвецов – и когда погибла Маринка. Мертвецы не думали сдавать позиции. Война была равной – и в этом состояла кошмарная ее сущность. Ведь мертвые порождали новых мертвых, обращая в свою веру живых, и конца-края тому не виделось.

И еще все ждали прихода Константина. Казалось, и мертвые тоже ожидали. По-своему – в ночь перед его появлением они исчезли с улиц, будто и не было их никогда. Шпана почувствовала некое облегчение и выкатилась во дворы да закоулки, гуляли до позднего вечера, мало обращая внимания на комендантский час. Территория поселка за три дня боев оказалась просто огромной в сравнении с тем, что была прежде – настолько уменьшилось число жителей. Многие из тех, кто решил остаться, меняли место проживания – поближе к милиции и расквартированной роте внутренних войск. В пятницу обещали подкрепление солдатами. Настроение повысилось, потому и шпана гуляла, а народ тихонько праздновал будущее освобождение, сидя по углам, стараясь не высовываться на крики, вопли, истошные визги, ругань и неизменную пальбу, – звуки, ставшие своеобразным атрибутом ночи.

Официально о вводе роты регулярной армии в поселок ничего не сообщалось, по телевизору сообщили лишь «об армейской операции по освобождению крупных городов и поселков от нашествия живых мертвецов, которая раз и навсегда положит конец случившемуся». Слово катастрофа ни разу не было помянуто, ведущие новостных каналов щадили народ, не делали далеко идущих выводов и не считали потери. Отец Дмитрий попытался посчитать, сколько выходило по его данным, долго сидел с телефоном в своей комнате, а когда вышел в кухню, одним видом своим напугал до полусмерти матушку – лицо его было черным, а руки мелко тряслись. Впрочем, супруге он ничего не сказал, несмотря на все ее просьбы. «Многие знания, многие скорби», – ответил он только и сел ужинать.