Виктор Голявкин - Избранные

• Название: Избранные
• Автор: Виктор Голявкин
• Издательство: Зебра Е
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94663-154-3

В сборник избранных произведений Виктора Владимировича Голявкина включены самые первые авангардистские фрагменты прозы, никогда не выходившие в книгах; лирические, юмористические, гротесковые рассказы для взрослых, писавшиеся в течение всей жизни, в том числе в самые последние годы; раздел рассказов для детей, давно ставших хрестоматийными; также известная неустаревающая повесть о войне «Мой добрый папа».

Издание сборника предпринято к юбилею Петербурга и к семидесятилетию писателя, патриота города, светлой талантливой личностью которого в своем культурном арсенале петербуржцы могут гордиться.

---

— Ты всех обманываешь?

— Всех.

— Зачем же ты это делаешь?

— Просто так.

— Смотри какой! Просто жуть! Ну и ребенок!

Тогда папа сказал чуть не целую речь. Он сказал:

— Товарищи! Это мой сын. Он сбежал из тира. Давайте-ка мне его сюда! Я его отец. А болтает он здорово. Уж верно. Вы сами заметили. И где только он научился болтать! Просто диву даешься! Я вижу, он вам понравился. Но я вам его не оставлю. Раз уж он мой сын.

Тогда все расступились. Мой папа взял Бобу на плечи. Пожелал всем успехов в работе. И мы пошли домой.

А премия в тире осталась. Тут все на свете забудешь!

7. МОЙ ПАПА ПИШЕТ МУЗЫКУ

Наш папа сегодня дома. Сегодня он не идет в музыкальную школу где он обычно преподает. Сегодня у папы свободный день. Сегодня он пишет музыку. В это время у нас дома тихо. Мы с мамой ходим на цыпочках. Брат мой боба уходит к Измайловым.

Наш папа пишет музыку!

— Тру-ру-ру! — напевает папа. — Та-та! Та-та-та!

Это правда, я не люблю Клементи. Не очень люблю я музыку. Но когда папа вот так за роялем, поет, играет и пишет ноты, — мне кажется, он сочиняет марш. Музыку я не люблю, это верно. Я люблю разные песни. Те, что поют солдаты. И марши люблю, что гремят на парадах. Если бы папа мой написал такой марш! Я был бы очень доволен. Я папу просил об этом. Он мне обещал. Может быть, он сейчас пишет марш для солдат? Может быть, я увижу когда-нибудь целый полк — все с винтовками, в касках, раз-два! — все шагают под громкий папин марш! Как было бы здорово!

— Ты пишешь марш? — говорю я папе.

— Марш? Какой марш?

— Самый военный, — говорю я.

— Убери его, — говорит папа.

— Марш отсюда! — говорит мама.

Я иду на балкон. Я вижу девочку с бантом. Подумаешь, бант! Папа мой пишет музыку! Может быть, марш!

— Тру-ру-ру, — поет папа.

Ага, слышит, наверное! Пусть она знает. Все делает вид, что не слышит!

— Трам-там! — стучит папа но крышке рояля.

Это нельзя не услышать.

Она поднимает голову. Но я смотрю в сторону. Пусть она знает!

Бам! — Папа стукнул по крышке рояля. С такой силой, что я даже вздрогнул.

Бам!!! Бам!!! Бам!!! — Он стучит кулаком по крышке.

— Ага! Ну, каково?

А она только бантом махнула.

Тогда я разозлился и крикнул:

— Эй, ты! Нечего здесь проходить! Слышишь! Нечего! Расстроенный, я ушел с балкона. Я вижу, и папа расстроенный. Он сидит, подперев рукой щеку. Такой весь печальный.

— Мама на кухне, — говорит он.

— Зачем мне мама?

— Тогда как хочешь, — говорит он.

Вот и мама. Она говорит:

— Брось ты это… Володя…

— Что бросить-то? — говорит папа.

— Эту твою… симфонию…

— Я же чувствую… тут вот не то… тут не то… а тут — то!

— Ну и брось, раз все не то…

— Не все не то…

— Все равно.

— Как это так — все равно?!

— Я-то тут при чем? — говорит ему мама.

— Ты ни при чем, верно…

— И Петя ни при чем, и Боба.

— И Петя и Боба… — говорит папа.

Он смотрит на нас, а мы на него.

— Дайте мне отдохнуть, — просит папа.

Но ему не дают отдохнуть. К нам звонок. Это Олимпиада Васильевна. Со своим сыном Мишей. Папа будет с ним заниматься.

8. ОЛИМПИАДА ВАСИЛЬЕВНА И ДЯДЯ ГОША

Миша кривляется, строит рожи, показывает всем язык. А папа сидит с ним рядом, считает в такт: раз — и, два — и, три — и… Занимается папа бесплатно. Потому что знакомый.

— Вы золотой человек, — говорит Олимпиада Васильевна.

— Баловник он у вас, — отвечает ей папа.

Она кричит сыну в ухо:

— Где совесть? Где совесть? Где совесть у человека?!

Он перестает строить рожи. Но ненадолго.

— Бессовестный! — кричит Олимпиада Васильевна.

— Они все такие, — говорит папа.

— Все бессовестные, — говорит Олимпиада Васильевна.

Почему, думал я, его учат музыке? Почему меня учат музыке? Почему всех кругом учат музыке? Если никто не хочет? Я не мог понять!

— Вот тут вам подарок, — говорит Олимпиада Васильевна.

— Бросьте вы, — говорит папа.

— Нет, пожалуйста, я вас прошу.

— Я вас тоже прошу, — отвечает папа.

— Нет уж, вы позвольте…

Папа смеется.

Мама моя говорит:

— Он странный. Вы не обращайте внимания.

— Я-то вижу… — вздыхает Олимпиада Васильевна. Она почему-то все время вздыхала.

За ней приходил ее муж — дядя Гоша.

Миша тотчас же вскакивал и во всю глотку вопил: «Конец!» Он хотел скорее домой.

Дядя Гоша ходил по комнате.

— Где сейчас моряки? — орал он. — Нет сейчас моряков! Это точно. Это ведь факт!

— Что факт? — спрашивал папа.

— Слушайте дальше. Не перебивайте. Вы знаете голубку «Куин Мери»?

— Не знаю, — говорит папа.

— Так вот я плавал на этой голубке, на этой старой посудине. Под парусами, нет, на всех парах! Мы неслись, я вам скажу, как черти! Сто восемьдесят миль в час! Как вам это кажется? Как поется: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, го-го-го!» — так, кажется? Чудесная песня! Мда… так вот было зрелище!

— Как интересно! — говорит мама.

— Я был в Африке, крокодилы так, можно сказать, и лезут, но наш брат, ему карты в руки… ребята с нашей калоши…

— Чего? — спрашивал я.

— Ты помолчи, — говорил он мне. — Так вот, значит, о чем это я? Да! Наш корабль возил опоссумов. Для разных там зоопарков. Вы видели опоссумов? Они вылезали из ящиков, гуляли по палубе, как матросы. Мы кормили их. Вместе с ними резвились… Милейшие звери!

— Как они выглядят?

— Очень мило, чертовски мило, носик кнопкой, хвостишко, — чудесные! А когда я был в Марселе…

— Вы были и там? — удивилась мама.

— Я был везде! — отвечал дядя Гоша.

— Интересный вы человек! — говорила мама.

Он продолжал задумчиво:

— Я был в Лондоне и Амстердаме… Забыл, кстати, про опоссумов! Они, черти, жрут шоколад, ха-ха-ха!

Смеялся он долго. Потом вдруг прекращал внезапно. И начинал говорить очень быстро:

— Каир, Стамбул, языки мне даются легко, всем обязан морю, поездки, лианы, магнолии, кактусы… сербский, немецкий, французский…

— Хватит, — просил папа, — дальше не надо.

— Нет, почему же, я не устал.

— Я понял все, — говорил папа.

— Ну, хорошо, — соглашался он. — Дети ваши всегда пусть заходят. Прошу! Им нужны сласти. Конфеты и прочее.

— Спасибо, — говорил папа.

— Счет — как в банке!

— Спасибо, — говорил папа.

Олимпиада Васильевна не слушала. Она ушла на балкон. Она не слушала дядю Гошу. Ей было неинтересно…

Я смотрю, а папа такой усталый! У него глаза закрываются. Он хочет спать.

Дядя Гоша все ходит по комнате. Он бьет по шкафу ладонью:

— Как вы так живете?

П а п а. Как?

Д я д я Г о ш а. Но у вас, например, нет шкафа.

П а п а. Как нет, а это что?

Д я д я Г о ш а. Вот этот старый ящик?

П а п а. А что?

Д я д я Г о ш а. Нет, я вас не пойму, как так можно жить!

П а п а. Как?

Д я д я Г о ш а. Вот так.

М а м а. Да, да, да… Я ему говорила…

Д я д я Г о ш а. Правда, тут роль играет хозяйка.

М а м а. Я виновата?

Д я д я Г о ш а. Я уж не знаю…

М а м а. С моим больным сердцем…

П а п а. Я вас прошу, прекратите!

Д я д я Г о ш а. Ведь вам карты в руки… Новейший шкаф… я в одном доме видел… Я вам добра желаю. Я от души, так сказать. Мне-то ведь все равно. Но на вашем бы месте…

П а п а. Что на нашем месте?

Д я д я Г о ш а. Я купил бы отличный шкаф.

П а п а. Еще что?

Д я д я Г о ш а. Купил бы отличную люстру. Ведь вам карты в руки!

П а п а. Скажи, пожалуйста, почему мне карты в руки? Я совершенно не понял.

Д я д я Г о ш а. Ведь ты музыкант. Так сказать, эстетически музыкальное движение души. Правильно я говорю? Я, брат, все понимаю. Я вашего брата знаю. Культурный ты человек или нет? Ведь у тебя есть деньги. Ты тратишь их не туда. Понимаешь? Они не туда идут, не туда! Ты подумай, ведь я для тебя, для твоей же пользы, ведь я тебе только добра желаю!

А папа спит. Он уже ничего не слышит. Так и не узнает он этого! Так и будет он тратить их не туда. Так и не купит шкафа мой папа. И люстру тоже не купит. Он спит. И ничего не слышит. А то, что слышал, — забыл. Что же делать. Такой человек мой папа!

Наши гости уходят. Вздыхает Олимпиада Васильевна. А папа спит.

Я иду закрывать за ними дверь. Даю на прощанье щелчок Мише. Он кидается дать мне ответный щелчок. Но поздно. Я быстро захлопнул дверь.

— Красивая женщина, — говорит мама. — А Гоша такой романтичный!

А папа спит.

9. СТАРИК ЛИВЕРПУЛЬ И ПАПА

Папа курил свою трубку. Дым из трубки шел вверх, к потолку. Старик Ливерпуль дул на чай и грыз сахар. У него все зубы целые. Мама спрашивает всякий раз: «И как вы сохранили зубы?»