Юрий Калещук - Непрочитанные письма

• Название: Непрочитанные письма
• Автор: Юрий Калещук
• Издательство: Издательство "Известия"
• Жанр: Роман
• Год: 1988

---

Слышатся шаги, приближающиеся голоса — один из них Гришин, но какой-то странный, суетливый, что ли, даже заискивающий, второй и вовсе незнакомый — медленный и снисходительный. Слов я не разбираю и все же как будто догадываюсь, кому принадлежит этот второй голос. Да все мы догадываемся, даже Вовка.

— Вот здесь мы и живем, — говорит Гриша, открывая дверь и пропуская вперед крепкого мужика с гладким загорелым лицом. — Располагайся!

Вошедший садится на табурет, поставив его в центр балка, и делает это спокойно, основательно, по-хозяйски. Неспешным, внимательным взглядом обводит он стены, рундуки, стол, особо задерживаясь на «Ветерке», плитке, кастрюлях и ведрах, на «Спидоле», коротко спрашивает: «Аккумулятор взяли?» — и, получив торопливый Гришин ответ: «Конечно, взяли. Все взяли!» — скользит взором по нашим лицам, впрочем — без особого интереса.

— А Петро где? — спрашивает он. — Ибрагим? Толян?

— В отпуске.

— Да-а... Разлетелась вахта. И Гаврилыч в отпуске?

— Ага.

— Ладно. Значит, ты, Подосинин, теперь опять бурильщик?

— Да мне что, Витя, — неестественно хихикнув, говорит Гриша. — Мне теперь даже легче будет. Ты давай к тормозу. А я буду трубы катать да шаблон бросать...

— Посмотрим, — со снисходительным великодушием говорит пришедший. — Тут несколько пацанов подъехало. Займусь ими. Работы всем хватит.

— Да мы здесь недолго, — вновь с какой-то суетливой интонацией говорит Гриша. — Дней за двадцать скважину кончим — и на десятый номер, домой...

Пришедший досадливо хмыкает. Еще раз оглядывает балок, цепко фиксируя каждую мелочь, замечает, что треснувшая панель транзистора склеена синей изоляционной лентой, морщится, недовольно покачивает головой.

— Пойду к Панову. Решим эти вопросы, Подосинин, решим...

— Морозов? — кивнув в сторону захлопнувшейся двери, спрашивает Вовка Макаров. — Деловой...

— Ага, Морозов. С отпуска приехал. Вот так... Да мне что? — повторяет Гриша. — Я могу и шаблон кидать. А он пусть у тормоза стоит...

— Брось, Гриша, — говорю я.

— Чего ты, Григорий? — сдавленно произносит Калязин. — Ну чего, а?

— Не знаете вы Морозова, мужики. А он на Харасавэй в первой десятке прилетел. То-то. И в Надымской экспедиции не последним человеком был. Отменный бурильщик! Все это знают. Все!

— Да я не о том, Гриша. И ты не о том...

— Мне не веришь — у Петра бы спросил! Он бы сказал! Да!

«Интересно, где же сейчас Петро?» — почему-то вдруг думаю я. Хотя нет — не вдруг и не почему-то. Петра не хватает. Давно его не хватает — с первого дня, как он уехал. Не хватает его надежности и уверенности. Петро из тех людей, кто не кажется заметным, когда он рядом, но чье отсутствие обнаруживаешь сразу, потому что с их уходом уходит и какая-то толика надежности, окружающий мир вдруг становится хрупок и непрочен. Никогда мы не знаем, сколько тепла дают нам другие, и, вздрогнув от внезапного озноба, прячемся в шарфы, свитера, меховые куртки, не подозревая, что холодно нам не от ветра, а оттого, что больше мы не прикрыты, не защищены другими. Не только мне, но и Калязину, Грише, даже Вовке Макарову, который Петра не знает, тот был необходим. А когда мы поняли это? Только когда он уехал.

Нехорошо мы молчим. Тягостно. Валера с Варфоломеичем попадают в это молчание, как в паутину. Варфоломеич, отодвинув Калязина, словно неодушевленный предмет, садится к столу и принимается щелкать тумблерами транзистора, а Валера как вошел, так и плюхнулся в углу у двери.

— Правительство республики Чад, — объявляет «Спидола» ясным голосом московского диктора, — потребовало вывода французских войск, ссылаясь на то, что французское правительство согласилось заплатить мятежным сепаратистам северной провинции страны десять миллионов франков в качестве выкупа за археолога Франсуазу Какую-То, захваченную в плен семнадцать месяцев тому назад...

— А третьего дня передавали, — говорит Калязин, — что эти потребовали часть выкупа оружием. Ну, а французы отказались...

— И тогда те сказали, что Франсуазу убьют, — перебивает Калязина Вовка Макаров.

— Да, там вот что было, — говорит Калязин, покосившись на Вовку. — Муж Франсуазы тоже к этим попал — жену выручать приехал. Ну а когда так, он сказал, что умрет вместе с женой.

— Это мужик, — одобрительно говорит Варфоломеич.

— Да-а...

— А разве их не спасут? — спрашивает Вовка Макаров.

Полгода спустя я нашел в старых газетах статью «Заложники в пустыне». Я читал эту статью и все время слышал голос Вовки Макарова: «А разве их не спасут?..»

— Должны, — неуверенно произносит Калязин.

Но диктор уже говорит о погоде на завтра.

— Со своими остаешься, — небрежно бросает Грише Морозов, переступая порог. — А я пацанов беру. Между прочим, твои земляки. Из Грозного. Может, слыхал — Слободской, Садченко?..

— Не слыхал.

— Они про тебя тоже не слышали.

Морозов заглядывает под стол, вытаскивает ведро, с грохотом опускает в него кастрюлю, чайник — Варфоломеич насмешливо наблюдает за ним, — берет под мышку «Спидолу» и «Ветерок», наматывает на руку шнур электроплитки, толкает Калязина: «Помоги!» — а Вовке говорит:

— Захвати аккумулятор. Моей вахты балок рядом. Вахтовое, между прочим, имущество... Ты еще наживешь, Подосинин.

Варфоломеич с Валерой тоже уходят. А возвращаются — один с чайником, другой с плиткой.

— Владейте! Мы еще наживем!

Вовка нажимает клавишу магнитофона: «Листья закрюжжжят, листья закрюжжжят — и улетят...»

— Меня на третий номер переводят, — сообщает Валера.

— Годжу увидишь. Если он не в отпуске.

— Откуда? Испытатели на восьмой номер переходят. А третья скважина дала газ... Сейчас там демонтаж оборудования. Да-а... Неохота, конечно... Все-таки бурение — это бурение. Но Панов...

Уехали Петро и Гаврилыч, Ибрагим и Толян, мелькнули и исчезли Годжа и Шиков, уезжает Валера, приехал Морозов. Изменчив неверный и непредсказуемый пунктир документального сюжета, и только Панов недвижим, как заснувший пассажир электрички.

— Да что вам Панов! — возмущенно говорит Варфоломеич. — Ну, что? Сами за себя постоять не умеете.

Гриша не отвечает. Взглянув на часы, он начинает неторопливый и монотонный обряд одевания на вахту. Мы поднимаемся следом — пора, полчаса до полуночи.

Отступление в историю с психологией

— А я скоро в армию призываюсь, — неожиданно сообщает Вовка.

— В этом году? — скучным голосом спрашивает Гриша.

— В этом месяце.

— Владимир. — вдруг всполошившись, говорит Калязин. — А после армии ты разве не думаешь в бурение вернуться?

— Навряд ли.

— Ну, дела... Учили тебя, учили...

— Тебя вон больше учили, — ехидно замечает Вовка. — А какой прок? Другую работу выбрать не мог, что ли?

— Значит, не мог...

Конечно, он уязвлен тем, что ходит в помбурах, всего на одну, почти незаметную, ступеньку выше, чем «пэтэушник» Вовка, но не это главное: любовь к делу и ощущение его единственности прочнее и постояннее, чем уязвленное самолюбие. Макарова такое не занимает, даже смешит порой, но у него впереди девять лет до Гриши и девятнадцать до Калязина. Он еще смутно представляет, как сложится его жизнь и что будет в ней стержнем. Да и профессия эта выбирает не каждого. Но что же так привязывает людей к этому делу, которое всегда далеко от дома, в котором вся жизнь — кочевье, все наспех и начерно? Уходит в скважину инструмент, все меньше труб остается на стеллажах и все теснее на подсвечнике во время вира-майна, и снег на тебя, и дождь на тебя, и раствор на тебя, но любое предстоящее мгновение не похоже на прошедшее...

Северные экспедиции объединяют разных людей. Им может быть двадцать пять лет и сорок. Они могут быть счастливы в браке или не очень — в конце концов, это особый тип семей, где продолжительность разлук и краткость встреч постоянны и обыденны. В каждое возвращение они пытаются собрать вокруг старых друзей и долго не замечают, не хотят замечать, что время и здесь продолжало свой неостановимый бег и этот бег давно стер привязанности и разорвал прежние связи...

Что умеют они, эти люди?

Наверное, все: плотничать и кашеварить, водить машины любых марок и дубить шкуры, слесарничать и шить, ковать железо и тачать сапоги; при случае могут выдолбить лодку, повалив подходящее дерево, а при необходимости построить из фанерных ящиков вертолет, использовав в качестве двигателя моторчик от бензопилы «Дружба». Они легки на подъем и тяжелы на руку, увлеченно говорят о деньгах и шутя расстаются с ними; они независимы в суждениях и самостоятельны в поступках, обидчивы, самолюбивы, горды и порою даже надменны. Они неприхотливы, легко обживаются в любых обстоятельствах, а привычное умение работать хорошо порождает в них искреннее изумление, если кто-то чего-то не умеет. Они терпеливы и великодушны, наивны и беззащитны, их понятия о правах вытеснены добровольно взятыми обязанностями на периферию сознания, но свою работу, которую может выполнить далеко не любой человек, свой долг они несут просто и без жертвенности: «Потому что я это могу. Умею». Они тоскуют и любят, молчат и весело смеются, они фантазеры и реалисты, свою жизнь они выбрали по себе — в иной жизни, пожалуй, им было бы неуютно и тесно.