Владимир Казарезов - Самые знаменитые реформаторы России

• Название: Самые знаменитые реформаторы России
• Автор: Владимир Казарезов
• Издательство: Вече
• Жанр: Публицистика
• Год: 2002
• ISBN: 5-94538-043-1

Книга из серии «Самые знаменитые» — о реформаторах России за всю ее тысячелетнюю историю, начиная с Киевского князя Владимира Святого и кончая первым российским президентом Борисом Ельциным. По сути, перед читателями история нашего Отечества, представленная через реформы и деяния ее правителей (великих князей Киевской и Московской Руси, царей и императоров, руководителей СССР и постсоветской России), а также ряда других государственных деятелей. Автор выносит на суд читателей ряд нетрадиционных оценок отдельных знаменитых персонажей российской истории.

---

Вслед за постановлением о журналах (14 августа 1946 г.) последовали другие: «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (26 августа 1946 г.); «О кинофильме „Большая жизнь“» (4 сентября 1946 г.); «Об опере „Великая дружба“ В. Мурадели». В этих и других постановлениях композиторы (Прокофьев, Шостакович, Мясковский, Шебалин) обвинялись в упадничестве и формализме, субъективизме, конструктивизме, индивидуализме, противопоставлении себя русской реалистической музыке. Кинорежиссеры Эйзенштейн, Пудовкин, Козинцев и Трауберг — в незнании отечественной истории.

Любопытен и к нашей книге имеет особое отношение пассаж из постановления «О кинофильме „Большая жизнь“», касающийся фильма об Иване Грозном: «Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма „Иван Грозный“ обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов…» И поделом досталось режиссеру, так как Сталин в известном смысле «делал» себя с Ивана Грозного. Осудить репрессии этого самодержца и его опричников значило бросить тень на Сталина с его карательными службами.

Но Сталину было мало прекратить выход идеологически вредных книг и журналов, кинофильмов, спектаклей, опер и других музыкальных произведений, пьес. Все это требовалось и не только выдержанное в идейном духе, но и высокого художественного уровня. Чтобы искусство не противостояло Сталину, а, наоборот, помогало его утверждению. И потому вождь умел не только карать, но и поддерживать таланты, на его взгляд, «правильно» делающие свое дело.

Сверх всякой меры был обласкан Максим Горький. Условиям жизни и работы Алексея Толстого мог позавидовать любой из западных собратьев по перу. Михаил Шолохов позволял себе посылать Сталину письма очень даже критического содержания, и тот терпел в благодарность за помощь в утверждении колхозного образа жизни. Парфенов, Фадеев, Федин и др., ставшие классиками при жизни, верно обслуживали режим, получая взамен материальные блага. А иные писатели — Пильняк, Мандельштам, Кольцов, погибали от пуль или гнили в тюрьмах.

То же относится к служителям других муз. «При Сталине был зенит славы артистов ГАБТа (Большой театр. — В.К.), — пишет Вероника Борисенко, народная артистка РСФСР. — Он был высокообразованным человеком в хоровом, вокальном отношении, повседневно заботился о пополнении видными оперными мастерами сцены ГАБТа. Так появился блистательный баритон Павел Лисициан, неповторимый Марк Рейзен, моя персона, естественный Сусанин — Максим Михайлов, А. Бышевская и др. Приезд Сталина в наш театр — это был для нас праздник и экзамен на зрелость».

Приходится только удивляться столь удачным находкам Сталиным эффективных форм организации творческой интеллигенции, чтобы сделать ее не только лояльной партии, но и активно работающей на коммунистическое строительство. Таким изобретением вождя стало объединение писателей, художников, композиторов, кинематографистов и др. в творческие союзы.

Союз решал — кого из писателей печатать, кого нет. Чьи спектакли ставить, чьи нет. Авторов идеологически вредных произведений «воспитывали» сами же мастера искусств. Не только шельмовали, но и приговаривали к запрету публикаций, и таким образом лишению каких бы то ни было средств к существованию, высылке за границу, а то и давали благословение на тюрьму и физическое уничтожение. Много, например, позорных страниц в истории Союза советских писателей. Да что там говорить о сталинском периоде нашей истории. Александра Солженицына уже при Брежневе заклеймили позором и выбросили из страны с подачи Союза писателей.

Роковым для России оказался сделанный однажды выбор в пользу марксизма. Большевики объявили раз и навсегда решенным вопрос о поиске оптимального пути развития общества и построения его на принципах уравнительной справедливости, предусматривающих отказ от частной собственности. Ленин заявил, что учение Маркса всесильно, потому что верно, и по существу для России прекратился какой-либо поиск. Все научные школы, идеи, течения, каковых в передовых странах, да и в России существовало на стыке XIX и XX вв. множество, были отвергнуты, преданы анафеме. Преступление Сталина состояло не в том, что он марксизм-ленинизм сделал государственной религией, а в том, что под страхом смертной казни запретил наряду с ним изучать и развивать другие альтернативные направления в общественных науках. За отступление от марксизма не только на деле, но и в словах и мыслях, люди карались с большей жестокостью, чем средневековая инквизиция расправлялась с еретиками. Большая жестокость заключалась не в более изощренных пытках и казнях, а в том, что карались даже не действия, не призывы к действию против режима и идеологии, а потенциальная возможность такового. В результате у советских людей выработалась устойчивая привычка, условные рефлексы не только ничего не делать и не говорить, но даже и ничего не думать. Так называемая самоцензура угнетала личность, подавляла индивидуальность. Общество превратилось в армию оловянных солдатиков, в рабов. И еще о жестокости, коль скоро мы сравниваем свое недавнее прошлое со Средневековьем. От Яна Гуса, Джордано Бруно и других «грешников», еретиков инквизиция требовала отречения, более того — просила их отречься от «заблуждений», предлагая взамен жизнь. И они сдерживали обещание (вспомните случай со стариком Галилеем).

А в сталинское время даже признание в несуществующих прегрешениях, даже оговоры других не спасали от пыток и неминуемой смерти. Так что средневековая инквизиция — это детские шалости по сравнению со сталинской.

Любое сравнение страдает. Но мы позволим себе вольность представить всю сумму знаний, школ, идей, направлений, течений и так далее в виде диска, по площади которого они расположены. Идет борьба между ними, одни побеждают и на некоторое время овладевают сознанием людей, другие гибнут, не успев о себе заявить, третьи надолго определяют ход общественной жизни. Выбранный большевиками марксизм мог составлять, скажем, сектор на этом диске в один градус. И вот по этому лучу — сектору мы и пошли. И шли 70 лет, закрыв остальные триста пятьдесят девять градусов «железным занавесом».

Шаг влево, шаг вправо означали смерть для ослушников. А если добавить, что такой же подход распространялся не только на общественно-исторические, но и многие естественные науки, то удивляться нужно не тому, что Россия так отстала от западного мира, а тому, что она еще вообще жива.

Мы не будем рассматривать отношение Сталина к религии. Отметим лишь, что он был верным ленинцем и продолжал курс на искоренение религиозных предрассудков, на борьбу с церковью. Мощный всплеск антирелигиозного наступления произошел на рубеже 1920–1930-х гг., когда были уничтожены тысячи храмов и десятки (а может, сотни) тысяч священнослужителей.

Я стараюсь в каждой реформе, в каждом деянии Сталина разглядеть наряду с разрушительными — созидательные составляющие, если не в результатах, то по крайней мере — в помыслах. И не нахожу оправдания уничтожению исторических и культурных памятников, каковыми являются церкви, насчитывающие многие столетия. Только люди, ненавидевшие свою историю, могли решиться на это. А какой урон был нанесен нравственным устоям общества!

Мы не склонны идеализировать богобоязнь русского православного. Известны страны, общества с более ортодоксальными верующими. Но тем не менее и у нас людям с детства внушали, что есть Бог, который все видит и наказывает грешников. И если даже многие впоследствии становились атеистами, они все равно испытывали на себе благотворное влияние религиозного воспитания.

Библейские заповеди внедрялись в сознание верующих и являлись нравственными ограничителями в их поступках:

— не убивай

— не прелюбодействуй

— не кради

— не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего

— не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего; …ничего, что у ближнего твоего

— почитай отца и мать твою…

— не делай себе кумира…

Борьба с Богом, религией означала и борьбу с перечисленными добродетелями. Нужно было освободить нового человека от всех этих пережитков, чтобы он, не задумываясь, отнимал собственность у ближнего, лжесвидетельствовал, отрекался от родителей, поклонялся новым кумирам.

Коллективизация — не менее дерзновенное по замыслам и значению предприятие, осуществленное Сталиным, чем мировоззренческая революция. Он сумел насильно навязать ста миллионам крестьян чуждые им формы организации жизни и труда.

Пока крестьяне представляли собой многочисленную массу индивидуальных хозяев, являясь, согласно Ленину, мелкой буржуазией, ни о каком социализме, и тем более коммунизме не могло быть речи. Его попытки с ходу, после захвата власти провести социалистические преобразования в деревне оказались безуспешными, и Ленин, чтобы избежать голода, отступил. Был объявлен нэп. Крестьяне, получив относительную свободу, быстро поднялись, довоенный уровень по производству продовольствия к 1928 г. был достигнут.