Алексей Поликовский - Москва против Мордора

• Название: Москва против Мордора
• Автор: Алексей Поликовский
• Жанр: Публицистика
• ISBN: 978-5-4474-0477-2

«Москва против Мордора» — это история московского протеста 2011–2013 годов в лицах. На страницах книги вы встретитесь с сотнями самых разных людей, вовлеченных в народное движение против лжи и насилия. Вместе с автором вы пройдете маршем по бульварам, услышите митинговых ораторов, увидите, что происходило на Болотной 6 мая 2012 года, а потом побываете в залах судов. Все, о чем пишет автор, он видел собственными глазами.

---

Москва против Мордора История протеста Алексей Поликовский

© Алексей Поликовский, 2015

© Анна Артемьева, фотографии, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

С декабря 2011 я не пропустил ни одного большого московского митинга или марша. Обо всем, что я видел, я писал в репортажах, которые публиковались в «Новой газете». Когда захваченных на Болотной людей стали судить, я пошел в суды, потому что суды были продолжением того, что я видел на улицах.

Это книга о Москве, которую не удалось запугать, задушить, запутать в паутину лжи, задавить насилием. Одна на всю Россию, Москва выходила на улицы и боролась как могла и умела.

Фото на обложке: Анна Артемьева

Говорит Москва 4 декабря 2011 года проходят выборы в Госдуму. Фальсификации, вбросы, «карусели» вызывают стихийное возмущение. 10 декабря — крупнейший за многие годы митинг на Болотной

На митинг я приехал заранее, потому что хотел найти одну девушку, которая собиралась купить на пять тысяч рублей белых гвоздик и раздавать их окружающим. Но в этом обилии людей найти было уже никого нельзя. Девушка с гвоздиками мне не попадалась, зато попались несколько девушек, раздающих людям белые шелковые ленточки. Я вышел на набережную через Лаврушинский переулок и очутился в густой толпе, которая медленно просачивалась через две рамки и кордон полиции. Когда общее движение медленно подтащило меня к рамкам, я увидел, что столы около них покрыты рассыпанными монетами. Люди вытряхивали монеты из карманов и, увлекаемые потоком, не брали их назад.

Лужков мост был плотно заполнен людьми. На чугунных перилах моста висел лозунг с аршинными буквами, выведенными краской от руки: «Жулики и воры, верните выборы!» Во всю длину канала, от начала Болотной площади до Балчуга, стояла огромная толпа. Над черной массой людей поднимались флаги. В начале, у сцены, покачивались многочисленные оранжевые знамена «Солидарности», в среду которых затесался простой и суровый флаг «Левого фронта»; затем оранжевый переходил в красный цвет КПРФ, а дальше и во все стороны начиналось живое веющее многоцветье: белые с зеленым полотнища «Яблока», желтые флаги «Справедливой России», черные «Пиратской партии», красно-бело-красные «Гражданского Союза», белые с красивым палевым орлом «Либертарианской партии», триколоры «Партии дела» с трудолюбивой черно-желтой пчелой. Вытянутым клином стояли в темнеющем воздухе декабрьского дня большие бело-желто-черные полотнища националистов с надписями по каждому цвету: «Родись на Руси», «Живи на Руси», «Умри за Русь».

Над людьми и флагами кружил вертолет и бегал по небу беспилотник с камерами наблюдения. Беспилотник был похож на паука и то замирал в одной точке небосвода, то быстрым рывком передвигался по небу в точку активности, туда, откуда ему были особенно хорошо видны громко кричащие или размахивающие флагами люди.

Ораторы сменяли друг друга, их были множество. Все они принадлежали разным партиям и движениям — Гудков из СР, Митрохин из «Яблока», Рыжков из ПАРНАСа, Чирикова из «Экообороны» и далее, и далее через весь спектр русской политики. Я не буду пересказывать их речи, да и не могу этого сделать: все это на самом деле была одна огромная, страстная, растянувшаяся на четыре часа речь о том, что чувствуют люди, у которых на выборах в Государственную думу своровали голоса. Это было удивительное ощущение, когда ни в одном слове не было фальши, и слова политиков, как им и положено, наконец-то выражали то, что чувствуют и думают люди. И в потоке этих горячих, часто произносимых на крике, возбужденных и гневных слов все время повторялось что-то очень простое, что я даже не знаю, как выразить. Не потому, что это сложно, а наоборот, потому, что это так просто, как никогда еще не было за последние годы.

Микрофоны на этом огромном митинге шалили, слабые динамики не пробивали сырой воздух над толпой. Я совсем не слышал того, что говорила Оксана Дмитриева, у которой я перед выборами брал интервью. Тихий голос маленькой женщины просто таял в начавшемся снеге. И другие люди вокруг меня тоже не слышали. Началось скандирование: «Громче! Громче!», и это мощное скандирование совсем заглушило ее тихий голос. Оксана, но я все равно знаю, что вы хотели сказать, в этой политической заварухе я вообще ставлю на вас и желаю вам удачи. Настю Удальцову я слышал лучше. С ее мужем, Сергеем Удальцовым, лидером «Левого фронта», я несколько месяцев назад долго говорил в шуме и суете московского «Кофе Хауза», и я знаю, что этот человек будет идти до конца. Вчера его, измученного беспрерывного арестами и сухими голодовками, насильно поместили в реанимацию Боткинской больницы, а сегодня он ушел оттуда на Болотную площадь и ровно через пять минут после выхода из реанимации был задержан оперативниками и в очередной раз исчез.1

Это было первое имя политзаключенного, произнесенное на митинге: Сергей Удальцов! Настя вместо него организовывала этот митинг, и я, стоя в толпе, чувствовал тянущее ощущение в районе сердца, когда представлял, каково ей знать, что ее муж в очередной раз исчез, и представлять, что с ним могут сделать похитившие его люди, и все-таки делать то, что они с Сергеем всю жизнь делают вдвоем. А затем шли другие имена людей, которых в последние дни хватали на Чистых прудах и на Триумфальной: Навальный, Яшин…

Впервые у нас с советских времен было несколько сотен политзаключенных, и тысячи людей были этим возмущены и выражали свое возмущение криком, скандированием и свистом специально купленных красных свистков.

Один парень рядом со мной гудел в старинный рог. Я спросил его, что за штука, и он гордо показал мне выбитый на роге год «1874» и сообщил, что рог гудел еще на революции 1917 года.

Митинг — это не способ времяпрепровождения, это форма сознания. На Болотной, в сыром воздухе декабря, в тающем под ногами и на лицах снеге, людей вдруг связывало какое-то давно позабытое человеческое чувство. Теплое ощущение солидарности? Братство?

Я привык считать, что живу в довольно-таки мрачном и не очень дружелюбном городе, но тут дружелюбие читалось на всех лицах.

А тут были очень разные лица, и все они впечатались в мою память. Я запомнил лицо глубокого старика с белоснежной бородой, который, опираясь на трость, перебирался через бордюры, и люди подставляли ему руки и расступались перед ним, хотя, казалось, такая плотная толпа не может расступиться. Я запомнил лицо молоденький девочки в круглой шерстяной шапке ямайского растамана, которая лезла на вентиляционную тумбу, чтобы лучше видеть сцену, и дала мне руку, чтобы я ей помог. В декабрьском сумраке светилась эта маленькая рука ребенка с короткими круглыми ногтями и тоненьким металлическим колечком на пальце. И я уверен, что не только я запомнил эту девочку, но и она на всю жизнь запомнит декабрьский день в центре Москвы, когда она вместе с тысячами людей кричала: «Мы не рабы!» и «Свободу политзаключенным!»

Тысячи рук поднимались вверх, и в густеющем воздухе вечера живыми окошками светились дисплеи тысяч камер. По этим камерам я понимал кое-что о людях вокруг себя. О, какое тут было собрание самой современной, самой прекрасной техники! Эппловские IPad'ы, поднятые над головой, тут же показывали окружающим картины митинга. Galaxy Tab'ы мягко светились и восхитительно передавали краски московского вечера. На животах молодых людей в лыжных шапочках, проталкивавшихся мимо меня к сцене, висели «Кэноны» и «Никоны» с могучими объективами. На скамейке сидел парень с раскрытым на коленях ноутбуком — мой опытный глаз старого компьютерщика сразу зацепил логотип Sony Vayo — и громко ругался с редактором, который где-то там — может, в Москве, может, в Омске, а может, и в Париже — резал его фотографии. Снег с дождем усилились, и рядом с парнем теперь стояла девушка и держала над ним большую, метр на метр, фанерку. Это была импровизированная крыша мобильного корпункта. Я подошел и заглянул на фанерку. Она была черная, и сверху на ней было написано: «Нам нужны честные выборы!»

Сотни и тысячи самодельных плакатов и рукописных лозунгов покачивались над морем голов, уходящим вдаль. Мысль о том, что все эти люди делали плакаты и выдумывали лозунги по указке вождей или по телеграмме Хиллари Клинтон, могла прийти в голову только очень оторванному от жизни человеку. «Спасибо, что ты пришел! Теперь я не один!» «Пацаны! Пора подвинуться!» (под распечатанным на цветном принтере фото Путина и Медведева). «Оппозиция! Нужен единый кандидат!» (под картинкой малыша, которого держит за две ручки мама). «Чуров! Это тебе не Хогвартс!» (c фотографией Чурова и картинкой замка, где учился Гарри Поттер). «Сегодня сто тысяч, завтра миллион!»

Все это было свободное политическое творчество городского люда, оснащенного отличными хайтековскими штучками, живущего в реале и в виртуале и очень хорошо понимающего, что такое ложь и что есть свобода.