Ханне Эрставик - Пасторша

• Название: Пасторша
• Автор: Ханне Эрставик
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-7516-2565-9

Героиня нового романа «Пасторша» самой известной норвежской писательницы Ханне Эрставик — женщина-пастор в маленьком городке на севере Норвегии, куда она приехала из Германии, пережив личную драму — гибель ближайшей подруги. Прежде чем стать священнослужителем, она писала об истории саамов, и ниточки из прошлого тянутся в сегодняшний день ее прихожан. Ее вера вновь и вновь подвергается испытаниям… Многое было бы проще, будь она мужчиной. Но она — пасторша.

---

«После моих слов утешения и ободрения церковный сторож с сыном все же повезли меня на лодке к селу, где была церковь, это в одной миле отсюда. День уже клонился к вечеру, было около семи часов, на значительном расстоянии от берега я услышал шум толпы, чем ближе мы были к берегу, тем страшнее становились крики и ругань, прерываемые пением и воем. Эти жуткие люди стояли в тот момент перед домом лавочника. Церковный сторож с сыном боялись причаливать к берегу, страшась этих ужасных людей. Однако к этому времени уже настолько стемнело, что нас не было видно, а из-за своих криков бунтовщики не слышали шума весел. Так что когда я добрался до дома лавочника, они уже покинули его и отправились дальше».

Я вытащила из машины свой рюкзак, пересекла покрытую снегом площадь. Дернула дверь и услышала голоса, смех, восклицания, выкрики. В зале стояла группа мужчин — кордовые брюки, шерстяные свитера, рубашки и пиджаки, убеленные сединами головы, а некоторые помоложе, с каштановыми волосами, один совсем рыжий, он вопил громче остальных, вставал на цыпочки и начинал орать:

— И он буквально положил мяч в сетку, мяч прошел сквозь его руки, прямо насквозь, он держал его обеими руками, но удар был настолько силен, что мяч вошел в сетку.

Судя по интонации, говорящий был из южной части Западной Норвегии. Все галдели наперебой, и нельзя было ничего разобрать, очевидно, обсуждался футбольный матч, который все смотрели.

У меня загудела голова. Я подошла к большим окнам на другой стороне зала. Впилась взглядом в улицу — стекла были пыльные — и нашла как будто такую точку, посреди этой болтовни, криков и шума, где было совсем-совсем тихо.

Здание школы выглядело опустевшим, возможно, сейчас каникулы, или ученики уехали на экскурсию. Снег на улице перед зданием лежал нетронутый. Серовато-голубой линолеум на полу, оконные рамы, обработанные кислотой, — все выглядело изношенным, возможно, школа давно закрыта, и это место пустует — длинные тихие коридоры, огромные, никому не нужные классы. Нам дали ключи от комнат, которые находились в других помещениях, чуть подальше. Я натянула рюкзак на спину и пошла по только что проложенной в снегу тропинке. Три небольшие лестницы вели в три длинных коричневатых дома. Я вошла в один из них и отперла дверь. Направо были небольшая ванная и кухня со столом и несколькими стульями, четыре двери вели из кухни в спальни. Моя оказалась крайней слева. В комнате стояли сервант, застеленный диван, стол, стул и на столе — лампа.

Я села на диван и взглянула в сторону окна. Однако окно было слишком высоким, и я видела только небо. Белое небо.

Белая маска ведьмы с согнутым носом, а ведьма добрая. Добрая, говорите? У маски в темном зале тело Кристианы, она хитрая, она балансирует на цыпочках. Да нет же, это на мне маска ведьмы, я стою в алтарном полукружии в пасторском облачении и с маской ведьмы на лице. Я вижу светлые волосы дочери Кристианы, она съеживается и падает, да нет же, это Лиллен стоит там, в темном театральном зале, Лиллен в ночной рубашке с взъерошенными волосами и бледным лицом. Она проснулась от страшного сна. Нет, это не ночная сорочка, это стола, сшитая Кристианой, только маленькая стола, и сама Кристиана идет навстречу мне, подходит почти вплотную, хочет что-то сказать, но вдруг рот пропадает, на ее лице больше нет рта. Но ее глаза сияют, они не знают, что случилось со ртом, они ничего не заметили.

Я стояла в дверях столовой и смотрела на тех, кто уже расселся за столами. На улице начало темнеть.

Я все стояла, наблюдала за двумя женщинами у вращающейся двери на кухню, они разговаривали друг с другом и смотрели на блюда с олениной и картошкой. Одна из них исчезла в дверях, а потом появилась вновь и поставила на стол блюдо с брусникой.

За длинными столами сидели группы мужчин, все оживленно разговаривали друг с другом. Я увидела за одним из столов того рыжего, подошла и спросила, можно ли сесть рядом. Все замолчали и посмотрели на меня.

— Привет, — произнес один из них, улыбнулся, привстал и протянул мне руку, продолжая улыбаться. — Ты ведь жена Хьёллефьорда, не так ли?

— Что? — произнесла я.

— Жена пастора в Хьёллефьорде, — сказал он, по-прежнему улыбаясь.

— Нет, — ответила я, — я капеллан из города, я приехала сюда прошлой весной.

Остальные поднялись и поздоровались, сказали, где они работают. Я представляла себе бухты и уголки на карте, острова и фьорды, откуда шли линии к центру губернии, — дороги, по которым они сюда приехали.

Все замолчали. К столу подошли еще несколько человек и сели. Никто не начинал есть.

— Вы так возбужденно разговаривали, когда я вошла, — сказала я, — можно ли узнать, о чем шла речь?

Они посмотрели друг на друга, и наконец рыжеволосый ответил, что они обсуждали экзегетические проблемы.

— Да ну, — сказала я и невольно улыбнулась. — И какие именно?

Он сощурил глаза, как будто сомневался в том, надо ли мне отвечать, пойму ли я что-нибудь.

— В греческом варианте Ветхого Завета есть одно слово, которое в древнееврейском имеет другое значение, так что вся суть строфы искажается.

— Какая это строфа, — спросила я, — и какое слово?

— Привет, — раздался около меня женский голос. Остальные за столом посмотрели на меня, было ясно, что она обращается ко мне.

Я повернулась и ответила на приветствие. Женщина была чуть моложе меня. На ней были черное платье с оранжевым ожерельем и очки в черной оправе. Она вытащила свободный стул рядом со мной и села. Назвала свое имя.

— Я жена Ханса Петтера, — сказала она.

— Пастора в Хьёллефьорде, — добавила я.

Она кивнула.

— Я посмотрела список участников и обнаружила, что мы здесь единственные женщины, — сказала она.

Один человек за столом поднялся и сложил руки. Пока он говорил, она наклонилась ко мне и прошептала: «Давай пройдемся вечером!» Я посмотрела на нее и улыбнулась, одновременно прислушиваясь к словам говорящего.

Мы прочитали молитву и начали есть. Моя соседка не умолкала. Она сидела на конце стола, и, чтобы отвечать ей, мне надо было отворачиваться от остальных. Я слышала, что они обсуждали статью профессора факультета теологии, и пыталась разобрать, что они говорили, а она рассказывала о своей работе, она учитель. Я слышала что-то насчет изменения обрядности и одновременно смотрела на ее рот, красную помаду, оставшуюся на губах.

После обеда начался семинар. Мы собрались в классной комнате, где столы были расставлены в виде подковы, я села в самый дальний угол. Меня клонило в сон, может быть, так действовал воздух, в школе всегда так было, как будто в стенах содержалось снотворное. Или это была старая скука, оставшаяся не в стенах, а во мне самой. Перед каждым из нас лежал лист бумаги, экземпляр Библии, ручка, стоял стакан с водой. Тема звучала так: «Куда идет церковь?» Сейчас представление участников, кто-то держит вступительное слово.

Однажды вечером в большом актовом зале, построенном в тридцатые годы, проходило обсуждение программ докторских диссертаций. Я сидела в одном из первых рядов и слушала, говорил бургомистр. Тяжелая цепь висела у него на шее и опускалась на большой живот.

Я сидела и смотрела на него, на цепь, которая вздымалась при его вздохе, сидела и смотрела, как он произносит немецкие слова всем ртом и толстыми губами, и мне казалось, что это могло быть где угодно на земле. Совершенно случайно, что именно я сижу именно здесь. Я ведь знала, почему я тут, я понимала это разумом, я здесь училась, изучала традиции теологического факультета, именно с этой целью я сюда приехала. Но это только мысли, слова. Они не имели ко мне никакого отношения.

Потом в длинном фойе рядом с залом гостям подали бутерброды и белое вино. Вдоль стен стояли скамьи с изогнутыми ножками и красной велюровой обивкой. На стенах висели огромные картины в золоченых рамах с изображением мужчин в военной форме или священническом облачении. Я ходила по залу со стаканом вина в руке и рассматривала эти картины. А потом вышла в темноту и пошла домой. Я тогда еще никого там не знала и еще не встретила Кристиану.

Я оглядела остальных участников, сидевших за столами в классе. Здесь были только мужчины. Все смотрели на того, кто стоял у доски и говорил.

Только тогда, когда я позвонила в дверь к Кристиане, а она открыла мне и сначала ничего не сказала и просто стояла и смотрела на меня, только тогда я вдруг поняла, что все связано, что все имеет причину. Мне пришло это в голову, когда она на меня посмотрела. И я осознала, что приехала в Германию не для того, чтобы изучать теорию, а чтобы позвонить в эту дверь. Я приехала так издалека для того, чтобы Кристиана пришла и открыла мне ее.

Первый вечер семинара был посвящен видению будущего, интересно, что и геолог об этом говорил, о проекте будущего развития. В повестке дня — вступительное слово и доклад о возможных путях развития: чтобы обменяться идеями и опытом, говорилось в программе.