Илья Маркин - Впереди — Днепр!

• Название: Впереди — Днепр!
• Автор: Илья Маркин
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1962

Судьбы героев романа прослежены на огромном поле Курской битвы, в которую Гитлер бросил почти миллионную армию, вооруженную 10 тысячами орудий и минометов, 2700 танками и самоходными пушками и двумя с лишним тысячами самолетов. Семь суток советские войска, в том числе и герои этого романа, под командованием генералов Ватутина и члена Военного Совета фронта Хрущева отражали яростные атаки превосходящих сил врага, а затем сами перешли в контрнаступление и погнали гитлеровцев к Днепру.

Особое место в романе занимает показ героизма, мужества и отваги молодых воинов, воспитанных комсомолом и партией.

---

«Тигр», — ахнул Алеша, с отчетливой несомненностью определив, что это был именно тот самый новый немецкий танк. А беззаботные мальчишки все так же увлеченно удили, ничего не видя и не слыша. Мелькая лапами гусениц, «тигр» набирал скорость, все ближе и ближе подползая к мальчишкам.

«Да что же вы, пострелята! — отчаянно закричал Алеша. — В реку, в реку, прыгайте!»

Но мальчишки не слышали его предупреждения. Немея от ужаса, Алеша схватил гранату, в одно мгновение подскочил к «тигру», швырнул ее, как учил лейтенант Дробышев, и плашмя упал на землю. Гулкий взрыв потряс окрестности. Алеша радостно закричал, вскочил на ноги и тут же вновь рухнул на траву. Целый и невредимый «тигр», повернув от мальчишек, полз прямо на него. Алеша швырнул еще две гранаты, но «тигр», как заколдованный, неудержимо катился к нему и водил, нацеливаясь длинным стволом пушки. В руках Алеши осталась последняя граната. Он приподнялся и метнул ее прямо туда, где виднелись прорези смотровых щелей.

«Эх, под гусеницы нужно было бы ударить», — вспомнил он и, поняв, что совершил непоправимую и, как говорили саперы, последнюю в жизни ошибку, вскочил и тут же, сбитый горячей волной, упал навзничь. Острая боль пронзила все тело. От этой боли Алеша и проснулся. Липкий, холодный пот заливал лицо. В горле пересохло, саднили шершавые губы. Решив напиться, он вышел на улицу и прямо над горизонтом увидел кроваво-красный огромный диск луны, озаряющий землю тусклым болезненно-ржавым безрадостным светом.

* * *

Просторный, с черными облупленными стенами коридор сельской школы, казалось, не мог уже больше вместить ни одного человека, но люди все шли — парами, группами, в одиночку, — чудом примащиваясь среди сидевших прямо на полу бойцов. Настороженный, словно боявшийся спугнуть что-то гул изредка перемежался с отрывистым смехом и снова плыл — сдержанно и тревожно, наполняя Алешу трепетом и нетерпеливым ожиданием.

Это было первое комсомольское собрание, на которое попал он в условиях фронтовой жизни. Началось все обычно и буднично: объявили собрание открытым, избрали президиум, проголосовали за повестку дня с одним-единственным вопросом: «О задачах комсомольцев в предстоящих боях», но как только около стола президиума встал красивый с редкой сединой на висках майор, по мгновенно утихшему залу пронесся настороженный шепот: «Сам командир полка».

Окинув сидевших в коридоре внимательным и строгим взглядом, майор негромко, совсем по-домашнему заговорил:

— Редко, товарищи, в условиях фронта удается нам провести вот такое собрание, как сейчас. Здесь собрались все комсомольцы да и, — майор смолк, лукаво прищурил глаза и, весело озаряясь добродушной улыбкой, сказал:

— Здесь немало и тех, у кого сыновья, а может, и внуки комсомольцы.

Легким ветерком пронесся по залу одобрительный смешок и под вновь посуровевшим взглядом майора тут же погас. В строгой тишине было отчетливо слышно, как звонко стучит капель за окнами и беззаботно гомонят только что прилетевшие грачи.

Словно прислушиваясь к этим весенним звукам, майор помолчал, шагнул вперед и заговорил горячо и быстро, отчетливо произнося каждое слово и резко взмахивая рукой.

— Это замечательно, товарищи, что нам удалось так спокойно собраться вместе и откровенно поговорить. А поговорить нужно о многом. Скоро два года, как идет война. Многие из нас на себе испытали и горькое лето сорок первого года; и осенние, грозные бои в Подмосковье; и первое наступление по нашим родным просторам; и прокаленные, огненные недели и месяцы у Волги; и победоносное наступление прошлой зимой; и наконец шквал отчаянного наступления фашистов в районе Харькова и здесь вот под Белгородом. Кто прошел пусть не весь путь, хоть маленькую частичку его, тот знает, что такое война. Но среди нас… — вновь осмотрел майор суровым взглядом сидевших и, как показалось Алеше, остановился прямо на нем, — но среди нас, товарищи, немало и молодежи, только что взявшей оружие в руки, и тех, кто еще не испытал всей тяжести и сложности борьбы с опытным, хитрым и сильным врагом. И для тех, кто уже воевал, и для не познавших еще всей сложности войны впереди предстоят одни и те же ответственные, важные и опасные задачи. Мы разгромили фашистов под Москвой и на Волге, мы отбросили их на сотни километров на запад, надломили хребет фашистского зверя, но сам зверь еще силен, и борьба с ним потребует от нас сосредоточения всех наших сил, воли и напряжения.

Майор ладонью смахнул бусинки пота с лица, и Алеша только сейчас заметил, что у него самого повлажнел лоб, жар охватил все тело. Он распрямил онемевшую от напряжения ногу и, все так же не отводя глаз от майора, ловил его совсем тихие, отрывистые и быстрые слова.

— Сейчас, товарищи комсомольцы, перед всеми нами возникла новая, сложная и трудная задача. Фашисты сосредоточивают против нас большое количество новых мощных танков. Это не те танки, с которыми нам уже приходилось встречаться и которые мы так успешно били в любых условиях.

Майор повесил на самом светлом месте давно не беленной стены три больших плаката, и Алеша отчетливо рассмотрел почти такие же, как по рассказам сложились в его понятии, силуэты танков «тигр» и «пантера» и самоходного орудия «фердинанд». Это сходство так поразило Алешу, что он, склонясь вперед, затаил дыхание и долго не мог оторвать взгляда от широченных лап гусениц, неуклюже обрубленных углов брони и длинностволых с набалдашниками надульников пушек. Жадно ловя слова майора о проходимости, толщине брони и огневой мощи этих новых боевых машин, Алеша почти ощутимо слышал их грозный рев, видел мелькание гусениц и частые вспышки взрывов. Он не помнил, сколько просидел в этом странном, сковавшем все тело оцепенении, не чувствовал, что совсем онемела неудобно подвернутая нога, что вокруг сидели точно такие же притихшие, взволнованные и сосредоточенные солдаты, сержанты, офицеры.

— Это сильные и грозные машины, товарищи, — вздрогнул он от резкого, совсем не похожего на прежний голос майора, — но это не фантастические, непобедимые чудовища, как представляют их слабонервные люди. Помните, товарищ Хворостухин, как вы подбили танк вот здесь, под Белгородом? — пристально глядя в зал, спросил майор.

Совсем маленький, курносый и веснушчатый паренек с белесыми ресницами и длинными, нескладными руками неожиданно заговорил гулким, раскатистым басом, «окая», растягивая слова.

— Он это, значит, ползет, палит из пушки, а я, значит, поджидаю. Страшновато было, он же, как этот самый, ну, как его, ну, танк этот, чай железный же, не подступишься. И пушкой во все стороны водит, снаряды пуляет. Влепился я, это самое, в стенку окопа и душой вроде похолодел. Потом слова нашего сержанта припомнились. «Ты, дескать, Хворостухин, ежели танк попрет, в гусеницы прямо, в лапы ему бей, враз споткнется». Ну, швырнул я в эти самые лапы гранату. Он и споткнулся, как пошел крутить на одном месте, а гусеница эта самая по земле размоталась. Ну, как он закрутился, тогда я его бутылкой с горючкой огрел. Вот и вся, значит, картина эта самая. Ребята из нашей роты все видели, спросите, подтвердить могут, — обиженно закончил Хворостухин и, перекрывая своим басом общий хохот, гневно воскликнул:

— Чего ржете? А у человека какое самое место больное? Пятки! Вот! Раньше казнь была такая, по пяткам палками били. Вот ежели ранят в пятку, то считай, что всей ноги у тебя нету. А человек-то, он помогутней любого танка.

— Правильно, товарищ Хворостухин, — как и все, задыхаясь от смеха, сказал майор, — человек сильнее танка. И каких бы чудищ ни выдумали гитлеровцы, и в какую бы броню их ни одели, мы все равно победим. Толстой броне и огневой мощи «тигров» и «пантер» мы противопоставим непоколебимую стойкость, мужество и главное — высокую боевую выучку, отличное воинское мастерство, умение бить и новые и старые фашистские танки в любых условиях всеми видами оружия! Сейчас для нас основное, товарищи: упорно, настойчиво учиться и твердо верить, что для смелого, хорошо обученного воина нет никаких преград, никаких танков, которые не смог бы он побороть! И мы в груды горелого, искореженного металла превратим все эти «тигры», «пантеры», «фердинанды» и любое другое зверье, которое вздумают пустить против нас фашисты!

Неудержимый взрыв аплодисментов покрыл последние слова майора. Как и другие, Алеша не мог усидеть на месте, порывисто вскочил и что было сил захлопал в ладоши.

* * *

— Ой, ты доля, моя долюшка, ой, ты доля, разнесчастная, — лежа на спине, дурашливо распевал Гаркуша и изредка лукаво посматривал на командира расчета, впервые надевшего новенькие сержантские погоны.

— Что ты ноешь и ноешь? — не выдержал Чалый. — Завел волынку и тянешь без конца.

— Эх, товарищ сержант, — особо подчеркивая новое воинское звание Чалого, с притворной горестью отозвался Гаркуша. — Тут не то, что заноешь, а по-волчьи заголосишь. Вон они, — кивнул он в сторону редкой рощицы, где приглушенно урчали танковые моторы, — ревут, як оглашенные, гусеницами скрежещут, а пид ними наш брат солдатик дрожмя дрожит и матку ридну вспоминае. Ох, ты, мати, моя мати, зачим ты мэнэ родила? — вновь несуразно затянул Гаркуша.