Любовь Виноградова - Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной

• Название: Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
• Автор: Любовь Виноградова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-09900-5

В созданной легендарной советской летчицей Мариной Расковой «Авиачасти № 122» не было мужчин. Все ее воины — летчики, штурманы, техники — вчерашние студентки, работницы фабрик и заводов, воспитанницы аэроклубов встали в строй и прошли долгую дорогу войны до дня Великой Победы. Исследователь Любовь Виноградова работала в архивах, изучала мемуары очевидцев, встречалась с участниками событий и членами их семей. Результатом этого кропотливого труда явилась уникальная историко-документальная книга, в которой детально, с любовью и горечью рассказывается об удивительных девушках, главным событием в жизни которых стала война. У многих героинь книги судьба была короткой и трагической. Свои жизни они отдали за Родину, которую любили и сумели спасти.

---

Тем не менее Казаринова, появившись в полку, произвела благоприятное впечатление. «Симпатичная и умная женщина, видно, волевой командир, который по-настоящему научит работать, а не играть в солдатики» (Ивакина).[142] Говорила Казаринова грамотно и хорошо поставленным голосом. У нее было красивое бесстрастное лицо, военная форма сидела на ней безупречно. Вот какое впечатление она произвела при первой встрече на Александра Гриднева, который тогда и представить себе не мог, что через несколько месяцев сменит Казаринову на посту командира женского истребительного полка: «…Стройная, ниже среднего роста, в меру полная, еще молодая женщина с открытым лицом, воспаленными с грустинкой глазами… В ее взгляде и манере чувствовалась независимость и самоуверенность. И когда кто-то не без иронии спросил, могут ли летчицы летать на истребителе без посторонней помощи, она отнеслась к этому с подчеркнутым пренебрежением. Отвечать не стала».[143]

Казаринова появилась в полку с палочкой, прихрамывая: у нее была сломана нога. Раньше никому не приходило в голову, что человек в таком состоянии может быть допущен к командованию военной частью, которая должна скоро отбыть на фронт. Единственное возможное объяснение заключалось в том, что травма могла быть быстро долечена и не должна была помешать Казариновой выполнять обязанности командира полка. Все ждали, когда она начнет летать, чтобы увидеть ее воздушный почерк, и совершенствовать свое мастерство, вылетая в качестве ведомой с кадровым офицером истребительной авиации. Только в таких полетах, стрельбе по цели, учебных воздушных боях с другими летчиками и может утвердить свой авторитет командир истребительного авиационного полка. Шли недели, а Казаринова не спешила садиться в самолет.

В ожидании отправки на фронт полк в конце февраля включился в работу противовоздушной обороны Саратова. На первое дежурство кого-то из летчиков полка должен был повести инструктор Энгельсской школы, и Женя Прохорова доверила этот вылет Ане Демченко, высокой и крепкой, мужеподобной украинке со жгучими черными глазами и неуправляемым характером. Женя любила Демченко, прощая ей неукротимый характер и страшную невоздержанность в языке. В армии эти качества уместны разве что у командного состава, но главным для Прохоровой было то, что Демченко отлично летала. Отношения Демченко с Тамарой Казариновой сложились совсем не так, как с Женей.

Глава 9 Мы ненавидим командира. Она трус!

Созданной Мариной Расковой «Авиагруппы № 122» больше не существовало. Все три полка еще находились в Энгельсе, и старые подруги, хоть и не жили под одной крышей, встречались в столовой и на аэродроме. Но единым коллективом они быть перестали. Приходя в другой женский полк на вечер самодеятельности, девчата из 586-го полка «вели себя как-то скованно, и уже не было того единого общего, которое существовало до создания полков».[144] Почему так получилось, никто не знал. Может быть, дело было в том, что теперь все жили по отдельности, работали по отдельности и планы на будущее имели разные. Возможно, еще жили обиды из-за распределения в разные полки. Бомбардировщики считали, что истребители «зазнались», но, скорее всего, охлаждение по отношению к товарищам из других женских полков произошло постепенно, параллельно тому, как каждый полк сплачивался внутри и сживался со своими самолетами, вокруг которых теперь вращалась их жизнь. Охлаждение было, как казалось Ивакиной, неминуемо, но многие замечали его, и им становилось грустно. «Авиагруппа № 122», которая так недавно была их жизнью, стала историей.

Пришло время покидать Энгельс, вылетать из гнезда во взрослую, настоящую военную жизнь. Энгельсский аэродром истребительный полк покинул первым, 9 апреля. По дороге в Москву требовалось «переобуться» с лыж на колеса на транзитном аэродроме Разбойщина. Но колес не было, и они крепко застряли на этом захолустном аэродроме, который, оправдывая свое зловещее название, оказался очень неприятным местом. «Гарнизончик кошмарный, — писала Нина Ивакина. В центре аэродрома она увидела «озеро из масла и бензина, на берегах которого масса мертвого транспорта, повсюду навалены кучи говна. В столовой с потолка капает всякая гадость прямо в тарелки».[145] Радио не было. Света и воды тоже. После сносного житья в Энгельсе условия, в которые они попали в Разбойщине, многим показались совершенно невыносимыми. В бараке, где всех поселили, было очень тесно, кормили из рук вон. Нине Ивакиной много хлопот доставили механики, возмущенные как плохой кормежкой, так и еще сильнее, чем раньше, бросавшейся здесь в глаза разницей в питании командиров и подчиненных. «Начальство устроилось, а нас посадили на голодный паек!»[146] — возмущалась Соня Тишурова, подбивая подруг вообще не ходить в столовую. С точки зрения Нины Ивакиной, суп и каша, шестьсот граммов хлеба в день — нормальная красноармейская еда, вполне хорошая по военному времени. Сама Ивакина получала командирский паек с колбасой, сыром и маслом.

Неделя шла за неделей, а колеса не привозили. Девушки, как записывала Ивакина, «пели и играли», чтобы занять время. Аня Демченко улетела на У–2 в Саратов, причем никто не знал, по чьему приказу. Она где-то заблудилась, пошла на вынужденную посадку и скапотировала, однако осталась жива и невредима. Заняться было нечем, и Катя Буданова решила немного обустроить жизнь полка, построив на аэродроме «удобства». Нина Ивакина зафиксировала окончание строительства, записав: «Летчики сотворили прелестный деревянный сортирчик с залом ожидания и пр. и пр.». Деревянный домик «держался прямо на честном слове», но его увивали прутья, как самую лирическую беседку, а конструкция была очень оригинальна. На туалете сделали надпись: «12 апреля 1942 г. Главный инженер Буданова, главный конструктор Хомякова. Доски воровали все».[147]

Пока многократные участницы парадов в Тушине проектировали в Разбойщине деревянный сортир, дела у советской военной авиации, в том числе истребительной, шли далеко не блестяще. Человеку, воспитанному на советской литературе о Великой Отечественной, покажется совершенно невероятным и кощунственным приведенное ниже описание ситуации, сложившейся в воздухе в первой половине войны. Как и советские газеты того времени, все, написанное на эту тему после войны в российских источниках, подчеркивало беззаветную отвагу советских летчиков, их высокое мастерство и стремление бить врага везде и в любой обстановке. Тем не менее в 1941 году и первой половине 1942 года советские истребители сплошь и рядом уклонялись от вступления в бой. Немецкие самолеты были настолько более совершенны, немецкие пилоты настолько лучше обучены, что советским летчикам не верилось, что немцев в принципе можно побеждать. Советские газеты об этом никогда не упоминали, но советская истребительная авиация в первый и второй год войны терпела сокрушительные поражения. Истребителей часто сбивали в первом же вылете, они несли такие потери, что бомбардировщикам и штурмовикам часто приходилось летать без сопровождения. Наземные войска под беспрестанными бомбежками с надеждой смотрели в небо. Но когда «ястребки», как ласково звали истребителей, наконец появлялись, «наземникам» слишком часто случалось с болью в сердце провожать их взглядом, горящих, до земли: в начале войны советские ВВС не могли конкурировать с немецкими ни по техническим характеристикам машин, ни по уровню подготовки летчиков и командиров, ни по количеству самолетов.

Но об этом знали только те, кто сам был на фронте или рядом. Константин Симонов, вернувшись летом 1941 года в Москву из Белоруссии, где на его глазах немцы сожгли за десять минут шесть летевших без сопровождения огромных бомбардировщиков ТБ–3, понял, что не сможет рассказать правду даже самым близким: они были к такому совершенно не готовы. По мнению Симонова, имевшего возможность сравнить ситуацию на фронте с ее освещением в газетах, «наиболее далекие от реальности выводы могли в те дни связываться у читателей газет с материалами, посвященными нашей авиации».[148] Рассказать о том, что он увидел в воздухе над Бобруйским шоссе, Симонов не мог даже матери, сознавая, какой силы душевное потрясение обрушит «на нее, все еще продолжавшую жить довоенными представлениями» о небывалой мощи советской армии. По его мнению, из всех родов войск советской армии авиация в начале войны оказалась в самом трудном положении.

В своих мемуарах бывший командующий ВВС А. А. Новиков прославлял «фантастическую стойкость духа советских летчиков»,[149] однако, по многочисленным свидетельствам немецких летчиков-фронтовиков, «в начале войны советские истребители не представляли угрозы соединениям немецких бомбардировщиков и часто избегали боя с последними».[150] Положение не спасли и намного более современные Яки. Они все равно уступали немецким истребителям по основным характеристикам, но главная беда была даже не в этом, а в летчиках. Тактика ведения боя, которой их обучили, была безнадежно устаревшей. Как правило, в бою с немцами они придерживались оборонительной тактики: последовательно вставали в вираж и летали друг за другом по кругу — так, что хвост каждого самолета оказывался прикрыт летящим сзади. В оборонительном круге «ястребки» были практически неуязвимы, если немцы вели бои в горизонтальной плоскости, но и сами они никак не могли атаковать противника. От круга было мало пользы, когда немцы применяли свой излюбленный вертикальный маневр: набирали высоту и обрушивались на круг сверху. В 1941 году стал модным и широко пропагандировался воздушный таран: если не побеждать умением, так хотя бы обменять свой самолет на более совершенный немецкий — как правило ценой собственной жизни. Жизнь человека стоила мало; совершившие таран — одним из первых Виктор Талалихин — становились героями, как правило, посмертно, но некоторым везло. Пропаганда делала героями тарана даже тех, кто совершал их случайно, столкнувшись с немецким самолетом из-за потери управления. Советская тактика ведения воздушного боя начала изменяться только в 1942 году, причем перемены шли не сверху, от авиационного начальства и теоретиков, а от самих боевых летчиков, которые до многого дошли сами и многое переняли у немцев.