Евгений Салиас - Экзотики

• Название: Экзотики
• Автор: Евгений Салиас
• Жанр: Русская классическая проза

---

ЭКЗОТИКИ Романъ въ трехъ частяхъ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

"Exotique" — Etranger au pays. Qui ne croit pas dans son pays.

Vocabulaire de 'Académie Franèaise.

I

Въ сырой и пасмурный, но теплый ноябрьскій вечеръ, несмотря на приближеніе полуночи, Парижъ еще сіялъ и шумѣлъ. День природы давно кончился и угасъ, но день людской только кончался, и гудя, постепенно замиралъ.

На улицахъ, за исключеніемъ большихъ бульваровъ, становилось все пустыннѣе. Омнибусы на половину пустые дѣлали послѣдніе концы, и на свободныхъ скамейкахъ ихъ имперіаловъ уже виднѣлись спящіе блузники и чернорабочіе, запоздавшіе по домамъ послѣ трудового дня… Въ иныхъ улицахъ уже запиралась лавки, тушился огонь въ окнахъ.

Наоборотъ, на бульварахъ толпа сгустилась отъ выходящихъ кучками и вереницами изъ театровъ… Около Оперы былъ разъѣздъ, но много народу съ ступеней сіяющаго зданія переходило площадь пѣшкомъ и наполняло ближайшія большія кафе. Въ числѣ прочихъ были мужчины во фракахъ, сопровождавшіе дамъ въ элегантныхъ туалетахъ, шубкахъ и накидкахъ, но безъ шляпъ. Все это были парочки, которыхъ не оцѣнитъ по достоинству только иностранецъ. На «лѣвомъ берегу» или «съ той стороны Сены», какъ называютъ парижане Сенъ-Жерменское предмѣстье и Латинскій кварталъ, жизнь затихала еще замѣтнѣе. Только въ одной изъ старыхъ узкихъ улицъ было сильное движеніе. Одинъ изъ стариннѣйшихъ аристократическихъ домовъ въ глубинѣ двора ярко сверкалъ огнями, а его монументальныя ворота аркой съ громаднымъ гербомъ на порталѣ были раскрыты настежъ.

Большія ландо и одноконныя каретки фіакровъ со всѣхъ концовъ Парижа съѣзжатись въ узенькую улицу и, двигаясь шагомъ, въѣзжали во дворъ, а затѣмъ выѣзжали снова и устраивались вереницей вдоль тротуаровъ.

Дворъ былъ достаточно освѣщенъ, но казался темнымъ сравнительно съ сіяньемъ, которое разливалось за большимъ домомъ. Окна дома или, какъ принято называть, «отеля», выходившія съ этой стороны въ большой садъ со столѣтними деревьями, сіяли вдесятеро сильнѣе, такъ какъ здѣсь были всѣ гостиныя и большой танцовальный залъ, сверкавшіе отъ массы электрическихъ лампочекъ.

Въ этомъ отелѣ, принадлежащемъ два столѣтія одному и тому роду бретонскихъ графовъ, жилъ теперешній представитель ихъ, виконтъ Кергаренъ съ молоденькой женой, женившійся около двухъ лѣтъ тому назадъ на иностранкѣ. Кергарены принимали еще только вторую зиму и это былъ ихъ первый большой балъ вновь начинающагося сезона. Въ ихъ средѣ ихъ балъ бывалъ всегда выдающимся явленіемъ, благодаря роскоши и массѣ приглашаемыхъ.

Весь наличный составъ Сенъ-Жермена бывалъ обязательно здѣсь на лицо, не исключая кого-либо изъ принцевъ Орлеанскаго дома, но кромѣ того въ числѣ членовъ старинной аристократіи, орлеанистовъ, карлистовъ, прежнихъ легитимистовъ, или новыхъ, именующихся нынѣ: «Les Blancs d'Espagne», у нихъ появлялись люди совсѣмъ не принадлежащіе въ этой средѣ. Тутъ бывало равно много общественныхъ тузовъ и видныхъ личностей, которыхъ создалъ новый государственный строй и новыя вѣянія, новыя времена.

Въ великолѣпномъ отелѣ, видавшемъ въ своихъ стѣнахъ Людовика XV, теперь обѣдали, играли въ карты или танцовали люди, присутствіе которыхъ предки Кергарена сочли бы оскорбленіемъ не только въ дальнія времена Людовика XVI, но и во дни Наполеона I или реставраціи. Это были представители двухъ новыхъ силъ, «міръ финансовъ» и «міръ печати». Старая, но теперь могучая, и новая, быстро окрѣпшая — двѣ великія державы.

Кромѣ того, у Кергареновъ была масса хорошихъ знакомыхъ и друзей изъ такой среды, которая во время оно совсѣмъ не существовала, а теперь существуетъ повсюду, особенно же въ крупныхъ центрахъ. Эту среду, блестящую, богатую и крайне пеструю, или разнокалиберную, создалъ локомотивъ. Но онъ же поэтому и не позволилъ этой средѣ явиться и существовать гдѣ-либо въ одномъ пунктѣ Европы. Еще недавно это были представители народовъ одной части свѣта, но теперь… всѣхъ пяти…

Виконтъ Кергаренъ не принадлежалъ къ банальному типу золотой молодежи Сенъ-Жермена. Неглупый малый, независимый, очень богатый и ожидающій еще получить отъ старика дяди, Кергарена, и титулъ и огромное состояніе, — недолго веселился въ Парижѣ и удовлетворялся балами, визитами или бульварами и театрами. Въ двадцать три года онъ уже началъ путешествовать, побывалъ вездѣ, гдѣ легко можно было побывать, заглянулъ и туда, гдѣ, по увѣренію его соотечественниковъ, странствовать и мудрено, и опасно. А именно: въ Марокко и Тунисѣ, на Кавказѣ и въ Туркестанѣ. Когда онъ разсказывалъ о своемъ послѣднемъ путешествіи — о Ташкентѣ и Самаркандѣ, то парижскіе друзья проникались особымъ уваженіемъ къ его отвагѣ и самоотверженію.

Но въ этихъ путешествіяхъ, случайно попавъ два года тому назадъ въ Яссы и задержавшись здѣсь среди зимы, онъ тоже случайно встрѣтился на какомъ-то концертѣ съ семнадцатилѣтней Елизаветой Турдза, младшей дочерью мѣстнаго аристократа и крупнаго политическаго дѣятеля. Несмотря на протестъ старика дяди и даже угрозы лишить наслѣдства, молодой виконтъ женился на красавицѣ румынкѣ, увѣряя дядю, что она такъ воспитана и такъ великолѣпно говоритъ по-французски, что въ ней чужеземнаго нѣтъ ничего. Онъ увѣрялъ шутя дядю:

— Elle est plus parisienne, que Paris même!

И дѣйствительно, молодая виконтесса, переселившись изъ Яссъ въ Парижъ, сама перестала за одну зиму вѣрить, что не родилась на берегахъ Сены. Съ ней случилось то, что бываетъ съ извѣстными растеніями. Пересаженныя съ одной почвы на другую, они ростутъ и цвѣтутъ на славу и только иногда, впослѣдствіи, принимаютъ нѣкоторыя характерныя формы, чуждыя первоначальному виду.

Отель виконтессы Сенъ-Жерменскаго предмѣстья, какъ иностранки, собственно молдаванки, сталъ преимущественнымъ средоточіемъ экзотическаго общества, состоящаго изъ новыхъ номадовъ новыхъ временъ, кочующихъ во всѣхъ краяхъ міра, исключая своего.

Вѣроятно, благодаря этому элементу, вечера и балы Кергареновъ славились въ Парижѣ, какъ самые оживленные. Только старики сенъ-жерменцы, бывая у виконтессы, подшучивали надъ господствующимъ въ ея салонахъ французскимъ языкомъ: «c'est du franèais internationalisé»! — говорили они. Одинъ изъ «безсмертныхъ» пошутилъ даже, что на большомъ пріемѣ или балѣ у Кергареновъ можно услыхать семь и восемь французскихъ языковъ, настолько различныхъ, что разговаривающіе часто другъ друга не вполнѣ понимаютъ.

II

Около полуночи отель Кергаренъ былъ переполненъ гостями, балъ разгорался. Несмотря на большіе размѣры всѣхъ комнатъ, на обширность танцовальнаго зала, было все-таки тѣсно и жарко. Въ залѣ танцовали вальсъ на небольшомъ свободномъ пространствѣ, а для кадрили молодежи приходилось обращаться къ уличнымъ полицейскимъ мѣрамъ — тѣснить и осаживать публику.

Вся эта элегантная толпа составлялась здѣсь изъ двухъ элементовъ: французы и иностранцы. Первые дѣлились на аристократію и разночинцевъ; вторые — на заѣзжихъ и осѣдлыхъ или какъ ихъ прозвали: les éxotiques de Paris. Въ этой пестрой толпѣ, поэтому, рядомъ съ господствующимъ курьезнымъ французскимъ языкомъ слышались во всѣхъ углахъ всевозможные рѣчи, діалекты, оригинальные носовые и гортанные звуки.

Когда съѣздъ кончился, хозяйка, высокая и стройная брюнетка, съ большими черными глазами, но съ густыми бровями, какъ усы юноши, и черезъ-чуръ полными губами, которыя мѣшали ей быть истой красавицей, перешла въ угловую маленькую гостиную, гдѣ отдѣльно собралась кучка близкихъ знакомыхъ. Усѣвшись въ кружокъ, мужчины и женщины весело болтали. За исключеніемъ одного англичанина и одного француза, всѣ остальные были соотечественниками между собой — русскіе.

На диванѣ, въ оригинальномъ нѣжно-фіолетовомъ туалетѣ, отдѣланномъ фіалками, сидѣла баронесса Фуртъ-фонъ-Вертгеймъ, русская нѣмка по отцу и мужу, москвичка по мѣсту рожденія, но католичка. Это была женщина, лѣта которой сразу было трудно опредѣлить, но, однако, далеко за тридцать, если не всѣ сорокъ. А между тѣмъ, она была настолько еще моложава и красива, благодаря чудному цвѣту лица, глубокимъ темно-сѣрымъ глазамъ и милой улыбкѣ, что ея никто не причислялъ къ пожилымъ женщинамъ.

Около нея на маленькомъ золоченомъ стульчикѣ примостился почти съ опасностью сорокалѣтній толстякъ, типическій брюнетъ съ жирнымъ, будто опухшимъ лицомъ, гладко-остриженный «на нѣтъ», что скрадывало его большую плѣшь на маковкѣ, и тщательно обритый. Его типичность произношенія, голосъ и манера говорить, частить, все ясно свидѣтельствовало о его семитическомъ происхожденіи. Это былъ журналистъ Жакъ Мойеръ, натурализованный французъ и акклиматизованный парижанинъ. Онъ вкрадчиво и подобострастно объяснялъ что-то баронессѣ полушопотомъ. Она смотрѣла въ его мигающіе глаза своими добрыми и тихими глазами въ упоръ и пристально и въ нихъ сквозило снисходительное пренебреженіе.