Шерли Грэхем - Фредерик Дуглас

• Название: Фредерик Дуглас
• Автор: Шерли Грэхем
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Книга современной американской писательницы и прогрессивной общественной деятельницы Шерли Грэхем рассказывает о героической жизни великого сына негритянского народа, выдающегося борца за освобождение негров Фредерика Дугласа.

Фредерик Дуглас родился в рабстве в штате Мэриленд. Двадцати лет он бежал из неволи на Север и стал активным участником, а затем и одним из вождей движения за освобождение рабов.

Писательница развертывает перед читателем широкую картину одного из самых важных и интересных периодов американской истории, создает образы таких выдающихся деятелей, как Джон Браун, Авраам Линкольн, Уильям Ллойд Гаррисон и др.

Увлекательно показан в книге путь вольнолюбивого негритянского юноши-самоучки, который, пройдя через жестокие испытания и опасности, становится замечательным публицистом, подлинно народным трибуном, героем всей демократической Америки.

---

Старушка выпрямилась и расправила плечи. Движения ее отличались большой живостью; с загорелого, еще не покрытого морщинами лица смотрели удивительно яркие блестящие глаза.

— Скажите на милость, Джек Хейли! А что это за женщина с вами? — Голос у миссис Ройял оказался неожиданным для ее внешности: деловым и холодноватым.

— Моя родственница, миссис Ройял. Разрешите мне представить миссис Эмилию Кемп.

— Здравствуйте, — чопорно произнесла старуха, бросив на Эмилию мимолетный, но проницательный взгляд.

— Мне очень лестно познакомиться с вами, — едва сумела выговорить растерянная Эмилия.

— Она приехала в Вашингтон работать, — продолжал Джек. — И я привел ее к вам.

Серые глаза миссис Ройял сердито сверкнули.

— Почему же вы привели свою родственницу именно ко мне?

— Потому что она интересуется работой в газете. А вы — самый лучший газетчик в Вашингтоне, прошу простить мне это выражение, миссис Ройял. — И Джек изысканно поклонился.

— Не трудитесь! — Она повернулась к Эмилии.

— Я читала одну из ваших книг, сударыня. Джек посылал мне. Я столько нового узнала из нее об Америке!

Серые глаза, несомненно, смягчились, но тон оставался прежним.

— Почему же вы не ведете ее к своему другу — к этому самому пакостному аболиционисту?

— Миссис Ройял! — Джек, казалось, был ошеломлен. — Неужели вы так выражаетесь об издателе Гамалиеле Бэйли?

— Как ему только не стыдно! Продаться этим долгополым пустозвонам…

— Но, миссис Ройял…

— Не перебивайте меня. Пришел бы он ко мне, я научила бы, как покончить с рабством. Это самое настоящее проклятие в нашей стране. Но все эти миссионеры, распевающие псалмы… Уф!

— Позвольте напомнить вам, — вкрадчиво заметил Джек, — что, вернувшись из Бостона, вы чрезвычайно высоко отзывались о священнике Теодоре Паркере. А ведь он…

— Он вовсе не поповского звания, — с чувством произнесла старуха. Лицо ее посветлело, и она ласково добавила: — Он, вернее всего, сектант.

Миссис Ройял расхохоталась, и всякая натянутость и неловкость исчезли.

— Уж вы простите старую болтунью, повинную в тех же грехах, за которые она судит других. — Она подняла голову. — Взгляните, как наш Капитолий сверкает на солнце. Видели вы где-нибудь такую красоту?

— Я еще никогда нигде не была, сударыня. Вашингтон так хорош, я представить себе не могла ничего подобного.

— А ведь вот есть люди, которые недостойны своего города. Но вам надо отдохнуть с дороги.

Я плохая хозяйка. Кстати, знает ли ваша родственница, что я преступница, осужденная преступница? — Миссис Ройял с хитрецой посмотрела на Джека.

Фраза прозвучала очень таинственно, и Эмилия широко раскрыла глаза. Джек засмеялся:

— Вы сами расскажете ей, миссис Ройял!

— Это такая грустная история, — насмешливо продолжала хозяйка. — Видите ли, суд присяжных вынес решение, что я «обыкновенная скандалистка». В Англии меня окунули бы в пруд, но здесь есть только Потомак, и достопочтенный судья счел это нежелательным — ведь я могла бы заразить воду. Так что меня отпустили на все четыре стороны. А знаете, — она слегка нахмурилась, — единственное, против чего я действительно возражаю, это слово «обыкновенная». Вот это мне совсем не нравится.

— Согласен с вами, сударыня. Когда миссис Ройял ругает сенаторов, конгрессменов, банкиров, епископов и даже президентов, — это всегда работа высокого класса. Слово «обыкновенная» совсем сюда не подходит.

Старуха одобрительно взглянула на него.

— Где только вы набрались таких хороших манер, позволительно спросить? В Вашингтоне это сейчас большая редкость! — И прежде чем Джек успел ответить, она как любезная хозяйка обратилась к Эмилии — Когда-нибудь, моя дорогая, я расскажу вам о маркизе Лафайетте. Ах, вот у кого были манеры!

— Liberté! Fraternité! Equalité![8] — почти беззвучно скороговоркой произнес Джек.

Хозяйка услышала и гневно повернулась к нему. Но тут же на лице ее заиграла озорная усмешка.

И вот Эмилия поселилась вместе с Анни Ройял, вдовой давно усопшего капитана Уильяма Ройяла. Он сражался бок о бок с генералом Вашингтоном во время войны за независимость и всю жизнь был его близким другом. Анни Ройял тоже вела войну — на свой собственный лад. Каждую неделю она сама выпускала на допотопном печатном станке, стоявшем у нее в сарае, маленькую, но воинственную газету под названием «Охотница». Газета ратовала за бесплатные школы для всех детей, свободу торговли и щедрые ассигнования на научные исследования. Эмилия помогала своей покровительнице хозяйничать и разводить цыплят, сопровождала ее на интервью; ей приходилось замечать, как багровые от злости сенаторы переходят на другую сторону, чтобы не встречаться с миссис Ройял. Постепенно Эмилия познакомилась с тем, каким образом делают газету, но еще лучше — с нравами и обычаями столицы США, Вашингтона.

Эмилия жила у миссис Ройял уже три недели, когда Джек, забежав однажды вечером, объявил:

— Я уезжаю на Север!

— Куда? Зачем?

— Шеф услыхал что-то о восстании в Новой Англии. Он рад до смерти и говорит, что, может, янки теперь отучатся совать нос в чужие дела. Он посылает меня туда, хочет раздуть вокруг этой истории скандал.

— А сами-то вы что-нибудь знаете об этом? — миссис Ройял навострила уши.

— Насколько я мог понять, похоже, что многие бедняки в Род-Айленде захотели участвовать в выборах. А крупным воротилам это не по нраву!

Вся Новая Англия была вовлечена в борьбу. Две местные партии претендовали на руководство штатом Род-Айленд, и столкновение казалось неминуемым. До 1841 года Род-Айленд участвовал в выборах соответственно старой колониальной хартии, которая отстраняла от голосования граждан, имевших менее ста тридцати четырех акров земли. Поэтому законодательные органы штата целиком находились во власти консервативно настроенных землевладельцев, а растущие промышленные города, большая часть населения которых была лишена избирательного права, оказывались в невыгодном положении. В 1841 году Томас Уилсон Дорр, виг и питомец Гарвардского университета, возглавил движение за реформу: был составлен проект новой конституции штата. Эта конституция должна была расширить основы представительства в законодательных органах штата и упразднить ненавистное требование земельной собственности. Однако избирательное право согласно этому проекту предоставлялось только белому населению; негры, поселившиеся в Род-Айленде, подчеркнуто отстранялись от голосования.

Квакеры были непротивленцами, чуждались политики, но они всегда стояли на страже интересов негров. Все сторонники отмены рабства хотели новой конституции, однако им не нужен был несовершенный документ, уже с самого начала требовавший изменений. И поэтому они «е могли поддержать Дорра. Братья Перри, фабриканты из Провиденса, написали своему другу Джону Брауну, торговцу шерстью, который жил в Спрингфилде, штат Массачусетс:

«Настало время гражданам Род-Айленда проникнуться более широким пониманием прав человека, чем то, на котором основывается конституция Дорра. Мы беседовали с ним, но, соглашаясь с нами в принципе, он боится сделать решительный шаг».

Джон Браун переправил это письмо Джону Гринлифу Уиттьеру, секретарю Массачусетского общества борьбы с рабством. Уиттьер беседовал о нем со священником Теодором Паркером, который собирался несколько раз выступить в Род-Айленде, разоблачая расовую дискриминацию в конституции, именующейся народной.

— Почему бы неграм не голосовать вместе со всеми другими рабочими? — спросил Уиттьер. — Ведь, ограничивая избирательное право, новая конституция в известной мере теряет свои преимущества?

Теодор Паркер устало вздохнул.

— Этого хотят сами рабочие. Борьба за существование ослепила их.

— Ты прав. — В очень серьезном разговоре Уиттьер обращался к собеседнику на «ты», как все квакеры. Взгляды их встретились, притянутые друг к другу одной и той же мыслью. И почти одновременно оба произнесли:

— Фредерик Дуглас!

Несколько секунд собеседники молча улыбались друг Другу, поздравляя себя с этой замечательной идеей, но лицо Уиттьера быстро омрачилось. Он покачал головой.

— Боюсь, что друг Гаррисон не согласится. Тебе известно, что он против нашего участия в политике.

Паркер некоторое время не отвечал, барабаня по столу длинными пальцами. И вдруг черные глаза его сверкнули.

— А разве мы говорим о политике? Сейчас нас интересуют права человека.

Уиттьер отмахнулся от него, не сдержав, однако, усмешки.

— Поосторожней! Цитаты из Томаса Пейна тебе не помогут.

— Чепуха! У Томаса Пейна было больше веры, чем у всех массачусетских церковников, вместе взятых. — Молодой священник вскочил на ноги, его худое лицо загорелось радостью.