Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

• Название: Шествие императрицы, или Ворота в Византию
• Автор: Руфин Гордин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0674-6

Роман известного современного писателя Руфина Гордина рассказывает о путешествии Екатерины II в новоприобретенные области южной России, особенно в Тавриду — Крым, мыслившийся Потемкиным как плацдарм для отвоевания Царьграда — Константинополя.

---

Неожиданно полог шатра откинулся, и Бауэр вытянулся у порога.

— Ваша светлость, турки предприняли вылазку числом сверх двух тысяч пехоты и конницы. Команда генерал-аншефа Суворова приняла бой. Генерал Суворов ранен в шею и сдал команду генерал-поручику Бибикову…

— Опасна ли рана Александра Васильича? — с изменившимся лицом спросил Потемкин.

— По словам доктора Меласа, серьезна, но не опасна.

— Я хочу знать подробности, — резко произнес князь. — Опрокинуты ль турки?

— Гренадеры взяли в штыки, но затем принуждены были отступить под превосходящим натиском неприятеля.

— Скачи туда и возвратись с подробным рапортом.

Потемкин был приметно взволнован. Голос недалекого боя то начинал приближаться, то удалялся. Менялась частота и громкость, и, судя по всему, дело завязалось серьезное.

— Прошу желающих со мною, — наконец не выдержал князь.

Желающих оказалось мало. Ординарец подвел коня, но Потемкин отмахнулся:

— На сей раз обойдусь. — И широко зашагал туда, где частила перестрелка. Подскакал распаренный Бауэр.

— Ваша светлость, турки сбили бугцев, но фанагорийцы навалились и погнали нехристей аж до самого гласиса. Наша берет.

— Что она там берет? — буркнул Потемкин. — Ничего не берет, а занапрасно жизни отдает. Я велю остановить атаку. Пущай не зарываются. Прикажи от моего имени Бибикову отводить людей.

— Генерал Суворов благословил атаку… Развить успех…

— И генералу Суворову достанется на орехи за самовольство.

— Под ним убило лошадь, ваша светлость.

— Надеюсь, он не выскочил от доктора с перевязкой?

— Нет, он сейчас у себя в палатке.

— Немедля отвести людей! Немедля! Мы здесь для серьезного дела, а не для мелких стычек, — рычал Потемкин. Во гневе он был страшен, и Бауэр пришпорил коня.

Бибиков был неповоротлив. Пока рассылал ординарцев да адъютантов, пока гренадеры, разгоряченные преследователем.

Наконец остановились и стали укрываться, прошло немало времени.

Потери оказались велики: 154 убитых да 211 раненых.

— И чего добились? — гремел Потемкин. — Людей занапрасно положили.

— Генерал Суворов имел намерение на плечах отступающих турок ворваться в крепость и наделать там переполоху, — бормотал Бибиков.

— Нам не переполох надобен, а крепость без изъятия! — продолжал греметь князь. — Взять же ее можем всеми силами, одного флангу тут недостаточно! Генерал Суворов на военном совете высказался за правильную осаду. Чего ж он полез без приказу в пекло?! Такими наскоками крепость не взять, только людей терять. Выговор всем вам!

Бой затих. Потемкин возвратился в свой шатер, ни на кого не глядя, уселся за стол и стал писать с неослабной яростью, так, что перья поминутно ломались под его пальцами.

«Солдаты не так дешевы, чтобы ими жертвовать по пустякам, — писал он Суворову. — К тому же мне странно, что Вы в присутствии моем делаете движения без моего приказания пехотою и конницею. Ни за что потеряно бесценных людей столько, что их бы довольно было и для всего Очакова. Извольте меня уведомить, что у Вас происходить будет, а не так, что даже не прислали мне сказать о движении вперед».

На следующий день Александр Васильевич прислал письменное оправдание. Четырежды посылал-де порученцев, но гренадеры и казаки с такою яростью сражались, что удержать их было решительно невозможно. После того как под ним была убита лошадь, а затем и сам он был ранен в шею, вынужден был покинуть поле боя, оставив солдат в лучшем действии, однако приказал ретироваться.

Потемкин продолжал негодовать: «Будучи в неведении о причинах и предмете вчерашнего происшествия, желаю я знать, с каким предположением Ваше Высокопревосходительство поступили на оное, не донеся мне ни о чем во все продолжение дела, не сообща намерений Ваших прилежащим к Вам начальникам и устремясь без артиллерии противу неприятеля, пользующегося всеми местными выгодами. Я требую, чтоб Ваше Высокопревосходительство немедленно меня о сем уведомили и изъяснили бы мне обстоятельно все подробности сего дела».

Тихая гроза нависла над русским лагерем. Любимец светлейшего попал в опалу. Суворов, пользовавшийся полным благорасположением Потемкина, теперь призван к барьеру. Потемкин отчитал его при всех и требовал нового письменного объяснения.

— Я не могу оставить сего происшествия без строжайшего расследования, — рокотал он. — Погублено столь много людей без какого-то серьезного повода! Нет, нет, словами здесь не отделаться. Я намерен дать отчет ее величеству.

Бедный Александр Васильевич! Он чувствовал свою вину и, главное, быть может, потерю благорасположения светлейшего князя. В своем следующем рапорте он оправдывался:

«Причина вчерашнего произшествия была предметом защиты бугских казаков… так как неверные, вошед в пункты наши, стремились сбить пикеты к дальнему своему усилению: артиллерия тут не была по одним видам малого отряда и подкрепления. О начале, как и о продолжении дела, чрез пикетных казаков Вашу Светлость уведомлено было; начальник, прилежащий к здешней стороне, сам здесь при произшествии дела находился. Обстоятельства Вашей Светлости я донес сего же числа, и произошло медление в нескором доставлении онаго по слабости здоровья моего».

27 и 28 июля лагерь лихорадило. Хоронили убитых, оперировали и перевязывали раненых. Потемкин продолжал устраивать разносы. Бибиков, виновник неудачного отступления гренадер, был отправлен на Кинбурнскую косу. Суворов, чувствительно переживавший все происшествие, стал проситься в отпуск для излечения раны. Потемкин его не удерживал.

Он мало-помалу остывал. Надлежало донести государыне о происшествии 27 июля.

О своеволии Суворова — ни слова: «Генерал-аншеф Суворов легко ранен в шею». Зато: «…гренадеры поступали с жаром и неустрашимостью, которым редко можно найти примера».

Гренадеры суворовские. Спустя полторы недели Потемкин пишет вполне миролюбиво: «Милостивый Государь мой Александр Васильевич! Болен бых и песетисте мя. Евангелие и долг военного начальника побуждают пещись о сохранении людей…»

А спустя еще две недели светлейший, узнав от Попова о том, что Суворов занедужил, сострадает: «Из письма Вашего к Б. С. Попову я видел, сколько Вас тяготят обстоятельства местных болезней. Мой друг сердешной, ты своею персоной больше десяти тысяч. Я так тебя почитаю и, ей-ей, говорю чистосердечно. От злых же Бог избавляет: Он мне был всегда помощник. Надежда моя не ослабевает, но стечение разных хлопот теснит мою душу, и скажу Вам правду, что сердце мое столь угнетено, что одна только помощь Божия меня утешает…»

Осада складывалась с великими препонами. Сильный турецкий флот крейсировал у Очакова. Гарнизон повседневно укреплялся — не только припасами, но и людьми, артиллерией, порохом. Все движения в крепости не оставались тайною для Потемкина: за стенами ее были свои агенты. При таковых обстоятельствах штурм представлялся делом весьма рискованным.

Меж тем принц де Линь выставлял князю на вид, что он сплоховал тогда, 27 июля. Будто бы в тот день открылась возможность ворваться в крепость на плечах отступающих турок. Князь-де ее упустил. Он то и дело подзадоривал Потемкина, испытывал его терпение.

Светлейший, однако, понимал: задача принца была политична. Австрийцы терпели от турок поражение за поражением. Сам император Иосиф, предводительствовавший войском, едва не попал в полон и вынужден был бежать сломя голову. Очаков стал бы громоотводом, решись князь приступить к штурму — он оттянул бы силы турок на себя.

Светлейший все понимал. Он помнил предупреждение государыни: «Сего утра Линь получил от цесаря повеление ехать к Вам. Он думал иметь команду, взять Белград, вместо этого его шпионом определяют. Естьли он Вам будет в тягость, что, чаю, его отправить можно в Вену с условием о будущей или нынешней кампании».

Шпион был изящен и красноречив. Потемкин видел в нем весьма занимательного собеседника и шахматного партнера. Видел, ценил, но шутливо отвращал его выпады. Ему и самому хотелось поскорей взять Очаков, но вернейшим способом. Он мало-помалу придвигал кольцо батарей к стенам крепости и вес ждал и ждал сложения благих примет и обстоятельств. Увы, ничего покамест не благоприятствовало ему.

А меж тем Петр Александрович Румянцев-Задунайский взял Хотин — изрядную крепость на Днестре. Впрочем, турки не шибко им дорожили: он стоял на отшибе, далеко на севере. И в конечном счете был обречен.

Но весть о взятии Хотина пала камнем на самолюбие князя. Принц его подзуживал:

— На вас почиет взор ее императорского величества. Государыня надеется на скорое взятие Очакова. Она не одобряет вашего бездействия.

— Зато, принц, вы храбро действуете языком, — добродушно отшучивался князь, — и таким образом с легкостью возьмете любую крепость. Особенно женскую. Вот ежели вы выиграете у меня партию шахмат, тогда я, пожалуй, решусь…