Фэй Уэлдон - Ненавижу семейную жизнь

• Название: Ненавижу семейную жизнь
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-27463-3

“Ненавижу семейную жизнь” — один из последних по времени романов блистательной англичанки Фэй Уэлдон. Продолжая классическую традицию женской прозы, Уэлдон начала писать в середине 60-х и с тех пор, помимо пьес и сценариев (в их числе знаменитый телесериал по книге Джейн Остин “Гордость и предубеждение”) с неизменным успехом публикует романы, читаемые во всем мире: “Род-Айленд блюз”, “Ожерелье от Bulgary”, “Жизненная сила” и др.

Не приспособленная к роли домохозяйки Хетти мечтает после рождения дочери поскорее вернуться на работу. Вопреки воле мужа она решает нанять няню, и в семье поселяется энергичная девушка из Восточной Европы. Агнешка берет на себя все заботы о ребенке, быт налаживается, но в доме воцаряется тревожная атмосфера лжи и недомолвок. Ловушки подстерегают Хетти на каждом шагу.

---

Но день выдался удачный, я чувствовала себя бодрой, хотя была словно бы слегка оглушена. Ужин тоже прошел как обычно, только чувствовалась некая напряженность. Обручальное кольцо было по-прежнему на пальце, но никто это не комментировал. Я думаю, его купил Агнешке Мартин, но спрашивать не хотелось, я страшилась ответа.

Уже пора было ложиться спать, но никто и не думал выключать телевизор, мы все сидели и делали вид, что глядим на экран, но никто ничего не видел. Наконец Мартин его выключил и налил всем троим виски, и при виде золотистой жидкости в стакане во мне опять что-то словно бы затрепетало. И тут Мартин стал говорить — у него очень приятный голос, правда, бабуля?

Я говорю, что никогда особенно не вслушивалась в его голос. Мне, если честно, резал слух жесткий северный акцент, отрывистая интонация, такое впечатление, будто он каждым своим словом заявляет миру о своем несогласии с ним. Но вполне допускаю, что недавнее повышение по службе, новый босс и новая жена слегка смягчили его тембр. Может быть, он даже стал вкрадчивым и обволакивающим, как у людей, довольных собой.

Хетти продолжает:

— Мартин положил руку мне на плечо и спросил, помню ли я что-нибудь о прошлой ночи, — не о сегодняшней, а о вчерашней, а Агнешка уперлась в кулачки подбородком и вроде бы лизнула обручальное кольцо, смакуя его.

— То есть о ночи со среды на четверг? — спрашиваю я. — Нет, а что я должна помнить? Разве вот: Агнешка сварила нам шоколад, и я после него спала до утра как убитая. Вкусный шоколад она делает.

Мне хотелось знать, что будет дальше и что он мне скажет.

— На самом деле ты спала не все время, — говорит он. — Ты должна все узнать, этого требует справедливость. С нами в постели была Агнешка. Послушай, я не хочу тебя огорчать, но мы с Агнешкой муж и жена перед богом и людьми, мы обвенчаны в церкви, пойми же это наконец. Я связан с ней чувством долга. Нельзя позволить, чтобы она лила слезы всю ночь напролет. Это безнравственно.

— Не понимаю, какое отношение слезы всю ночь напролет имеют к нравственности, — говорю я. — По-моему, слезы относятся к сфере эмоций.

— Тогда сделай усилие и постарайся понять, — говорит он. — Господи, Хетти, почему ты вечно должна спорить. Но я все равно тебя люблю, несмотря ни на что. И Агнешка тоже тебя любит.

Я молчу.

И тут Агнешка говорит:

— У тебя удивительно красивое тело, Хетти. Красивее, чем у меня. И волосы, как мне хочется иметь твои волосы!

Еще бы тебе не хотелось, думаю я. А что еще ты хочешь? Могу их обрезать, заказать парик, и пожалуйста — носи. Ты отняла моего мужчину, моего ребенка, мою девочку, мой дом, мою одежду, теперь тебе понадобились еще и мои волосы? И тут на меня напал смех, я негромко смеюсь. Сильви прыгает ко мне на колени и начинает трогать лапкой мою щеку, лапка очень нежная. Мы с кошечкой снова подружились. Вообще-то она больше всех любит меня.

— Я рад, Хетти, что ты отнеслась к этому так просто, — говорит Мартин, уже сердясь на меня. Он встает. — Ну так как же мы все-таки решим? Все втроем, или вы со мной по очереди, или иногда ты и Агнешка. Может быть, составим график, как ты думаешь? Мы должны определиться.

И вот тут я начала бросать свои вещи в чемодан, но пришла Агнешка и уложила все как надо. Мартин отвез меня на вокзал. Я успела на последний поезд в Бат. И вот я здесь.

Она храбрая девочка и старается не заплакать. Я приношу пачку нурофена, пусть примет, чтобы не так болели руки, — на бедрах у нее тоже синяки, — и она послушно глотает таблетки.

— Бабуль, можно, я пока поживу у тебя? — спрашивает она. — Из Бата я смогу каждый день ездить в агентство. В поезде буду читать рукописи. Все в поезде читают. Мне будет очень удобно.

— Конечно, живи, — говорю я. — Пока Себастьяна не выпустят. А там что-нибудь придумаем.

Она ложится в постель: свежие белые простыни, пышные подушки, по ним рассыпались золотисто-рыжие волосы.

— Наверно, он сейчас с ней в постели, — говорит она. — В нашей постели.

Она борется со слезами, ее губы дрожат. Совсем как у маленькой Китти. Они обе храбрые. Хетти засыпает.

Я звоню Серене, хотя уже и поздновато.

— Оно и к лучшему, — говорит Серена. — Он мне никогда не нравился. Предпочитаю подлеца, который знает, что он подлец, тому, кто считает себя воплощением порядочности. Что ж, Агнешка победила. Мы, англичане, — нация побежденных.

И мы с ней вспоминаем живших у нас служанок и соглашаемся, что почти все были достойные, порядочные девушки, с подлостью мы сталкивались редко. Говорили о том, что на одного плотоядного хищника в природе приходится одиннадцать травоядных животных, и если вы встретили хищника — что ж, значит, вам просто не повезло. Вы спокойно жуете себе траву, все прекрасно, вдруг ночь пронзает душераздирающий вопль, а утром кого-то недосчитались, но желание забыть ночную драму скоро стирает воспоминание. Агнешка — плотоядная хищница. Слава богу, что Хетти сейчас у меня, в родном доме, спит и что волосы остались при ней. Мы согласно решаем, что последней каплей оказался даже не Мартинов график, а Агнешкино посягательство на ее волосы.

Мы вспоминаем главу из истории Гроувуда, когда Серена сбежала вместе с детьми в Лондон, потому что Джордж вытворил что-то ужасное, что именно — она не помнит. За детьми присматривали няни-австралийки, быстро сменявшие друг дружку: Нарель, Эбби-Роз, Эбони-Джо, и все девушки были такие здравомыслящие, такие земные, что она устыдилась собственных причитаний по поводу своей злосчастной судьбы, увидела, что это пустая трата времени, перестала дуться и вернулась домой к Джорджу. Нарель научила Лалли, которая, надо полагать, жила в это время у Серены, играть на диджериду[14]. А где была в это время я? Не помню. Мать я была никудышная.

Да, но что же будет с Китти?

Серена говорит, что пусть Китти лучше останется с Мартином и Агнешкой, Агнешка — хорошая мать. Лучше дружелюбно настроенный хищник, чем равнодушное травоядное. Хетти может навещать дочь. А когда Китти подрастет, решит сама. Детство проходит так быстро.

И мы с Сереной решаем, что пора спать. У нас нет уже тех сил, какие были в молодости, и слава богу, потому что иначе мы бы давно примчались на Пентридж-роуд и разнесли там все в щепки, всем бы стало только хуже. Что ж, силы убывают, мудрости прибывает.

С понедельника Хетти начинает ездить в Лондон на работу, у нее с собой элегантный кожаный портфель, набитый рукописями, и когда она утром уходит из дому, глаза у нее ясные, а возвращается с опухшими и покрасневшими. Она позволяет себе плакать только на обратном пути, по дороге в Лондон — ни единой слезы. Мартин время от времени звонит, но Хетти отказывается разговаривать с ним. Я спрашиваю ее, а как же Китти.

— Просто удивительно, до чего быстро мы забываем детей, — говорит она, — когда их нет у нас перед глазами.

— Я слышала такие слова от мужчин, — говорю я, — но чтобы их сказала женщина?

— Я это где-то прочитала, — говорит она. — Бог с ними, пусть себе живут и радуются, если это то, что им нужно. По крайней мере, у Китти будет своя комната.

В субботу она приходит в галерею помочь мне. Едва я успела открыть, как кто-то купил картину Себастьяна со стулом. Через десять минут я продала и ту, что с кроватью.

— Не опускай планку, — говорит Хетти, — и скоро ты будешь богата, как Серена.

Хетти думает купить себе квартиру в Лондоне. Сейчас она наконец-то может это себе позволить. Она говорит, что целую неделю плакала от ярости, омерзения, разочарования, ужасалась собственной глупости. И еще она плакала оттого, что с ней нет Китти. И не пролила ни одной слезы о том, что потеряла любовь Мартина. Он оказался совсем не такой, как она думала. Мартин не будет помогать ей материально. Да и с какой стати? Ведь они никогда не были официально женаты.

Она неплохо зарабатывает и способна о себе позаботиться, а на его плечах осталась Китти.

Они вместе выплачивают ипотечный кредит. Ей принадлежит доля в их доме, но существенная часть долга уже выплачена, поэтому она может взять кредит под залог этой выплаченной суммы или реструктурировать оставшуюся часть, чтобы меньше платить каждый месяц. Мартину придется впрячься в работу и тащить воз, ему надо содержать Агнешку и Китти, Агнешка ведь работать не собирается, она будет заниматься домом. Теперь Мартин до скончания времен будет писать статьи для “Д'Эволюции”, продавать свою душу и угождать Сирилле. Но это уже Агнешкина головная боль. Ушел от одной женщины, уйдет и от другой, от третьей, лиха беда начало.

Мы возвращаемся из галереи домой, проходим по мосту Палтни, садимся на скамейку в парке Парейд-гарденс на берегу Эйвона и смотрим на воду. Солнце садится. По воде плавают лебеди. Туристы кидают им вредный для здоровья белый хлеб.

— Знаешь, бабушка, — говорит Хетти, — я ведь вроде бы как сама все время направляла события. Взяла Агнешку на крестины, свела ее с отцом Фланаганом. Написала письмо иммиграционным властям. Что будет дальше, я знала. И предложила Мартину жениться на ней. Конечно, я прекрасно знала, что такое эта голубенькая таблетка, и знала, что у Мартина на уме, и проглотила не одну таблетку, а две. И знаешь почему? Потому что я ненавижу семейную жизнь. А если мне нужен мужчина, признаюсь тебе честно: мне все равно кто. Я просто хотела освободиться.