Фэй Уэлдон - Ненавижу семейную жизнь

• Название: Ненавижу семейную жизнь
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-27463-3

“Ненавижу семейную жизнь” — один из последних по времени романов блистательной англичанки Фэй Уэлдон. Продолжая классическую традицию женской прозы, Уэлдон начала писать в середине 60-х и с тех пор, помимо пьес и сценариев (в их числе знаменитый телесериал по книге Джейн Остин “Гордость и предубеждение”) с неизменным успехом публикует романы, читаемые во всем мире: “Род-Айленд блюз”, “Ожерелье от Bulgary”, “Жизненная сила” и др.

Не приспособленная к роли домохозяйки Хетти мечтает после рождения дочери поскорее вернуться на работу. Вопреки воле мужа она решает нанять няню, и в семье поселяется энергичная девушка из Восточной Европы. Агнешка берет на себя все заботы о ребенке, быт налаживается, но в доме воцаряется тревожная атмосфера лжи и недомолвок. Ловушки подстерегают Хетти на каждом шагу.

---

— Мне нужны деньги прямо сейчас. Агнешке надо платить. Ты сейчас совсем как наша прабабушка, когда встанет не с той ноги, — говорит Хетти. — Заранее знаешь: что бы мы ни задумали, ничего путного у нас не получится.

— Это называется жизненный опыт, — отвечаю я. — А как же Китти, ведь ты кормишь ее грудью? Не рано ли переводить ее на искусственное питание?

— Давно пора. Агнешка говорит, мы здесь, в Англии, придаем неоправданно большое значение грудному вскармливанию. Говорит, дети растут, и в материнском молоке им начинает не хватать протеина, особенно вечером.

— Как удобно, — говорю я.

Она права, я превращаюсь в Ванду. А она рассказывает мне, что Агнешка играет с Китти в “козу рогатую” и что Китти в восторге. Агнешка считает, что интеллект ребенка надо развивать всеми возможными способами.

— А что же ты, Хетти? А Мартин? “Коза рогатая” не такая уж трудная игра.

— Нет, нам как-то неловко, — вздыхает Хетти. — Мы чувствуем себя полными идиотами, а Агнешка — ничуть.

Ну что я могу сказать? Когда Лалли было семь месяцев, я была настолько убита горем после смерти Каррена, что уж какая там “коза”. Пусть играет с ней Ванда. А когда появилась на свет Хетти, Лалли поручила играть в “козу” мне, но, признаюсь, я так никогда и не научилась, потому что и Ванда тоже не умела. Лалли всегда была так занята — нескончаемые гастроли, репетиции, записи дисков, концерты, где доводила публику до слез восторга, а сама как ледышка. У нее красивые элегантные любовники из струнников, как правило с последних пультов — с последних, не с первых, ведь и кинозвезды предпочитают режиссерам операторов. Соперников боятся. И мамаша Мартина, насколько я понимаю, тоже была не из тех женщин, кто делает своим малышам “козу”. Времени не хватает, надо успеть сбегать в лавочку на углу за чипсами. Ладно, может быть, все не так уж и плохо. Если Агнешка будет играть с Китти в “козу рогатую”, может быть, родовое проклятие снимется и Китти станет родоначальницей племени любителей играть в “козу”. Может быть, все еще наладится. Но вижу, вижу: я тоже склонна выдавать желаемое за действительное.

— Китти перестала просыпаться ночью? — спрашиваю я.

— Перестала. И ее кроватка стоит в комнате Агнешки, так что у нас с Мартином наконец-то появилась хоть какая-то личная жизнь.

— Она случайно не дает ребенку опиум?

— Не смешно, — говорит Хетти. И рассказывает мне, что Агнешка считает телевизионное излучение вредным для детей, поэтому в ее комнате телевизора нет, а вечерами она по большей части сидит у себя в комнате и занимается. В Польше она окончила курсы “Вырастим здорового ребенка”.

— Да, я знаю, как растят здоровых детей в других странах, — говорю я. — Когда нашей няне-чешке было шесть лет, добрый Дедушка Мороз спустился в дом по трубе и вместо подарка оставил ей на Рождество кусок угля. Она плохо себя вела — писалась по ночам в постель.

— Господи, когда это было? Сто лет назад, — говорит Хетти, и она, конечно, права: да, это было давно, ну не сто лет назад, а сорок, но все равно. Бедняжка Вера, в двадцать семь она считала себя старухой, думала, уже никто никогда не возьмет ее замуж. Жених, с которым она была обручена семь лет, бросил ее накануне свадьбы. Опозоренная, она навсегда уехала из горной деревушки, где Дед Мороз спустился в их дом по трубе с куском угля для нее.

Когда она стала жить у нас, она познакомилась с молодым сикхом и согласилась выйти за него замуж. Я чувствовала себя ответственной за ее судьбу и поехала знакомиться с отцом молодого человека, это оказался индус с благообразной наружностью, в белом тюрбане и с седой бородой. Он сказал, пусть себе женятся, все будет хорошо, они оба такие молчуны, что не заметят культурных различий. Он оказался прав. Они жили долго и счастливо, Вера завертывалась в сари с золотой ниткой.

— А ты проверь. Может, она усыпит Китти наркотиком, а потом вылезет из окна и бегом в ночной клуб, подработать еще немного денег, — говорю я.

Это я вспомнила Кристу из Дортмунда. По ночам Криста ускальзывала из дому — она работала крупье в “Плейбой-клубе”. Работала четыре часа в ночную смену, с часу до пяти утра. А мы ничего не знали. Думали — наверно, она больна, у нее всегда был такой замученный вид. А потом Серена обнаружила среди выстиранного белья ее клубную униформу с белым кроличьим хвостиком и черным атласным корсажем. Черный атлас в горячей воде полинял, и все, что стиралось в машине, стало навеки серым. Мы долго не могли рассчитать Кристу, дети ее очень любили. Она говорила, что ее мать очень ею гордится: черный атласный корсаж — свидетельство высокого статуса в этом мире. Я рассказываю все это Хетти.

— Ну что за глупости, бабушка, — говорит она. — Тебе один раз не повезло. Между прочим, я и в самом деле проверяла. Вошла как-то раз спросить, может, она хочет посмотреть с нами телевизор, — Мартин как перед ним сядет, так сразу и заснет, приятнее ведь, когда смотришь с кем-то вместе, — и забыла постучать, так она сидела с книгой и что-то из нее спечатывала в свой ноутбук.

— И что же она изучала? Закон об иммигрантах?

— Не знаю, — шипит Хетти, — я не такая любопытная, как ты.

Хетти рассердилась не на шутку. Ей нужно, чтобы я всегда ее одобряла. Она хочет, чтобы я одобрила и ее решение бросить своего ребенка на женщину, которую она знает без году неделю и которую ей рекомендовала Барб. Эту Барб я видела раза два. Яркая представительница новой породы женщин — роскошные волосы, честолюбие, поджарость борзой, и при этом всегда что-то подколодное на уме. Но, может быть, я слишком злая. Хетти она нравится.

— Почему ты шепчешь? — спрашиваю я. — Агнешка что, подслушивает?

— Она на курсах, — говорит Хетти. — Не хочу будить Мартина.

— А что за курсы? Тренинг для нелегальных иммигрантов: как разжалобить полицию, чтобы избежать депортации?

— Курсы, где обучаются танцу живота. И пожалуйста, ничего не говори, это очень полезная штука. Учит расслабляться, растягивать тело и контролировать мышцы. Скоро я сама буду ходить на занятия с Агнешкой. Живот торчит, надо привести себя в порядок.

— Хетти, ты такая худая, если у тебя живот и торчит, то это в нем обозначилась морковка, которую ты только что съела.

— Агнешка перед уходом сварила морковный суп и сделала творожное суфле, я поела и того и другого. И Китти тоже дали попробовать, она так улыбалась, так радовалась.

Хетти рассказывает мне, что Мартин взял было шашлычный соус, а Агнешка поглядела на него с таким изумлением, ну он и выбросил его в мусорное ведро. Агнешка убедила Хетти, что Мартин так часто раздражается именно из-за шашлычного соуса, в нем сплошной уксус и сахар.

— Морковный суп? — переспрашиваю я. — Надеюсь, морковь экологически чистая?

— Еще бы. У Агнешки в Нисдене подруга, она сама выращивает овощи на органических удобрениях, Агнешка ездит туда в свои выходные, обещала привозить нам сколько сумеет.

— Подруга или все-таки друг? — интересуюсь я.

— Господи, какая разница. Нам-то что? И вообще, у нее есть муж, она его очень любит, он сценарист, живет в Кракове.

— Что сценаристу делать в Кракове? У поляков институт кинематографии в Лодзи.

— Бабушка, я понятия не имею. Не знаю даже, где все эти места находятся.

И рассказывает мне, что на Рождество у Агнешки будет двухнедельный отпуск, она уедет к себе домой, так что три дня сидеть с Китти будет некому.

— И если ты сможешь, бабушка, выручить нас и пожить это время с нами…

— Но ведь Китти меня почти не знает. Я за всю ее жизнь провела с ней несколько часов, и почти все это время она спала.

— Нет, нет, она сразу почувствует, что ты родная, и по ощущению и по запаху, и подход у нас с тобой к ребенку одинаковый. Пожалуйста, не отказывайся. Ведь Китти — твоя родная кровь. Она к тебе обязательно пойдет.

Моя внучка умеет убедить себя в чем угодно, если ей так удобнее, но не стану скрывать — я растрогана. И говорю, что постараюсь все устроить.

— Агнешка говорит, пусть Китти сосет пустышку, ничего страшного. У детей функция сосания не связана с процессом насыщения. Бывает, что они уже наелись, но им еще хочется сосать, а бывает и наоборот.

Бесполезно. К здравому смыслу Хетти не пробиться. Хьюго возле двери, просит, чтобы его выпустили, а сама я уже давно стою в прихожей на сквозняке. В Коршеме мобильная связь неустойчивая.

Я говорю Хетти, что мне надо идти, и она спохватывается и спрашивает, как Серена, как Кранмер, как Себастьян. Я отвечаю, что все у всех неплохо, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах, и спрашиваю, не звонила ли мама, и она говорит, нет, не звонила. Все как всегда.

И я говорю Хетти, что если она хочет повидаться с матерью, надо будет пригласить ее на крестины Китти, Лалли воспользуется возможностью быть лишний раз сфотографированной, и в самом деле — в свете свечей, на фоне витража она будет особенно красива. Хетти говорит, что религия — это сплошное лицемерие: ну как можно крестить ребенка, если родители у него убежденные атеисты? Если они для начала даже и не женаты? Что ж, мы с ней нынче вечером неплохо поговорили. И мы прощаемся.