Константин Паустовский - Том 6. Пьесы, очерки, статьи

• Название: Том 6. Пьесы, очерки, статьи
• Автор: Константин Паустовский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

В шестой том собрания сочинений Константина Паустовского (1892–1968 гг.) вошли пьесы, очерки, статьи об искусстве.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Старик вышел на дамбу. Ветер продувал седую щетину волос. Пронзительные звезды плавали в озере кристаллами соли.

Сайд шел позади и бережно нес стариковскую кепку, – старик забыл ее в дизельной.

– Ну, прощай, спасибо тебе, – сказал Сайд, когда они дошли до конца дамбы.

– Ты куда?.

– Домой. Я ночью не работаю. К тебе только пришел.

Старику не хотелось возвращаться в общежитие. Надо было успокоиться, немного прийти в себя.

– Я с тобой пойду. Покажи, как живешь. Сайд испугался.

– Грязно очень, – промолвил он тихо. – Сын болен.

– Ничего.

Сайд жил на седьмом участке. Молодые инженеры не без язвительности называли его «седьмым небом».

Снова начался ветер. Он вырывал из-под ног густые клубы пыли. Выли тощие киргизские псы, и недоуменно среди дороги стояли верблюды, всматриваясь в прохожих печальными глазами.

Наступало лето – месяцы верблюжьей тоски. Верблюды линяли, шерсть сползала с них клочьями, плешивое тело кусали слепни. Древнюю и пыльную кожу, похожую на переплет старинных книг, покрыли гнойные струпья. Горбы свисали пустыми и грязными мешками.

– Надо бы их отпустить сейчас в степь за Урал, пускай пожируют, – сказал старик. – Иначе осенью все передохнут.

На кормежку верблюдов приходилось гнать очень далеко, за Урал. Вокруг промыслов, кроме горькой и редкой солянки, ничто не росло.

Седьмой участок был похож на груду рассыпанных коробок из глины. Серая ночь мутно дымилась над ними, – это была пыль, окрашенная светом звезд.

Сладкое зловоние кизячного дыма и сального ватного тряпья густо облепило ноздри. Старик смотрел направо, на пятый участок. Там в огне ярких фонарей призрачно белели легкие камышитовые дома.

– К осени снесем ваши саманки, – пообещал он Сайду. – Привезем камышит. Будет просторно.

В доме Сайда, похожем на свистульку из обожженной глины, тлела лампочка. Старик втиснулся в дверь и закупорил комнату, – даже лампочка приглохла и потускнела. Ядовитая гарь свела рот, как щелок. Ком-пата была полна желтоватого дыма и запаха паленых волос.

Маленький голый мальчик сидел на столе и плакал, а казачка с испуганным лицом затаптывала на полу тлеющую кошму.

– Чуть пожар не наделали, – промолвил старик с облегчением. Но Сайд закричал на женщину, вырвал кошму и унес ее во двор.

Мальчик продолжал плакать негромко и горько. Он даже не взглянул на старика. Было ясно, что, покажи ему сейчас лучшую в мире игрушку, он не взглянет и на нее, а будет так же тихо плакать от боли и непонятного предчувствия смерти. Ему ничего сейчас не было нужно, кроме холодной чистой воды (шепотом он просил пить) и хотя бы короткого сна. Бок у мальчика был в красных больших волдырях.

– Ты что? – пробормотал испуганно старик и нагнулся к мальчику.

Женщина дико смотрела из угла. Сайд вернулся и стал у порога.

– Что с ним?

– Сердечная болезнь. Бок болит. Она лечит его по-нашему, – Сайд злобно взглянул на жену.

– Чем лечит?

– Кошму зажжет, прикладывает к боку. Табибы (знахари казахи) говорят – так надо. Первый умер, второй умер, этот тоже умрет. Все делала, – мясо собачье к боку прикладывала, кошму жгла. Порошки доктор дал – выбросила! Верит табибам. Глупая женщина, надо ее много учить.

– Ну, прощай, – глухо сказал старик и вышел. Он быстро пошел, прихрамывая, к общежитию. Он даже забыл о Гордееве.

В общежитие он вошел шумно, окликнул врача и попросил тотчас же пойти к Сайду и захватить с собой кстати бутылку нарзана. Врач удивился, – нарзан считался неслыханной роскошью в тех местах. Завтра же отправить жену Сайда в Гурьев – будет идти моторный вагон. Дать записку управделами треста, чтобы отвел ей комнату. Мальчика положить в больницу.

Врач кивал головой и недоумевал: мало ли народу, особенно детей, перемерло здесь от воспаления легких и туберкулеза.

Волнение старика казалось неоправданным.

Врач ушел, дверь за ним хлопнула.

Старик вернулся в свою комнату. Инспектор труда спал. За столом сидел и что-то подсчитывал Ермилов – заместитель управляющего трестом, выдвиженец.

– Ну что, отец? – спросил он, посмеиваясь. – Где бродите?

– Так, небольшая прогулка по промыслам, – ответил старик, вытираясь полотенцем. – Я снял Гордеева и отдаю его под суд, – сознательно льет нефть в землю, мерзавец! Не возражаете?

– Еще что? – спросил Ермилов и перестал улыбаться.

– Еще с завтрашнего дня надо приступить к постройке водопровода из Урала. Хотя бы за счет сокращения разведок, за счет самого дьявола, но деньги надо достать. Без воды идти в пустыню – идиотство!

– Да, еще один пустяк. Не забыть бы. Замерщика Сайда Бабаева надо перевести в буровые мастера – он справится.

Старик разбудил инспектора по труду и сказал ему сердито:

– Ну что же вы! Будете кончать партию?

Инспектор зевнул, сел и посмотрел за окно. Ветер с неизменным упорством нагнетал облака пыли. По оттенку пыли можно было догадаться, что близок рассвет, – пыль посерела.

– Пыль, бессонница, – пробормотал инспектор. – Ну что ж, давайте!

Гурьев.1930

Мурманск

В XIX веке архангельские купцы задумали создать «Полярную компанию» для боя морских зверей и лова рыбы у берегов Мурмана.

На прошении купцов архангельский губернатор маркиз де Траверсе написал тонким французским почерком: «Глупо замышлять торговое предприятие на земле, могущей прокормить только двух петухов и трех куриц».

Купцы повздыхали и, побаиваясь рассердить губернатора, все же подали прошение повыше – в Санкт-Петербург.

Купцы писали о Гольфштреме, омывающем скалы Мурманского берега. Они «позволяли себе мыслить, что означенное теплое течение привлекает в наши северные воды богатые стаи трески, палтуса, зубатки, окуня и другой промысловой рыбы».

Александровский вельможа, раздраженный домогательствами аршинников, положил на их прошении резолюцию:

«Никакого Гольфштрема там нет и быть не может».

Царское правительство изъяло Гольфштрем из обращения на многие годы.

Ни один край прежней царской России не находился в таком пренебрежении и не был облеплен стольким количеством глупейших резолюций и высказываний, как заполярный Мурман. О нем не помнили. К нему обращались редко.

Когда у чинов Адмиралтейства иссякала скудная фантазия в придумывании названий для новых транспортов, канонерских лодок и миноносцев, вытаскивали атлас и делали открытие: «Ба! Остался еще север. Там есть озера, реки и становища с очень звучными и подходящими именами – Иоканга, Поной, Имандра». Названия эти тщательно выписывались золотой славянской вязью на стальных бортах.

Чины Адмиралтейства не верили, что Кольский залив не замерзает круглый год. Его незамерзаемость расценивалась сначала как случайность. Только в начале XX века она была признана как явление постоянное.

Во время первой мировой войны французские газеты шумно сообщили, что «обширная Россия – союзница прекрасной Франции» отныне не нуждается в Дарданеллах, так как открыты «Вторые Дарданеллы» и называются они «Мурманской железной дорогой».

Дорога эта была закончена к весне 1915 года. Она упиралась в холодные скалы. У их подножия качалась зеленоватая океанская вода. Зимой от воды шел густой пар. То был незамерзающий залив.

В 1914 году никакого Мурманска не было. Был только «конечный пункт Мурманской железной дороги», и в этом пункте валялась на берегу разбитая рыбачья барка. В барке жили, покрякивая от холода, два молчаливых плотника финна, первые строители Мурманска.

Лопарь Яковлев пас оленей на ягельных горах около разбитой барки. Он спустился к плотникам. Говорили они мало. Лопарь курил. Финны тоже курили, перебрасываясь отрывочными фразами. Потом лопарь встал и погнал оленей дальше в тундру, испуганно оглядываясь на залив, – он освобождал свои пастбища для нового города.

В летописи Мурманска, составленной краеведом Алымовым, сказано: «1914 год. На месте Мурманска последний раз пас своих оленей кильдинский лопарь Яковлев».

А в апреле 1915 года в «конечном пункте железной дороги» выстроили несколько бараков и пристань.

Дорогу строили китайцы и пленные австрийцы, несчастные «солдаты Швейки».

Китайцы первые начали селиться в Мурманске и назвали невообразимое скопление досок, конур и ящиков от машин «Шанхаем». Он сохранился до сих пор наравне с «Портовой Нахаловкой», беспорядочно выросшей на захваченной без разрешения земле.

Шанхай и Нахаловка вместе с несколькими пристанями были объединены названием «город Романов». После революции Романов переименовали в Мурманск.

Во время войны военные транспорты крадучись доставляли в Мурманск знаменитые французские фугасные гранаты и снаряжение для армии.