Денис Драгунский - Телефункен

• Название: Телефункен
• Автор: Денис Драгунский
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015

Опубликовано в журнале «Знамя» 2015, № 4

---

Денис Драгунский Телефункен

Лауреат 1994 года за статью «По ту сторону государства и права» (№ 5) и 2013 года за повесть «Архитектор и монах» (№ 1)

Перед Новым годом, а именно тридцатого декабря, Сергей Степанович ездил к тете Нине с букетом и коробкой конфет.

Он с утра выходил на маленький рынок, который был совсем рядом с домом, около автобусных остановок, и покупал букет — крепкие хризантемы. Тетя Нина любила такие, они долго стояли. Потом он еще раз выходил из дому, покупал конфеты в соседнем магазине. Потом заказывал такси на два часа дня — и обратно, на четыре тридцать.

Дело в том, что Сергею Степановичу было уже восемьдесят три года, а тете Нине, вы не поверите — сто два! В позапрошлом году юбилей справляли. Скромно, но достойно. В ресторане. Тетю Ниночку везли туда на коляске, потому что ресторан был через два дома, и было лето.

Все по струнке ходили перед тетей Ниной.

Вдова атомного академика, который вдобавок был генералом, она жила в старом — но советской постройки — доме в начале Ленинского проспекта, в пятикомнатной квартире, роскошной и неудобной. Там почти все комнаты были смежные, и тетя Ниночка жила в самой большой, с тремя дверями. Главные двери, стеклянные и двустворчатые, смотрели в холл. Стекло изнутри было закрыто атласными занавесками на красивых латунных прутиках. Как только в холле слышались голоса, а значит, кто-то приходил или уходил — тетя Нина тут же подкатывалась на своей коляске к двери и пальцем отодвигала занавеску. Наблюдала, кивала, шевелила губами.

Другая дверь вела в некую изначально вроде бы гостиную — хотя трудно понять замысел великого советского архитектора Щусева, наворотившего такие анфилады. Там жила совсем дряхлая внучка мужа от первого брака, вдова. Эта дверь была всегда заперта, но ключ был у тети Нины. Слава богу, у этой комнаты была еще одна дверь — тоже стеклянная и тоже занавешенная — выходившая тоже в холл, но под углом к тети-Ниночкиной. А уже из внучкиной комнаты шла дверь в бывший кабинет генерала-академика, там жил правнук с женой, так что им приходилось пробираться мимо мамы.

Третья дверь тети-Ниночкиной комнаты смотрела в коридор; там были еще две двери, за которыми жила праправнучка с мужем. Спальня и еще что-то маленькое, с узким окном, бывшая комната для домработницы.

Тетя Нина всегда держала эту дверь открытой. Для свежего воздуха. Потому что ее окно выходило на Ленинский, там круглые сутки грохот и гарь, а через коридор была кухня с окном в зеленый двор.

Никто не перечил тете Нине. И она никого не боялась. Не боялась, что ее закинут в богадельню, или не вызовут вовремя врача, или еще каким-то способом сживут со свету и завладеют ее имуществом. Она была хитрее всех. В начале шестидесятых, когда умер ее муж, а ей было едва за пятьдесят, она на все его деньги, на все сталинские и ленинские премии, купила десятка три картин художников Фалька, Поповой, Гончаровой и Ларионова — и через знакомого советского разведчика переправила их в город Цюрих, где они были спрятаны в банке. И составила завещание: чем дольше она проживет, тем больше денег от проданных картин достанется наследникам. Сроку она себе положила сто пять лет — вот тогда сто процентов.

То есть оставалось целых три года, но в прошлый раз она призналась Сергею Степановичу, что неважно себя чувствует и на многое не рассчитывает.

Сегодня Сергей Степанович вспомнил этот разговор, потому что тетя Ниночка стала совсем кожаная, почти крокодиловая. Темно-коричневые квадратные рубцы покрывали ее лицо. Глаз почти не было видно — синие точки в глубине складчатых щелочек. Сергей Степанович вздохнул и отвернулся.

На тумбочке стоял большой старинный радиоприемник красного дерева.

— «Телефункен»? — спросил Сергей Степанович.

— Да, — ответила тетя Ниночка. — Там написано.

— Трофейный?

Но это спросил не Сергей Степанович, а Сережа, это было утром, в воскресенье, двадцать пятого сентября сорок девятого года, он приехал к тете Ниночке, она была сводная сестра мамы. Она им помогала. Ее муж, дядя Юра, был генерал-лейтенант, и они получали очень хороший ведомственный паек. Было неприлично положить консервные банки в кошелку и уйти, поэтому он мялся в прихожей, косясь на стеклянные двери, и спрашивал, как дела, как дядя Юра.

— Дядя Юра два месяца в командировке, — сказала тетя Нина. — Чаю выпьешь?

Потом сидели в большой комнате с тремя дверями. Тетя Нина на диване — вот на этом самом, который сейчас! — Сережа в кресле, а рядом, на тумбочке, стоял красивый немецкий радиоприемник.

— Трофейный? — спросил Сережа.

— Нет, — ответила она. — Дядя Юра не был на фронте. Это подарок.

Сережа чуть пожал плечами. Генерал — и не был на фронте?

Тетя Нина засмеялась.

— Сегодня чудесный день! — сказала она, вскочила с дивана, взяла с комода газету и сунула Юре под нос, тыча пальцем в какое-то сообщение ТАСС. — Читай, читай!

Там было что-то очень затейливое и даже ироничное, вроде того, что «атомная бомба уже давно не является секретом» — но смысл понятен, ура, наконец-то!

— Ого! Правда? — обрадовался Юра. — Ура! Ура-ура, у нас есть бомба!

— Дядя Юра станет генерал-полковником, — тихо сказала тетя Нина. — Получит Сталинскую премию первой степени. И орден Ленина, обязательно. Или даже Золотую Звезду Героя Труда…

— А почему вы так грустно вздыхаете?

— Ты еще маленький, тебе не понять.

— Мне семнадцать лет!

— Маленький, маленький… — она обняла его за плечи, прижалась щекой, зашептала в ухо: — У тебя уже есть девушка? Ты понимаешь, о чем я?

— О чем? — Сережа не понял и чуть отстранился, а она обнимала его, прижималась к нему вся и шептала: — Вот я и говорю, совсем маленький, ты меня должен слушаться. Ну-ка, — она оттолкнула его, вздернула юбку и приказала: — Поцелуй ножку!

Сереже было стыдно, что у него такие большие сатиновые трусы. Папины. И еще стало обидно, когда она потом, ловко извернувшись, вытащила из-под вышитой подушки свежее махровое полотенце. Значит, она заранее всё знала? Готовилась? Но она очень красивая была и сладкая. У него больше никогда не было таких девушек, и женщин таких тоже, во всей его длинной взрослой жизни. Они с тетей Ниночкой еще два раза вот так встречались, в этой комнате, всего, значит, три раза, а в последний раз она пальцем провела ему по губам сверху вниз — плям! Засмеялась и сказала: «Женись, маленький! Но в гости все равно приходи!».

Он женился, конечно же. И в гости приходил, с женой, с женой и сыном, и с внуками, и, честное слово, руку на сердце положа — начисто забыл этот милый и глупый случай.

А вот теперь вдруг вспомнил.

— Тетя Ниночка, — сказал он. — Двадцать пятое августа. Атомная бомба.

Сполз со стула и сел на пол перед ее коляской.

— Чего тебе? — спросила она.

Он поцеловал ей коленку, твердую, как будто железную, у него потемнело в глазах и сильно стиснуло сердце. Он подумал, что это прекрасная смерть, у ног первой и самой любимой женщины, но из последних сил поднял голову, а она снова провела ему пальцем по губам. Плям! Она засмеялась, тьма вдруг отхлынула, стало легче дышать, и он понял, что жизнь все еще продолжается — больно, унизительно, нестерпимо.

Но терпеть оставалось совсем недолго. Минут пять.