Николай Чуковский - Домик на реке

• Название: Домик на реке
• Автор: Николай Чуковский
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1947
• ISBN: X-XXXX-XXXX-X

---

— Тот человек лег на живот в траву и выстрелил три раза. И он упал.

— Кто он?

— Он, — повторила Настя; она не то из ненависти, не то из презрения называла своего отчима только «он». — Он упал, и я упала тоже, потому что держала его за локоть. Он уже больше не двинулся. Я встала и увидела того человека далеко-далеко. Он бежал вдоль самой воды к мосту. Потом его скрыли кусты перед самым мостом, потом огонь поднялся до неба, земля вздрогнула, я опять упала, а когда поднялась, моста уже не было…

Настя замолчала. Все молчали.

Коле страшно было взглянуть на маму. Но он пересилил себя и взглянул. Мамино лицо было бледно, губы твердо сжаты, глаза суровы, почти надменны. Нет, она не плакала. И Коля тоже не заплакал.

5

Виталий Макарыч заговорил тихо, ни к кому не обращаясь, словно сам с собой.

— Я смутно догадывался обо всем, — сказал он, — и теперь вижу, что догадка вела меня по верному следу. Я рассуждал так: из тех, кто явился тогда на Серебряный остров, не были убиты, кроме меня, два человека. Один из них предал нас, другой совершил подвиг — взорвал мост, отрезав немцам путь к отступлению. Один из них был лоцман Козиков, другой — учитель Николай Николаевич. Я знал их обоих. Ни одного мгновения я не сомневался, что мост взорвал Николай Николаевич, а предал нас Козиков. Но я хотел, чтобы об этом знали все, чтобы никто не смел сомневаться. Мне нужны были доказательства.

Он замолчал, чтобы перевести дыхание, и оглядел всех. Никто не шевельнулся. Все молча ждали.

— Я всегда не любил этого Козикова, — сказал он тихо, но твердо, — и знал, что многие в отряде не любят его. Он был слишком слащав, не прямодушен, слишком назойливо хвастал своим патриотизмом. Но в отряд он вступил гораздо раньше меня и ни в чем дурном не был замечен. Мне нужны были доказательства, и, лежа в госпитале с отрубленной рукой, я дал клятву, что найду их.

Он умолк, задумался и заговорил снова.

— Выписавшись из госпиталя, — сказал он, — я вернулся сюда, в этот город, и сразу принялся за поиски. Мне не везло. Я искал людей, связанных со здешними партизанами, и нашел их немало. Я разговаривал с партизанами других отрядов, которые знали многих из восемнадцати погибших. Я разговаривал с руководителями партизанского движения, которые поручили оставшимся в городе партизанам взорвать мост. Я разговаривал с колхозниками из той деревни, за протокой. Они слышали стрельбу на острове, они первые обнаружили убитых и похоронили их с почестями. Лоцман Козиков, их сосед, был им хорошо известен, и они отзывались о нем, как о дрянном и недобром человеке. Но ни один из тех, с кем я разговаривал, не мог мне сказать с уверенностью, кто предал партизан и кто взорвал мост. У них были только догадки и предположения. Все они знали еще меньше, чем я. И вдруг я вспомнил, что у Козикова жила девочка, падчерица…

Он повернулся к Насте и спросил:

— Ты узнала меня?

— Узнала, — ответила Настя. — Вы сидели в углу, в землянке, когда я была там в последний раз.

— Да, — сказал Виталий Макарыч, — я сидел в землянке у Архипова, когда ты пришла к нему просить, чтобы он взял тебя к себе. Мы с Архиповым очень удивились, и Архипов спросил, не бьет ли тебя отчим. Ты сказала, что не бьет, а только запирает в чулан, но тебе это ничего, ты привыкла, и все-таки просила Архипова взять тебя к себе и обещала ему стирать, и прибирать, и обед готовить. Отчего ты хотела уйти от Козикова?

— Мне не нравилось, что к нему по ночам приходил немец, — сказала Настя.

— А ты знала, что Архипов помогает партизанам?

— Нет, я ничего тогда не знала. Я знала только, что он очень не любит немцев. Я видела, как его жену угоняли вместе с другими женщинами в Германию, и знала, что у него сожгли дом, и сыновья его убиты, и что он поселился один в темной яме на берегу реки, и мне было жаль его, и я приходила к нему в гости. И когда я решила уйти из дома на острове, мне захотелось поселиться вместе с ним и помогать ему.

— Не мог я тогда взять тебя! — внезапно воскликнул Архипов, зашевелившись в своем темном углу. — Не мог я взять тебя, потому что жил у меня Николай Николаевич, и никто не должен был знать, что он у меня живет!

— Вспомнил я, что у Козикова живет девочка, — продолжал Виталий Макарыч. — И странный разговор этот вспомнил, когда она хотела уйти из родного дома, а почему хотела уйти — неизвестно. И стал я думать об этой девочке и понял, что только она одна, быть может, могла бы мне рассказать о том, что случилось. Но где она? Я стал искать ее и узнал только, что с той самой ночи она исчезла бесследно… И вдруг Архипов получил от нее письмо!..

Виталий Макарыч замолчал и задумался, и молчал очень долго. И все молчали вокруг, никто не шевельнулся, не двинулся с места. Потом Виталий Макарыч внезапно повернулся к Коле и посмотрел на него — внимательно и ласково.

— Марфа Петровна, — сказал он, — ваш Коля удивительно похож на своего отца!..

Мама подняла свою маленькую руку и положила ее Коле на плечо.

Эпилог

К началу учебного года школьное здание было приведено в порядок. Кое-что, правда, еще оставалось недоделанным, но чистые стекла голубели, отражая ясное сентябрьское небо, в голубовато-белых классах стояли свежевыкрашенные парты, так тщательно отремонтированные столярной бригадой, что старые доски невозможно было отличить от новых. Занятия уже начались, меловая пыль висела в воздухе, на переменах малыши играли в пятнашки и боролись во всех углах, а у дверей старших классов Вова Кравчук, сияя золотой головой, вывешивал объявления о собраниях комсомольцев.

Оглушительно пели звонки, и по длинным школьным коридорам проходил, спеша на урок, Виталий Макарыч, заведующий учебной частью и преподаватель истории, самый уважаемый и самый любимый человек в школе.

Агата тоже работала в школе — преподавала арифметику у самых маленьких.

За какие-нибудь три недели она изменилась просто на удивление. Она очень пополнела, похорошела и снова стала похожа на ту Агату, которую Коля знал до отъезда в эвакуацию, — румяную, сильную и веселую. Малыши, встречая ее на школьном дворе, кидались к ней с разбегу, как когда-то Коля, и она, схватив их за бока, поднимала высоко в воздух.

Настя поправлялась медленно и вначале оставалась в комнате у Агаты просто потому, что ее опасно было перевозить куда-нибудь в другое место. Молчаливая, тоненькая, она лежала на кровати, почти не двигаясь, и смотрела в окошко, никогда ни о чем не спрашивая. Когда она поправилась настолько, что могла ходить, она вдруг объявила, что уходит в домик на Серебряном острове.

Агата ужаснулась:

— Как же ты там будешь жить одна?

— Ничего, — ответила Настя, — я привыкла.

Когда об этом узнал Виталий Макарыч, он очень рассердился и, конечно, никуда ее не пустил. Тут неожиданно ему пришлось выдержать настоящее сражение с Архиповым. Архипов вдруг заявил, что он возьмет ее к себе, и она будет жить вместе с ним в землянке, потому что у него никого нет и он хочет заботиться о ней, как о дочке. Но Виталий Макарыч об этом и слышать не хотел, и в конце концов ему удалось убедить Архипова, что у Агаты ей будет лучше. Так Настя осталась у Агаты навсегда.

Настя была странная девочка, и долго никто не мог ее понять. Она никогда не смеялась, никогда не плакала. Она никогда ничего не просила и никак не выражала своих желаний, радостей, печалей. Гулять, бегать, играть она не любила. Она изо всех сил старалась быть полезной Агате — подметала, мыла, стирала, зашивала, штопала, готовила обед, ходила за хлебом. Но когда дела никакого не было, она могла сколько угодно часов подряд просидеть на одном месте — в комнате или на лавочке у крыльца, — не говоря ни слова. Если ей казалось, что вблизи никого нет, она начинала петь. Это было пение без слов, очень грустное.

— Она замерзла от долгого горя, — говорила про нее Агата.

— А как вы думаете, она когда-нибудь оттает? — спрашивал Коля.

— Она оттает, если сделать ее счастливой, — отвечала Агата.

И Настя «оттаивала». Правда, очень медленно, почти незаметно. И больше всего этому «оттаиванию» помогала Лиза.

Когда Лиза приходила к ней, бледные Настины щеки слегка розовели от радости. Но и с Лизой была она вначале тихой и робкой. Лиза приносила ей книги, и они обе сидели рядом, читали и молчали. Сначала они читали разные книги — Лиза одну, а Настя другую, — но потом им понравилось читать одну и ту же книгу одновременно, и, перелистывая страницы, они тихонько переговаривались. Когда в книге попадалось что-нибудь смешное, Лиза громко смеялась. Настя вначале только робко улыбалась, но потом стала смеяться и она. Когда Агата в первый раз услышала, как Настя смеется, она побежала в соседнюю комнату рассказать об этом Колиной маме.

Коля каждое утро отправлялся в школу вместе с Агатой. Он еще вырос, стал одним из самых долговязых мальчиков в шестом классе, и теперь не только мама и Лиза, но и вся школа называла его Колоколей. Коля и Агата приходили в школу за несколько минут до первого звонка. Звонок давал Архипов, посмотрев на круглые часы в вестибюле и нажав кнопку.