Вадим Прокофьев - Степан Халтурин

• Название: Степан Халтурин
• Автор: Вадим Прокофьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

В книге рассказывается о жизненном пути рабочего-революционера, организатора и руководителя «Северного союза русских рабочих» Степана Халтурина, осуществившего террористический акт в Зимнем дворце. Его деятельность неразрывно связана с первыми шагами пролетарской борьбы в России. Автор показывает, как развивались мировоззрение Степана Халтурина, его взаимоотношения с революционно-демократической интеллигенцией, раскрывает его роль в зарождении рабочего движения в России.

---

— А ты на похоронах был?

— Нет, лавристы отказались участвовать в них.

Между тем похороны рабочих патронного завода, погибших при взрыве, вылились в яркую демонстрацию.

Хоронили 9 декабря. Патронный завод не работал, так как к 10 часам утра свыше тысячи человек рабочих, оставив мастерские, собрались у ворот завода. Рабочие были одеты в свое лучшее платье, толпа настороженно и хмуро молчала. Пришли и бунтари во главе с Плехановым. Мороз стоял лютый, люди замерзли, говорить не хотелось. Народники были разочарованы. Они приготовились митинговать, а тут… Осинский невесело пошутил: «Нет, господа, революцию нужно делать летом, в этакий мороз никого не расшевелишь». Халтурин услышал его слова:

— Подождите, время для разговоров еще не приспело, нужно от завода отойти.

Пока шли к кладбищу в сопровождении городовых, стояли над могилами, все было спокойно. Казалось, что сейчас все разойдутся. Как вдруг на одну из крайних могил вскочил рыжий рабочий, кладовщик с завода Феофанов.

— Господа, — начал он, — мы хороним сегодня шесть жертв, убитых не турками, а попечительным начальством…

Заверещали свистки городовых, околоточный подскочил к оратору.

— Я вас арестую!..

Да не тут-то было. Рабочие накинулись на полицию, Феофанова оттеснили, и он исчез в толпе. Околоточный испугался и начал извиняться:

— Ведь я же не могу иначе, господа, я сам отвечаю за беспорядки перед начальством.

— Вот мы тебя вздуем, так ты впредь не будешь соваться куда не следует!

Кто-то из рабочих сжалился:

— Братцы, что ж мы их бить будем, нас много, их мало, стыдно нам с ними связываться. Пускай себе идут по домам, никого из нас тронуть не посмеют!

Халтурин и Осинский загнали пристава за могилу, стоят, смеются, кулаки показывают, а тот от бессилия только ругается. Рабочие окружили оратора и, ругая начальство, пошли с кладбища, но тут вмешались бунтари, конспираторы они опытные, знали все повадки шпионов. Посоветовали оратора на извозчике отправить, а чтобы никто за ним не проследил, велели рабочим с места не трогаться и за полицией глядеть.

Рабочие стали расходиться, но городовой выхватил свисток и давай призывать на помощь. Намяли ему бока, вырвали свисток. Городовой в ярости орал:

— Это бунт, вы все ответите за это, это вам так не пройдет!!

Рабочие обозлились:

— Помалкивай, покуда бока целы!

А городовой распалился совсем;

— Я исполняю свою обязанность, а вы бунтовщики! — Да так и поперхнулся, увидев бунтарей, которых заприметил еще на Казанской площади во время демонстрации. А те кланяются ему, хохочут, говорят:

— Очень приятно встретиться со старым знакомым, надеемся, что это не в последний раз.

Хорошее впечатление произвели действия рабочих, и бунтари остались довольны, и рабочие на других заводах тоже подняли головы.

ГЛАВА V СЕВЕРНЫЙ СОЮЗ РУССКИХ РАБОЧИХ

Конец 1877 и начало 1878 года ознаменовались новыми арестами среди рабочих и новым подъемом рабочего движения по всей России. Жандармы схватили первых создателей рабочей организации столицы, которую они между собой уже и тогда называли Союзом русских рабочих, хотя формального его провозглашения еще не было, не было ни устава, ни программы. В застенки попали Семен Волков, Алексей Петерсон, Карл Иванайнен, Обручников и другие.

Но их места в союзе заняли новые люди, среди которых были не только передовики-металлисты, но и текстильщики, мало-помалу втягивавшиеся в борьбу.

Халтурин и Обнорский продолжали сколачивать рабочую организацию. Они как бы предвидели разлив — стачечной борьбы, хорошо сознавая, что только сплоченность, солидарность, чувство товарищества и высокая организованность рабочих помогут им выйти победителями.

В феврале в России воют вьюги, крутит метель, наметая сугробы снега, на февраль обычно падает и масленица. В деревнях строят снежные горки, потом берут их приступом, в городах ездят на разукрашенных тройках, и всюду объедаются блинами. Кто ест их с икрой и балычком, запивая водочкой «от Смирнова» «со слезой», кто завертывает в блин соленый грибок и пьет сивуху собственного приготовления, много и таких, кто только смотрит в рот обжорам. После 1861 года правительство всегда ждет на февральско-мартовских масленицах каких-либо эксцессов — как-никак юбилей отмены крепостного права, годы прошли, а крепость фактически осталась, «новая воля» многим «похуже старой неволи» стала. Жандармы в эти дни настороже, осведомителям Третьего отделения чуть ли не в каждой пирушке мерещится заседание кружка с «возмутительными антиправительственными речами».

На этот раз масленая неделя прошла тихо, усталые «блюстители порядка» с первого дня великого поста начали вознаграждать себя за труды и вынужденное воздержание. Шеф жандармов также решил немного передохнуть и в последний день февраля явился в Третье отделение только в первом часу дня.

На письменном столе в кабинете лежала докладная записка исполняющего должность градоначальника Козлова. Мезенцев неторопливо вскрыл конверт и, привычно пропуская фразы официального обращения, бегло просмотрел первую страницу. Но что это? «На Новой бумагопрядильной и ткацкой фабрике, по Обводному каналу, № 64, 27 февраля возник беспорядок, заключающийся в том, что рабочие отказались от работы и, сгруппировавшись во дворе фабрики, стали заявлять свое неудовольствие на администрацию.

…Сегодня рабочие собрались на фабрику в 5 часов утра, мастера пустили в ход машину, но кончилось тем, что рабочие из недоверия к новому управляющему поговорили, покричали, что за такую плату невозможно работать, сами погасили газ и разошлись по домам. С 8 часов они стали группироваться для соглашения относительно принятия расчета и новых условий.

Насколько можно было заметить, рабочие положительно соглашаются уже на условия, предложенные фабрикою, но, не питая ни малейшего доверия к новому управляющему, требуют смены его и с этой целью, как носится слух, хотят проникнуть толпою к Зимнему дворцу и повергнуть таким путем свою просьбу на всемилостивейшее его императорского величества воззрение. Меры против этого с моей стороны приняты…»

Мезенцев вызвал к себе Козлова, чтобы договориться на случай, если рабочие попытаются под видом подачи прошения на высочайшее имя организовать уличную демонстрацию.

Вечером 27 февраля Михаил Родионович Попов и Плеханов встретили знакомого разносчика газет. Это был типичный представитель пронырливой, крикливой и всегда все знающей корпорации.

— Слыхали, на Обводном шпульщики забастовали, фабрика сегодня стояла целый день.

— А почему, причины в чем?

— Управляющий Фиш, англичанин, по-русски ни «бе» ни «ме», зато здорово кумекает насчет того, как русского человека облапошить. Взял ни с того ни с сего и уменьшил сдельную плату — по прядильному на десять копеек с пуда, по ткацкому на пять-шесть копеек с куска. Я сейчас в артель бегу, там собрались шпульщики, спорят — выходить назавтра на работу иль дальше бастовать. Пошли со мной, что ли…

Плеханов и Попов двинулись за газетчиком. В артельной квартире, где в основном жили тверские рабочие, шпульщики не старше пятнадцати-шестнадцати лет, стоял страшный гвалт.

— Дурим ли или нет, а только так и знайте — завтра не станем на работы.

— По-вашему выходит, идти нам всем за шпульщиками, а по-моему, нужно шпульщикам вихры надрать. Отцы-то в деревне — поучить и некому.

— Фу-ты ну-ты, мы-ста, вы-ста, надрать вихры, еще кто кому…

Приход интеллигентов прекратил споры. Наступила минута неловкого молчания. Шустрый газетчик, стараясь вывести всех из затруднения, с серьезным видом обратился к Плеханову:

— Вот не знаем, как нам быть, бастовать ли всем или становиться на работы.

Рабочие прыснули, послышались реплики:

— Да тебе что, Андроныч, на кой леший тебе становиться?

— Твое дело — взял под мышки газеты и знай выкрикивай: «Кому новых, свеженьких газет!»

— Хватит, дайте людям слово сказать, и так языки начесали, а надумать ничего и не надумали.

Плеханова не нужно было просить, он любил и умел выступать внезапно, экспромтом.

— Господа, даром ничего не дается. Поверьте мне, я хоть и не пророк, но не нужно быть и пророком, чтобы предсказать, что это ваше вполне законное желание — не давать себя в обиду — хозяева и правительство назовут бунтом. Но вы этим не смущайтесь: мы постараемся вывести ваше дело на свет божий, мы будем печатать о ходе вашей стачки в газетах. В крайнем случае, если понадобится, можно будет подать прошение, по-моему, лучше не государю, а наследнику, он, говорят, более расположен к простому человеку.

Плеханов разгорячился, рабочие слушали с напряженным вниманием. Заканчивая свою импровизацию, Георгий Валентинович вскочил на табуретку.