Вадим Прокофьев - Степан Халтурин

• Название: Степан Халтурин
• Автор: Вадим Прокофьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

В книге рассказывается о жизненном пути рабочего-революционера, организатора и руководителя «Северного союза русских рабочих» Степана Халтурина, осуществившего террористический акт в Зимнем дворце. Его деятельность неразрывно связана с первыми шагами пролетарской борьбы в России. Автор показывает, как развивались мировоззрение Степана Халтурина, его взаимоотношения с революционно-демократической интеллигенцией, раскрывает его роль в зарождении рабочего движения в России.

---

Натансон приуныл, вновь убедившись, что пропаганда идеи поселения в народе не находит отклика, народники все более и более отдаляются от рабочих.

Рабочие, выискивая свои собственные пути в революционном движении, не понимали еще, что крестьянин должен стать союзником рабочего класса. Рабочее движение не могло еще тогда выделиться из общего потока народничества, хотя уже и противостояло ему. Стараясь освободиться от народнической опеки, рабочие отвергли самую суть народнического учения, центральный пункт доктрины «крестьянского социализма». Это и определило в то время отношение рабочих к крестьянину.

Когда к осени 1876 года рабочая организация Петербурга окрепла, Халтурин поставил перед центральным кружком вопрос о необходимости открыто заявить о своих правах. Пока не была выработана программа союза, только открытое выступление, «политическое действие» показало бы пролетарию столицы, что у них есть своя организация. Это, несомненно, привлекло б в ряды союза новых членов.

Опыт народнического движения подсказал формы этого открытого выступления. Такой формой могла быть демонстрация с речами, со знаменем. Еще в марте 1876 года народники устроили торжественные похороны студента П. Чернышева, просидевшего около двух лет в тюрьме и умершего от чахотки.

Демонстрация эта, речь на могиле, произнесенная студентом Викторовым, произвели большое впечатление не только на учащуюся молодежь, но и на рабочих. Халтурин и его товарищи хорошо понимали, что если выбрать момент, то своя рабочая демонстрация привлечет пролетариев, будет способствовать их сплочению.

Поздней осенью такой момент наступил. В Петербурге, на заводах и фабриках, началось сокращение производства, хозяева пачками выбрасывали рабочих на улицу, устроиться на работу стало почти невозможно. Рабочие были возмущены — самое время заявить о своем недовольстве открыто, посредством демонстрации.

Центральный кружок деятельно взялся за подготовку демонстрации. Особенно активно агитировал среди рабочих Петр Анисимович Моисеенко. Моисеенко почти одновременно с Халтуриным приехал в Петербург из Орехово-Зуева, где принимал участие в работе кружков, и сразу же вошел в кружок Халтурина, вскоре по праву заняв свое место среди руководителей рабочего движения столицы. Небольшого роста, белокурый, с рябинками на лице, Моисеенко поспевал всюду. Для того чтобы демонстрация состоялась, нужно было провести большую работу среди пролетариев. Центральный кружок с конца ноября целиком посвятил свои усилия организации демонстрации. Ее предварительно наметили на 6 декабря и решили провести как чисто рабочее предприятие. Придут народники — хорошо, нет — не надо, лишь оратора решено было пригласить из интеллигентов.

Вечером 4 декабря состоялось последнее совещание. Здесь решился вопрос, быть или нет демонстрации, о которой так много спорили.

Народу собралось порядочно, пришли и народники, все больше бунтари, так как лавристы были против демонстрации. Зато рабочие районы столицы представляли самые влиятельные люди, тут были Митрофанов, Моисеенко, Халтурин, Пресняков.

Кое-кто из бунтарей опасался, что на площадь интеллигенты не придут, так как уже не верят в демонстрацию после того, как несколько раз откладывали выступление у Исаакия.

Пресняков высказал мысль, общую для всех присутствующих на собрании рабочих:

— Пусть не приходят, демонстрация состоится и без них. Мы, рабочие, ее задумали, мы и проведем, если явятся хотя бы несколько сот человек.

Моисеенко, целыми днями бегавший из района в район для переговоров с руководителями рабочих кружков, был уверен, что придут не сотни, а тысячи рабочих. Халтурин немного охладил пыл своего товарища, но тоже был уверен, что народу хватит, нужно только позаботиться об ораторе.

Натансон обещал достать оратора. Халтурин предложил поднять над демонстрантами знамя.

— Со времен Стеньки Разина народ, поднявшийся против царей, осенял себя красным стягом, и мы должны поднять его.

Натансон не согласился:

— Наша задача — привлекать к борьбе с правительством все элементы общества, вплоть до офицеров армии, либеральной профессуры, деятелей земств. Красное же знамя подействует на них, как на испанского быка. Они только разъярятся, но после этого не тронутся с места, так как хорошо понимают, что за куском материи таится тореадор в образе Третьего отделения, он несет им гибель.

Халтурин возмутился:

— Мы знамя не для быков подымать хотим, а для людей, для рабочих, а быки могут рвать и метать сколько им угодно, и без них обойдемся.

Натансон только плечами пожал. В который раз он убеждался, что перлы красноречия не трогают рабочих, от ораторов они ждут не образа, а четкой, ясной мысли. Хотя надо признать, что сравнить трусливого либерала с боевым быком испанских коррид не совсем уж удачный ораторский прием.

Вопрос о красном знамени был решен. Но бунтари стали настаивать, чтобы на этом стяге были написаны слова: «Земля и воля». Рабочие протестовали.

— Как же так, — горячился модельщик Колпинского завода Вальпер, — земля-то это так, землю точно надо дать крестьянам, ну, а какую еще им волю-то, волю они в шестьдесят первом году получили?

Натансон опять не выдержал, стал горячо убеждать Вальпера, что крестьянин ждет социалистической воли.

Халтурин откровенно смеялся.

— Марк Андреевич, да ведь мы-то демонстрировать будем не в деревне, а по Питеру. Поэтому скорее слово «воля» будет понятно, ну, а земля уж совсем ни к чему, рабочему она не нужна, да и вам, бунтарям, в городе с этим кличем делать нечего.

Рабочие в конце концов уступили, они хотели, чтобы и народники пришли на помощь, а лозунг «Земля и воля» привлечет их. Пусть себе «Земля и воля», лишь бы знамя было красное, да своего заводского люда под ним побольше собралось.

5 декабря Халтурин, Моисеенко и другие обходили в последний раз кружки. Для рабочих, членов кружков, демонстрация имела смысл агитационной попытки, и было ясно, что они придут обязательно, но не затронутые еще пропагандой фабричные смотрели на нее по-иному. Для «деятельного» участия в демонстрации у них не было никакого повода, и ожидать, что эти люди придут 6-го на Казанскую площадь — было трудно. Разве что невиданное зрелище привлечет их туда.

Наконец настало утро 6 декабря. Было холодно. Прохожие зарывались носами в теплые воротники, шарфы, башлыки и спешили по домам. С паперти Казанского собора было видно, что в церкви почти нет молящихся. Прихожане в такой мороз предпочли взять грех на душу и отсиживались в тепле. Члены рабочих кружков подходили дружно, особенно из гаванских заводов. С патронного явилась целая инструментальная в составе 45 человек. Все это были знакомые друг с другом люди. Учащаяся молодежь, студенты Медико-хирургической академии и Горного института также собирались большими стаями. Но сил было еще мало.

Рабочие разбрелись по ближайшим трактирам погреться немного, подождать, когда соберется народ. На площади у соборной паперти осталась только группа наблюдателей, студенты же зашли в собор. Между тем обедня в церкви кончилась, прихожане собирались разойтись по домам, как вдруг заметили наплыв необыкновенных богомольцев. Одетые кое-как, кто в пальто и шляпу, кто в полушубок и треух, с длинными волосами, многие в пенсне или очках, веселые, непринужденно разговаривающие, нарушая церковное благочиние, они заполнили почти всю церковь. Обеспокоенный староста поинтересовался:

— Что вам угодно, господа?

Кто-то из бунтарей, не задумываясь, ответил:

— А мы желаем отслужить панихиду.

Староста аж отшатнулся, услыхав такое кощунство. День-то ведь царский, разве мыслимо в такой день панихиды служить. Разве что по усопшему императору Николаю Павловичу, отцу ныне здравствующего монарха.

— Нельзя, господа, никак нельзя сегодня служить панихиду, сами ведь знаете, что ноне царский день.

«Бунтари» чуть не прыснули со смеху, вот так угадали! Но староста был неумолим, а время необходимо было выиграть, не привлекая к себе внимания бесцельным шатанием по площади. Сентянин, землеволец, недавно приехавший в Петербург и выделенный народниками для работы среди рабочих, подошел к молодому студенту, державшемуся немного в стороне, поближе к рабочим, тоже забежавшим в собор.

— Я пойду закажу молебен, — шепнул он ему.

— Идите заплатите попам за наш постой, — рассмеялся студент и протянул Сентянину трехрублевую бумажку.

Сентянин нашел старосту, сунул ему в руки деньги и попросил отслужить молебен. Староста еще колебался и искал предлога, чтобы отказать этим необычайным богомольцам.

— С превеликим удовольствием бы исполнил вашу просьбу в другой день, да ведь я уж говорил вам, что панихиды сегодня служить нельзя, в царский день только поминают усопших государей.