Элиза Ожешко - Гибель Иудеи

• Название: Гибель Иудеи
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Новая книга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-8474-0204-Х

Почти две тысячи лет прошло с тех пор, как была разрушена Иудея, древнейшее царство Востока, пал Иерусалим, величайший из городов древнего мира Этим драматическим событиям, которые отразились на судьбе мировой истории, посвящены романы, вошедшие в сборник.

---

В толпе послышался ропот.

— Оскорбления извергаешь! Оскорбления бедному народу извергаешь, гордый патриций.

— Смотри! — кричал Сильвий. — Чтобы не выковать из своих слов топора для своей шеи…

Невозмутимым взглядом окинул Гельвидий море голов, окружающее его колесницу.

— Не знатным и великим родился я, — отвечал он, — но очень близким к вам, сыном сотника… Следовательно, не происхождением горжусь я, но честностью, не оскорбления извергаю я, но вразумление… кто мне угрожал топором? Знаю, знаю о нем, римляне. Я не утратил разума и знаю, что делаю. Ликторы мои и вызванная мною городская стража разгонят вас, как бессмысленную и пьяную сволочь Я не переделаю вас; все же хоть и преждевременно я умру, но в летописях отчизны запишут еще одно имя, незапятнанное рабством ни по отношению к пурпуру, ни по отношению к грязи…

В одном из переулков, ведущих к рынку, раздались музыка, смех и пронзительные женские крики. При отголоске этого крика руки Артемидора задрожали. Он бросил вожжи Гелиасу, соскочил с колесницы и сказал претору:

— Позволь мне, господин, поспешить туда вместе с твоими ликторами… я узнал этот голос…

Он бросился в переулок и увидел, как какие-то пьяные люди тащат за руки и за одежду худенькую, вырывающуюся у них девушку. При виде приближающихся ликторов они разбежались. Девушка в разодранной одежде упала на землю. Артемидор, подбежав, склонился над ней, губы его страстно прошептали:

— Возлюбленная моя!

Она открыла удивленные глаза и когда узнала склонившееся над ней лицо художника, улыбка невыразимого счастья мелькнула на ее побелевших губах, В эту минуту перед колесницей претора появился старый, босой, в рваной одежде, в чалме, сваливающейся с головы и открывающей седые растрепанные волосы человек. Он бежал, задыхаясь и крича:

— Там приехал знатный господин… сам претор… он рассудит справедливо… он скажет вам, что вы лжете, как псы… что это не он, но я… я… Менохим.

Он остановился перед претором и склонился в поклоне таком низком, что почти коснулся земли лбом. Потом он выпрямился и, задыхаясь, заплетающимся во рту языком заговорил:

— Не верь им, достойнейший, смилуйся и не верь им, о знатный! Лгут они. Он ни в чем не виноват. Он нигде не был и вам ничего дурного не делал… всегда сидел дома и ткал себе! Он ткач… спокойный такой… ягненок не может быть смирнее его. Где ему воевать, и затевать бунты, и оскорблять ваше величие и ваших императоров в амфитеатре… Он бы даже не сумел бы этого… такой кроткий… и ума на это нужно, а он глуп… обыкновенный простой ткач… ха, ха, ха, ха!..

Он засмеялся. Босые ноги его топтались на песке; из глаз, обезумевших от отчаяния, ручьем катились слезы, он подскочил к колеснице, поднялся на цыпочки и старался поднести к губам край тоги претора.

— Скажу тебе правду, достойнейший, — говорил он, — умоляю тебя, чтобы ты мне поверил. Великий, сжалься и поверь тому, что я тебе скажу… Он, то есть сын мой… то есть этот Ионафан, которого сирийцы вытащили из дома, а сотники ведут к тебе, нигде не был и ничего не делал, это большая ошибка… за меня его приняли… я это ходил в Иудею на родину против вас… Я сражался с вами, рядом с Иоанном из Гишалы… Я в Египте бунт затеял, я в амфитеатре… Все я… я… Менохим! А он ничего! К нему эта чистая придирка! Умоляю тебя, могущественный, поверь мне. Но как же тут не верить, когда это чистая правда… Прикажи ликторам, чтобы они связали меня, а сотникам, чтобы выпустили его… Узником своим сделай меня вместо его, и, как пес, буду у ног твоих ползать до тех пор, пока не умру… Отчего же ты не приказываешь ликторам вязать меня. Врагом вашим я был всю жизнь… Ах! Сколько ваших солдат я убил там, в Иудее!.. Как громко я кричал в амфитеатре! А вы думаете, что это он, этот невинный… который всегда дома сидел и ткал себе… ха, ха, ха, ха! Почему же, могущественнейший, ты не повелеваешь вязать меня? Не веришь мне? Ликторы! Вяжите меня! Вяжите меня, ликторы!

Босые ноги его продолжали топтаться и подскакивать, он бегал от одной колесницы к другой, протягивал ликторам сложенные вместе руки. Вдруг он умолк и, дрожа как в лихорадке, присел на землю у одного из колес. Перед колесницей Пуденций и Педаний, держа за руки, поставили Ионафана. Из-за их спин выскакивал Силас, крича, что он нашел его и выдает теперь римским властям. Ему вторили Бабас и Кромия…

— Ликторы! — указывая на сирийцев, воскликнул претор, — разгоните этих бродяг! Вы, сотники, останьтесь.

Ионафану претор сказал:

— Говори, иудей!

Приподняв голову, он смотрел прямо в глаза претору На одно мгновение в черной бороде его сверкнули белые зубы, что придало его лицу выражение дикой ненависти, но тотчас он сказал спокойно:

— Этот старец лгал перед тобой, претор, потому что очень любит меня. Все, что сотники говорят тебе обо мне, правда. Имя мое — Ионафан. Я сражался с вами и ненавижу вас в сердце своем. Если бы Предвечный дозволил мне жить сто раз, то я сто раз поступил бы так, как поступал. Вот все. Прикажи людям своим, чтобы они вели меня на смерть…

Как схожа, как странно схожа была участь этих двух людей — того, который, стоя на колеснице, опирался о скипетр и должен был вынести приговор, и того, кто в оборванной одежде ожидал приговора!

Гельвидий стоял с опущенными ресницами и окаменевшими чертами, рука его, опирающаяся на серебряного орла, медленно поднявшись, опустилась снова. Окружающим его он тихо сказал:

— Старца и девочку отведите ко мне в дом… Пусть они не видят…

Но та, о которой он заботился, услышала его слова и, вырвавшись из дорогих ей объятий, подскочила к Ионафану.

— Я с ним! — крикнула она.

Крупные, редкие капли дождя посыпались вниз. Вихрь зашумел, и где-то, близко уже, над Яникульским холмом загрохотал гром. Из-за стихающего раската послышался громкий, повелительный голос претора:

— Ликторы! Вяжите этого человека!

Он не договорил еще этих слов, как Миртала бросилась к Ионафану и, обняв его, упала к нему на грудь:

— Я с ним! — крикнула она опять.

Но на этот раз за ней побежало несколько человек, и молодой римлянин, с серебряной повязкой на волосах, уже касался ее, когда в руке Ионафана сверкнула сталь… Ионафан в дикой усмешке оскалил зубы и глухо пробормотал:

— Не достанется она тебе, римлянин!

В эту минуту громадные завесы туч плотно сомкнулись, пламя факелов, окруженное густым дымом, склонялось к земле, ветер развевал их, а тяжелые дождевые капли с шипением гасили. Небо запылало молниями. Тысячи огненных змей, извиваясь по черным, вздутым тучам, изливали ослепительный отблеск на землю.

С пронзительным треском ударил гром, и по разбушевавшимся волнам Тибра долго еще катился могучий грохот.

С. Кончилович Гибель Иудеи

I

Гавань небольшого городка Путеол в Неаполитанском заливе служила центром торговли на Средиземном море. Здесь обычно стояли корабли, привозившие товары для громадного рынка на Тибре из Египта и Малой Азии, с берегов Черного моря, из Африки и западных провинций Римской империи. Громадные трифемы и легкие небольшие суда то и дело входили и выходили из гавани; в бесконечных складах ее нагромождены были товары всех стран и народов.

В конце марта 71 года в Путеолах царило необычайное оживление. В гавани стояла на якоре флотилия военных кораблей, прибывших ночью из Александрии и только начинающих высадку. Дома, гавань и все предместье украшены были зелеными венками и пестрыми коврами. На месте высадки войск из свежих цветов устроена была красивая триумфальная арка, около которой, как и дальше по всему берегу гавани, толпилось множество народу, с нетерпением ожидающего того момента, когда высадится на берег победоносный полководец.

Покорение Иудеи, осада и разрушение Иерусалима были в глазах современников одним из самых блестящих военных деяний Римской истории. Еще ни один народ не боролся с такою отчаянною храбростью за свою независимость, ни одна война не стоила стольких жертв и столько крови. Иерусалимский храм, знаменитейшая после храма Дианы в Ефесе святыня Востока, вместе с самим городом был полностью разрушен. Поэтому, когда Тит, сын императора Веспасиана, с многочисленными пленниками возвращался через Александрию в Италию, народ приветствовал его, как увенчанного славой победителя, и торжество в Путеолах было лишь преддверием того блестящего триумфа, который ожидал римского полководца в столице на семи холмах.

Наконец золоченая лодка, украшенная венками и цветными лентами, на которой находился полководец, приблизилась к берегу. В других лодках находились военные легаты и начальники триб, разделявшие с Титом торжество. Но глаза всех устремлены были только на Тита; к нему одному относились ликование и победные крики, которые далеко разносились по заливу.